— Дин не хотел бы, чтобы я читала это, — признала я, прикусывая нижнюю губу, прежде чем выпалить: — Но это вовсе не значит, что он прав.

В мою первую неделю участия в программе, Дин пытался заставить меня уйти. Он сказал мне, что профилирование убийц разрушит меня. А ещё он сказал, что к тому времени, когда агент Бриггс стал приходить к нему за помощью с «нераскрытыми» делами, не осталось уже ничего, что можно было бы разрушить.

Если бы всё было иначе, если бы я оказалась втянута во всё это, Дин бы не отступил.

— Я провела ночь в комнате Майкла, — Лия подождала, пока я осмыслю её слова, а затем улыбнулась, словно чеширский кот. — Я хотела отыграться в покер на раздевание, а месье Таунсенд был очень уж рад помочь.

Мне показалось, что она проткнула мою глотку сосулькой. Я замерла, заставляя себя ничего не чувствовать. Тем временем, Лия потянулась ко мне и выхватила из моих рук папку. Она фыркнула.

— Честное слово, Кэсси, это было слишком легко. Если бы я действительно решила провести ночь с Майклом, ты бы узнала об этом на следующее утро — ведь ты стала бы невидимкой, а Майкл не отрывал бы от меня взгляда. Ну, а пока… — Лия захлопнула папку. — Кажется, я второй раз за пять минут не дала тебе вляпаться во что-то, что тебе не понравилось бы, так что не за что, — она сверлила меня глазами. — Ты не хочешь залезать в мысли Дэниела Рэддинга, Кэсси, — она перебросила волосы через плечо. — И поверь, если мне снова придется вмешаться, я буду креативна.

С этими словами она вышла из комнаты — унося с собой папку и все её содержимое.

Разве она может так поступить? Я сидела, глядя ей вслед. В конце концов, я сердито сказала себе, что она была права, что мне вовсе не нужно было знать подробности дела отца Дина, чтобы помочь ему. Но даже с этим знанием, даже поверив в это, я не переставала размышлять о той части допроса, которую я не успела прочитать.

Чему ты научил своего сына? — спросил агент Бриггс.

Я никогда не видела фотографий отца Дина, но всё же я могла представить улыбку на его лице, когда он ответил: «Почему бы тебе не спросить у твоей жены?». 

Дин пропустил ужин. Джадд отправил его полную тарелку в холодильник. Я гадала, привык ли он к тому, что Дин исчезает на несколько часов. Возможно, когда Дин впервые приехал сюда, подобное было в порядке вещей. Я стала всё больше и больше думать о Дине — двенадцатилетнем мальчике, отца которого только что арестовали за серийные убийства.

Ты знал о том, чем он занимается, — я, сама того не желая, проскользнула в голову Дина. — Но ты ничего не мог с этим поделать.

Я глубоко прониклась чувствами Дина: его переживаниями насчет отца и тем, что творилось в его голове после одного взгляда на тело той девушки. Я не могла упрятать эти мысли подальше — они кровоточили вперемешку с моими собственными.

Прямо сейчас, Дин почти наверняка думал о крови убийцы, бегущей по его венам. В моих же текла кровь Лок. Может Лия была права. Может я не могла полностью понять всего, через что сейчас проходил Дин — но профайлер во мне всё не переставал пытаться. Я не могла перестать чувствовать его боль и находить её отражение в моей собственной.

После ужина я собиралась подняться наверх, но ноги сами понесли меня к гаражу. Я замерла перед дверью. Из гаража доносились глухие звуки ударов — снова и снова. Я подняла ладонь и опустила её на дверную ручку.

Он не хочет, чтобы ты была здесь, — напоминала я самой себе. Но в глубине души, я не могла удержаться от мысли о том, что Дин меньше всего хотел отдаляться от всех нас — он скорее не позволял себе хотеть этого. Существовал шанс — и довольно большой — что Дину вовсе не хотелось быть одному, однако он считал, что заслуживает одиночества.

Моя рука снова опустилась на ручку, но на этот раз я повернула её. Дверь приоткрылась, и к ритмичным звукам ударов, которые я слышала, прибавилось тяжелое дыхание. Отрывисто дыша, я распахнула дверь. Дин не заметил меня.

