Я насторожено посмотрела на него.

— Достойная и способная на что?

Парень проигнорировал мой вопрос.

— Я предложу лишь раз. В ответ я не смогу вернуть к жизни твою подругу. Она мертва, и, боюсь, если я верну ее тело сейчас, она превратится во что-то неестественное и никогда не обретет свое счастье. Но клянусь, она обрела покой.

Я почувствовала пустоту в груди.

— Так все это бессмысленно?

— Нет, — Генри наклонил голову и слегка прищурился. — Я не могу отменить то, что уже сделано, но я могу это предотвратить.

— Что именно?

Он уставился на меня, и я снова ухватилась за лучик надежды. Думала, мне самой придется поднимать эту тему, но Генри сделал это за меня.

Он мог предотвратить смерть моей мамы.

— Ты… ты правда можешь это сделать?

Он замешкался.

— Да. Я не могу вылечить ее, но могу сохранить ей жизнь до той поры, пока ты не будешь готова попрощаться. Я могу дать тебе шанс провести с ней больше времени, а когда ты станешь готова, я удостоверюсь, что она тоже обретет покой.

Я осмыслила его слова, и мое тело охватила странная теплота.

— Как? — прошептала я.

Генри покачал головой.

— Тебе не стоит об этом беспокоиться. Если согласишься, я дам слово, что сдержу обещание.

Я всегда думала, что смогу попрощаться с мамой. Но ни один из моих воображаемых сценариев не включал в себя ее кому и, соответственно, отсутствие возможности сказать ей в последний раз, что я люблю ее, а теперь…

— Хорошо, — тихо сказала я. — Ты… ты сохранишь ей жизнь. У нее очень тяжелое заболевание, так что… это задание не из легких. — Внезапно я перестала видеть перед собой из-за накатившихся слез. — Но она не будет чувствовать боли, так? Я просто… хочу с ней попрощаться.

— Не будет, я об этом позабочусь, — он грустно улыбнулся. — Что-нибудь еще? Ты отдаешь гораздо больше, чем я, и мне нужно, чтобы ты была уверенна в своем решении.

Я сглотнула.

— Ты не можешь вылечить ее?

— Прости, но прощания не вечны. Даже смерть не может уменьшить твою любовь к матери.

Я опустила голову и уставилась в чашку, не желая, чтобы он видел мое разочарование.

— Не знаю, кто я без нее.

— Тогда у тебя будет шанс узнать перед тем, как она покинет этот мир, — Генри поставил чашку. — И когда ты попрощаешься, она умрет со спокойной душой, зная, что с тобой все будет хорошо.

Я кивнула со сдавленным горлом. Мама хотела, чтобы я жила счастливо, но я пока не могла ей этого пообещать. Шанс на еще один разговор, возможность сказать, что я люблю ее в последний раз и поклясться, что когда-нибудь я снова буду счастлива, чтобы она умерла со спокойной душой — это того стоило.

— Значит, договорились, — тихо сказал Генри. — Ты будешь моей гостьей на зиму. София проведет тебя в твою комнату, и тебя не будут трогать до завтра.

Я снова кивнула. Вот оно — я стала заложницей этого места, которое послужит мне домом на следующие полгода. Внезапно комната показалась мне в разы меньше, чем первоначально.

— Генри? — едва пропищала я.

— Да?

— А София знала, что это произойдет?

Он рассматривал меня с пару секунд, будто решая, поверю ли я его следующим словам.

— Да, мы наблюдали за тобой.

Я не осмелилась спрашивать, кто были эти «мы».

— Что это за место?

Парень развеселился.

— Разве ты еще не догадалась?

Я почувствовала, как кровь отлила от лица. По крайней мере, не вся, иначе бы я уже валялась без сознания.

— Я была немного занята, думая о другом.

Поднимаясь на ноги, Генри протянул мне свою руку. Я не взяла ее, но парня это ничуть не смутило.

— У него много названий. Элизиум, Аннун, Рай — некоторые даже зовут его Эдемским Садом.

Он улыбнулся, будто удачно пошутил. Я ничего не поняла, и, должно быть, на моем лице отразилось недоумение, поскольку он продолжил:

— Это ворота между миром живых и мертвых. Ты еще жива. Остальные умерли давным-давно.

По телу прошел холодок.

— А ты?

