Дверь медленно отворилась, и в комнату шагнул Ян Блажек, двоюродный брат Лукаша, сотрудник политической полиции.
Появление его было неожиданно: Ярослав Лукаш и думать забыл, когда Блажек последний раз переступал порог его дома, а Божена такого случая и совсем не помнила. Родственная связь между семьями братьев оборвалась давно. Блажек и Лукаш не искали встречи: слишком чуждыми оказались они людьми. Правда, к матери Блажека, своей тетке по отцу, Ярослав относился с любовью и уважением. Она жила отдельно от сына — не ладила с его женой. Туберкулез рано свел тетку в могилу. В продолжение ее болезни Ярослав часто навещал ее, поддерживая материально. Знавал Лукаш и отца Блажека, сталевара одного из пражских заводов. Но тот умер раньше своей жены — в результате увечья, полученного во время аварии в цехе.
Яна Блажека Лукаш за глаза называл «барсельером» и «героем Копоретти». В годы Первой мировой войны Блажек служил добровольцем в чешском легионе, который входил в состав итальянской армии. Как и все бывшие легионеры, он сохранил итальянскую форму — смешную шляпу с перьями, которую и надевал на голову, когда нес почетную караульную службу в Граде. Блажек очень гордился легионерской формой.
Приход нежданного гостя изумил и отца и дочь. Недоверие и неприязнь — вот те чувства, которые они питали к Блажеку. Даже встречаясь с ним на улице, они старались не замечать его. А вот теперь, в такие напряженные дни, Блажек без всякого предупреждения ввалился к ним прямо в дом! Как расценить этот неожиданный визит и что кроется за ним?
— Здравствуй, брат!.. Здравствуй, племянница! — невозмутимо приветствовал их Блажек.
Ярослав и Божена неохотно ответили ему и пригласили садиться. Божена ушла в свою комнату.
Блажек сел, обвел глазами стены, достал из кармана пачку сигарет, взял одну из них, помял ее между пальцами и закурил. По всему видно, он тоже чувствовал себя не совсем ловко и не знал, с чего начать беседу.
Крупная, массивная фигура Блажека, казалось, заполнила всю маленькую комнатку. Гость сутулился, будто боялся зацепиться за что-нибудь.
Он осторожно вертел сигарету в руках, поминутно дул на ее кончик. Наконец, после долгой паузы. Блажек поднял глаза и спросил:
— Как живешь?
Лукаш развел руками.
— Как и все.
Он терялся в догадках.
— А я к тебе с делом, — сказал Блажек и, нахмурившись, стал опять усиленно дуть на сигарету.
«Какое дело может быть у инспектора политической полиции к коммунисту? — раздумывал Ярослав. — Уже не пришел ли он забрать меня? В таком случае почему один? Это не в их правилах».
— Ну, выкладывай, я слушаю.
Ян Блажек помялся и начал нерешительно:
— Мне хотелось бы оказать тебе… ну, услугу, что ли… Понимай, как хочешь… Правда, этим я совершаю служебное преступление… — И, видя, что брат с сомнением смотрит на него, быстро добавил: — Да, не удивляйся! Именно преступление. Но я обязан тебе многим. Ты любил мою покойную мать, и она тебя любила. Ты заботился о ней, помогал ей…
В душе Лукаша боролись противоречивые чувства. Он вспомнил, что говорила о Блажеке его покойная мать: «Ян славный парень. Правда, избалован, но не испорчен, очень самолюбив, горд, но не зазнается, добр и не заносчив. Очень мне горько, что вы не дружите». Но что другое может думать мать о сыне? Откровенно говоря, Лукаш не очень-то доверял материнской характеристике и не изменил своего мнения о Блажеке. «Чужак. От своих отбился и вышел в чужаки. Самые опасные люди!» — рассуждал Ярослав.
Но сейчас он заподозрил другое. Наслышанный от товарищей по партии, от своего подпольного руководителя Червеня о том, на какие провокации способна политическая полиция, Лукаш спрашивал себя: не скрывается ли за «родственной услугой» Блажека профессионально расставленная ловушка? Настороженный, он ждал, что скажет брат дальше.
Блажек произнес совершенно неожиданные слова:
— Удирай, Ярослав, из Праги… Тебе и ряду других твоих единомышленников угрожает арест… Если не сможешь уехать сегодня же, то ночуй где-нибудь вне дома.
Лукаш ушам своим не верил. Пытливо он смотрел прямо в лицо Блажеку. Но взгляд Блажека был спокоен и прям. Нет, Ян говорил искренне, говорил то, что думал, Лукаш понимал кое-что в людях.