Его светлые волосы взмокли от пота и прилипли ко лбу. Крохотная белая майка прилипла к его торсу, насквозь мокрая и прозрачная. Я могла различить очертания его живота и груди. Его плечи были оголены, мускулы на них выглядели настолько напряженными, что, казалось, собирались лопнуть или вырваться из-под его загорелой кожи.

Удар. Удар. Удар.

Его кулаки врезались в грушу для битья. Та возвращалась к нему, и он бил ещё сильнее, чем прежде. Ритм ударов становился всё быстрее, и с каждым разом, он всё больше вкладывался в них. Его кулаки были голыми.

Не знаю точно, как долго я стояла, наблюдая за ним. В этих его движениях было нечто животное, нечто дикое и ужасное. Благодаря глазам профайлера, я видела в каждом ударе значение. Потеря контроля, контроль. Наказание, освобождение. Он жаждал почувствовать боль в костяшках. Он не мог остановиться.

Я сделала пару шагов к нему, всё ещё не попадаясь ему на глаза. На этот раз я не повторю ошибки — не попытаюсь прикоснуться к нему. Его невидящий взгляд замер на груше. Я не была уверенна в том, кого именно он бьет — своего отца или себя самого. Я знала лишь, что если он не остановится, чем-то придется пожертвовать — грушей, его руками, его телом или его разумом.

Его нужно было вытащить из этого.

— Я поцеловала тебя, — не знаю, что заставило меня сказать это, но ведь я должна была сказать хоть что-нибудь. Я видела, как он пытается осознать смысл моих слов. Его движения слегка замедлились, и я чувствовала, как он возвращается к настоящему.

— Это не имеет значения, — он продолжил бить грушу. — Это была всего лишь игра.

Правда или Действие. Он был прав. Это всего лишь игра. Так почему же я чувствовала себя так, словно кто-то ударил меня?

Дин, наконец, перестал бить грушу. Он тяжело дышал, и с каждым вздохом его тело содрогалось. Взглянув на меня, он снова заговорил:

— Ты заслуживаешь лучшего.

— Лучшего, чем игра? — спросила я. Или лучшего, чем ты?

Дин не ответил. Я знала, что дело не во мне. Дин не видел меня настоящей. То была Кэсси, которую он нафантазировал и идеализировал — кто-то, чтобы мучить себя. Девушка, заслуживающая чего-то. Девушка, которую он никогда не будет заслуживать. Я ненавидела тот факт, что он водружал меня на стеклянный пьедестал — хрупкую и недосягаемую. Словно у меня здесь не было права голоса.

— У меня есть тюбик губной помады, — я буквально швырнула в него этими словами. — Её дала мне Лок. Я лгу себе о том, что храню её, как напоминание, но всё совсем не так просто, — он не ответил, так что я продолжила говорить. — Лок думала, что я могу быть похожей на неё, — в этом и заключался весь смысл её маленькой игры. — Она так сильно хотела этого, Дин. Я знаю, что она была монстром. Я знаю, что должна ненавидеть её. Но иногда, я просыпаюсь утром и всего на миг я забываю об этом. И в этот миг, прежде чем вспомнить о том, что она наделала, я скучаю по ней. Я даже не знала, что мы родственники, но…

Я замолкла на полуслове, и моё горло сжалось от мысли о том, что я должна была знать об этом. Я должна была разглядеть в ней последнюю связь с моей матерью. Я должна была понять, что она была совсем не той, кем хотела казаться. Я должна была знать, но не знала, и из-за этого пострадали люди.

— Не заставляй себя произносить это, только потому, что мне нужно это услышать, — хрипло сказал Дин. — У вас с Лок нет ничего общего, — он вытер руки о джинсы, и я расслышала слова, которые он так и не произнес вслух.

У нас с тобой нет ничего общего.

— Возможно, — мягко сказала я, — чтобы заниматься тем, чем занимаемся мы с тобой, приходится жить с частичкой монстра внутри.

Дыхание застыло в горле Дина, и целую вечность мы двое стояли в абсолютной тишине: вдыхая и выдыхая, вдыхая только что произнесенную мной правду.

— Твои руки кровоточат, — наконец произнесла я, мой голос оказался таким же хриплым, каким несколько минут назад был его голос. — Ты ушибся.