— Я? — уголок его губ едва заметно дернулся. — Я правлю мертвыми. Я не один из них. 

Моя комната оказалась на удивление удобной. В отличие от остальных, эта не «кричала», что была частью очень богатого и властного дома. Нет, моя спальня была относительно скромной, не считая роскошной кровати: огромной, с балдахином, о котором я всегда мечтала. Я гадала, знал ли об этом Генри.

Казалось, все здесь были в курсе моего присутствия, будто я — знаменитость. Я слышала шепот и хохот со стороны двери, а каждый раз, когда выглядывала в окно, рабочие внизу поднимали на меня взгляд, как если бы чувствовали, что я за ними наблюдаю. Мне не нравилось быть объектом сплетен, но я ничего не могла с этим поделать, кроме как закрыть шторы и закопаться головой в подушках.

День пролетел быстро, вскоре София принесла мне ужин. Меня все еще раздражало, что она не предупредила меня о своей роли во всем этом, потому я пробормотала благодарности, не глядя на нее, и отказалась отвечать на любые вопросы. Не то чтобы мое нынешнее положение было для кого-либо тайной.

После того как она ушла, я отодвинула еду, слишком беспокоясь о завтрашнем дне, чтобы есть. Я не обязана сидеть в своей комнате, но идти было некуда, по крайней мере сейчас, когда потеряться в доме проще простого.

Каким бы красивым он ни был, каким бы доброжелательным ни казался персонал, какой бы вкусной ни была еда, я все равно пленница. Я подумала о Джеймсе, гадая, сколько он прождал меня у ворот и поехал ли после к моей маме. Шесть месяцев казались для меня вечностью, их конец был отнюдь не близок — сдержит ли он обещание? Будет ли ждать меня или забудет, как страшный сон? В глубине души я знала, что будет. Я не заслуживала такого друга.

Но что насчет моей мамы? Сдержит ли обещание Генри? Способен ли он на подобное? Мне хотелось верить, что это в его власти — поскольку, если он действительно сможет поддерживать в ней жизнь, возможно, мне никогда не придется прощаться, хотя бы до той поры, когда и мне придет время умирать. Или к тому моменту уже найдут лекарство от ее болезни.

Я не спасла Аву, но у мамы еще была надежда, и я готова пойти на все — это того стоит.

Не помню, как уснула, но когда я открыла глаза, я уже не была в поместье Эдем. Я лежала на подстилке посреди Централ-парка и смотрела на ясное летнее небо, мое лицо пригревало солнце.

Я недоуменно села и огляделась. Рядом со мной стояла корзинка для пикника, на траве сидели люди и наслаждались моментом. Овечья лужайка. Это было мое любимое место в парке, с видом на озеро, отдаленное от самых популярных точек для туристов. Мы с мамой годами не могли сюда выбраться. Я начала вставать, желая разобраться, что происходит, и открыла рот от удивления.

Моя мама, здоровая, как десять лет назад, задолго до рака, шла по небольшому холму, одетая в длинную свободную юбку и блузку, в которой я ее не видела с тех пор, как она сильно похудела.

— Мам?

Женщина улыбнулась — искренней улыбкой, а не той, которой она меня одаряла в последнее время, пытаясь скрыть испытываемую боль.

— Здравствуй, милая, — она села рядом со мной и поцеловала в щеку.

Я замерла на мгновение, пораженная ее присутствием, но когда до меня наконец дошло, что она действительно здесь — здоровая и в отличном расположении духа — я крепко ее обняла и вдохнула столь родной запах. Яблоки и фрезии. Она больше не была хрупкой и смогла обнять меня так же крепко.

— Что происходит? — спросила я, пытаясь не расплакаться.

— У нас пикник, — мама отпустила меня и начала разбирать корзинку. В ней была моя любимая с детства еда: бутерброды с ореховым маслом, мандариновые дольки, макароны с сыром в пластиковом контейнере и достаточно шоколадного пудинга, чтобы прокормить небольшую армию. Но лучше всего была пахлава ее собственного приготовления. Я ошеломленно наблюдала за процессом, гадая, что я сделала, чтобы заслужить такой шикарный сон, хоть он и казался реальным. Я чувствовала каждую травинку под своими ладонями, теплый ветер раздувал мои волосы, щекотавшие руки. Казалось, будто мы действительно сидели в парке.