— Тебя знают как старого коммуниста, как участника Гражданской войны в России на стороне большевиков, — продолжал брат. — Ты проведен у нас по всем учетам… Вот так. Я свой долг выполнил, а теперь пойду.
Блажек поднялся. Ярослав крепко пожал руку гостю. Поступок брата тронул его.
— Спасибо, Ян. Чего-чего, но этого я от тебя не ждал. Спасибо. Скажу правду, я верю и не верю тебе.
— А ты верь, — тихо проговорил Блажек. — Верь и прими немедленные меры.
— Хорошо. Но почему ты торопишься?
— Так нужно, — ответил Ян Блажек. — Да и о чем нам говорить?
Едва заметная под усами усмешка тронула его губы.
— Я думаю, что найдем тему для разговора, — твердо сказал Лукаш и, положив тяжелые руки на плечи брата, вынудил его сесть на прежнее место. — Вот ты сказал, что совершаешь преступление. Перед кем?
— Перед кем? — удивленно переспросил Блажек. — Неужели это не ясно?
Ярослав качнул головой.
— Нет.
Блажек пальцем разгладил волосы.
— Перед полицией, службой… Перед государством.
— Перед полицией — это понятно, перед службой — тоже. А вот перед государством — с этим согласиться не могу, хотя мы по-разному понимаем государство. Ты скажи мне: любишь ли ты свою родину, Ян?
— Обидный вопрос, Ярослав. Если моя жизнь не нужна родине, то мне самому она не нужна тем более. Если бы я не любил родину, я не пошел бы в пятнадцатом году в легионеры.
— Все это не то, Ян. Совсем не то. Широко известно, и тебе тоже, какую роль сыграли легионеры по возвращении домой. Зачем вспоминать об этом? Легионеры — далекое прошлое. Важно, что родина сейчас в большой опасности. А ты преданно любишь ее. Правильно?
Блажек слушал Ярослава терпеливо, но без всякого интереса. Конечно, он мог бы встать и уйти. К чему эти разговоры? Свой родственный долг он выполнил, а Ярослав своей философией только зря отнимает время. Но какая-то непонятная сила удерживала его в этой комнате.
— Мне бы хотелось знать, — продолжал Ярослав, — мог бы ты служить немцам, против которых дрался в мировую войну?
— Ты не обижайся, брат, но это глупый вопрос. Что у меня может быть общего с немцами?
Ярослав сердито сдвинул густые брови.
— Когда люди ведут откровенный и прямой разговор, — заметил он, — то вопросом на вопрос не отвечают.
— Я служить немцам не собираюсь, так же как и ты.
Ярослав усмехнулся, погладил усы.
— Я-то и в самом деле не буду, а ты уже служишь.
Блажек резко вскинул голову. Он никак не предполагал, что Лукаш, его двоюродный брат, даст волю своему тяжелому языку.
— Ты хочешь меня оскорбить? — спросил Блажек, слегка меняясь в лице.
— Нет, Ян, я хочу высказать тебе все, что лежит у меня на душе. Я хочу быть откровенным с тобой, хоть ты и инспектор политической полиции. Своим сегодняшним благородным поступком ты дал мне право на это. Может быть, это моя вина, что за твоим полицейским мундиром я не разглядел человека. Выслушай меня до конца. Никто из коммунистов, и я в том числе, никогда служить немцам не станет, а ты сам, не сознавая этого, уже — служишь Гитлеру. И я тебе это докажу. По чьей указке, скажи мне, запретили деятельность коммунистической партии? Кому это на руку? Почему до Мюнхена мы, коммунисты, могли участвовать в политической жизни страны, а теперь нет? Все это делается по требованию Гитлера и в угоду ему. И осуществляют гитлеровский приказ Беран, Черны и твой начальник. Скажи мне: почему вы не бросаете в тюрьму гейнлейновцев, гестаповцев? Кто вам мешает? Почему правительство преследует только коммунистов? Или мы, коммунисты чехи, для вас страшнее, чем гайдовцы, влайковцы и гейнлейновцы? Вот, брат, как обстоит дело. Сегодня, послушные чьей-то воле, Черны и Беран смотрят на действия подлинных врагов родины сквозь пальцы, для нас же, патриотов-коммунистов, в спешном порядке строят трудовые лагери, а завтра они станут делать все, что прикажут им Гитлер и Гиммлер. И если это будет не так, то я сам приду к тебе, Ян, и попрошу арестовать меня за клевету на правительство. Со временем тебя и всех твоих сослуживцев они заставят выполнять приказы Гиммлера. Пойми, наши враги собираются душить чехов руками самих же чехов.