Военно-морские силы России состояли из Балтийского и Черноморского флотов, а также Архангельской, Каспийской и Камчатской флотилий. Балтийский флот включал в себя 25 парусных линейных кораблей, 7 парусных и 11 паровых фрегатов, 5 парусных и 12 паровых судов меньшего размера, а также несколько десятков вспомогательных судов[17]. Черноморский флот состоял из 14 парусных линейных кораблей, 7 парусных и 7 паровых фрегатов, 17 парусных и 21 парового судов меньшего размера и нескольких десятков вспомогательных судов. Кроме того, в состав Черноморского флота входила Дунайская флотилия, состоявшая из 2 пароходов, 27 канонерских лодок и нескольких вспомогательных судов. Остальные флотилии серьезного боевого значения не имели.

Балтийский флот делился на три дивизии, а Черноморский — на две. Флотская дивизия состояла из трех бригад, каждая из которых включала в себя, как правило, два-три линейных корабля, несколько фрегатов и несколько судов меньшего размера. Личный состав флота делился на экипажи (батальоны), из которых формировались команды кораблей и береговые команды. Всего в военно-морских силах России накануне Крымской войны насчитывалось около 90 тысяч матросов и офицеров.

Важным недостатком организации вооруженных сил крепостной России было непропорционально большое число нестроевых солдат и матросов в армии и флоте. В пехоте нестроевые составляли 7 % всего личного состава, в кавалерии— 13 %, в артиллерии и инженерных войсках — 20 %, а в военно-морских силах — и того более. Объяснялось такое положение слабостью экономики отсталой страны: ее промышленность не в состоянии была обеспечить вооруженные силы всем необходимым, и каждая воинская часть должна была вести собственное хозяйство, командируя множество людей на постоянную работу в оружейных, швейных, сапожных, кузнечных и иных мастерских. Большое число солдат и матросов было занято также обслуживанием офицеров, которые и в армии продолжали чувствовать себя помещиками, широко используя труд «нижних чинов».

Серьезные недостатки были и в управлении вооруженными силами. Аппарат военного управления отличался громоздкостью и излишней централизацией. В делопроизводстве царили неразбериха и волокита. Некоторые учреждения (как, например, главный штаб его императорского величества) носили фиктивный характер и продолжали существовать лишь по традиции. Зато отсутствовали местные органы военного управления и некоторые другие учреждения, совершенно необходимые для управления почти полуторамиллионной армией.

Все распоряжения по военному ведомству, вплоть до самых незначительных, исходили непосредственно от царя. Военное и военно-морское министерства были просто канцеляриями для приема донесений царю и передачи царских приказаний. При этом несколько высших военных сановников (главнокомандующий Действующей армией, командующий гвардейскими и гренадерским корпусами, генерал-фельдцейхмейстер, ведавший артиллерией, генерал-инспектор по инженерной части и др.) подчинялись не военному министру, а непосредственно царю, что еще более умаляло роль министерств.

«Между разными органами, администрациями и разными инстанциями власти, — вспоминал Д. А. Милютин (будущий военный министр России), — не было правильной связи. Отсюда происходило излишество инстанций, многочисленность личного состава, усложнение отношений и размножение переписки»[18].

Мелочная опека царя, отнюдь не обладавшего дарованием военного администратора, сковывала инициативу начальников на местах, делала их механическими исполнителями повелений свыше. И это относилось не только к большинству командующих корпусами, флотами, дивизиями, но даже к таким приближенным царя, как главнокомандующий Действующей армией фельдмаршал И. Ф. Паскевич, его начальник штаба князь М. Д. Горчаков, военный министр князь В. А. Долгоруков, начальник главного морского штаба князь А. С. Меншиков и т. д. Такими же механическими исполнителями приказаний свыше были многие и другие генералы аракчеевской школы, выдвинутые затем царем в ходе войны на самые ответственные посты. Бездарность и рутина были главнейшими отличительными чертами генералитета николаевской России.

В то же время некоторые талантливые генералы и адмиралы, известные своими прогрессивными взглядами в области военного дела, были удалены царем из армии и флота, как это случилось, например, с А. П. Ермоловым. К началу Крымской войны лишь небольшая группа таких военачальников — П. С. Нахимов, В. А. Корнилов, С. А. Хрулев, В. И. Истомин, В. О. Бебутов, В. С. Завойко, И. М. Андроников и некоторые другие — оставалась на командных постах, но и их действиям очень мешала господствовавшая рутина.

Комплектовались тогда русская армия и флот, как и в XVIII веке, путем рекрутских наборов, ложившихся всей своей тяжестью на беднейшие слои населения. Для дворянства военная служба была необязательна, а духовенство и купечество откупались или освобождались от нее по различным льготам. Рекрутов поставляли в основном по очереди семьи крестьянских общин, связанных круговой порукой. В среднем ежегодно с каждой тысячи человек взрослого мужского населения набирали по 3–6 рекрутов, что составляло 60–80 тысяч рекрутов в год. Срок действительной службы был установлен в 25 лет, после чего солдат или матрос, терявший, как правило, всякую связь с родными, зачислялся обычно в инвалидные команды.

Важнейшим пороком системы комплектования феодально-кастовой армии России была невозможность накопления достаточного количества обученных резервов. После 25-летней службы солдат или матрос естественно выбывал из строя, и в случае войны убыль в войсках приходилось пополнять за счет необученных рекрутов. Учитывая это, царское правительство в 1834 г. приняло решение увольнять часть солдат и матросов в бессрочный отпуск после 15–20 лет службы. Но и такая мера не могла существенно помочь делу. Проблема накопления обученного запаса упиралась в необходимость значительного сокращения сроков службы, т. е. в необходимость перехода к буржуазным методам комплектования армии и флота — ко всеобщей воинской повинности. Признать же это — означало признать необходимость вступления на путь буржуазных реформ в области военного дела, т. е. посягнуть на самые принципы существования феодально-крепостнического государства.

Уровень подготовки офицеров и унтер-офицеров в николаевской армии и флоте был весьма низким. Выпускники военных учебных заведений (кадетских корпусов, артиллерийского и инженерного училищ, учебных частей и пр.) составляли всего 12 % офицерского корпуса. Почти 9/10 офицеров не имели специального военного образования, а были и такие, которые вообще не имели никакого образования. Офицерами становились, как правило, только дворяне, прошедшие короткую стажировку в полках. Представители других сословий допускались в офицерский корпус очень редко, да и то после значительной выслуги лет в унтер-офицерских чинах. Унтер-офицерский состав комплектовался главным образом из кантонистов — солдатских детей, с малолетства проходивших подготовку в специальных военных школах.

Вооружена была русская армия того времени в основном гладкоствольными ружьями, имевшими чрезвычайно низкую скорострельность и дальнобойность. Из них можно было делать самое большее два выстрела в минуту, так как заряжались они с дула и процесс заряжания был очень сложен. Что же касается дальности их огня, то она не превышала 200–250 м.

Значительно выше была дальнобойность у штуцеров (которые тоже заряжались с дула); она доходила до 700–800 м. Но нарезным оружием в тогдашней русской армии были вооружены лишь стрелковые батальоны и по 24 застрельщика (стрелка передовой цепи) в каждом пехотном батальоне, что составляло всего 1/23 часть пехоты. Объяснялось это тем, что главным оружием пехотинца все еще считался штык, а на стрельбу смотрели только как на вспомогательное средство. По этим же соображениям официально принималось в расчет, что для одной кампании каждому солдату может потребоваться не более 140 патронов.