Их алиби оказалось неопровержимым.

— Я ведь сказала Бриггсу, что он должен позволить мне посмотреть запись допроса Дэниела Рэддинга, — Лия с силой хлопнула дверью морозилки, а затем принялась срывать злость на буфете, в котором хранилось столовые приборы. Она распахнула его так, что его содержимое забренчало. — Мы отслеживали несуществующую наводку, потому что никто не дал мне объяснить им, когда этот бездушный, лживый кусок…

Лия как никто умела в красках описывать отца Дина. И я была согласна с каждым её словом. Я скользнула к ней и вынула из ящика две ложки. Одну из них я протянула Лие. После долгого замешательства, она взяла её. Затем она подозрительно взглянула на ложку в моей руке.

— Ты поделишься мороженым, — сказала ей я. Она покрутила ложку, в то время как я гадала, не планирует ли она меня прикончить. — Дин не разговаривает и со мной, — продолжила я. — И я сержусь ничуть не меньше тебя. Вся наша работа — всё, что мы старались сделать — всё это было зря. Н.О. не учится в том классе. Плевать, что Джеффри не умеет сочувствовать и в восторге от «стороны зла», плевать, что Кларку нравилась Эмерсон и что он сдерживает ярость. Всё это неважно, потому что никто из них не убивал Эмерсон.

ФБР позволило нам гоняться за призраками, пойдя на поводу у психически больного отца Дина. И я чувствовала себя ужасно глупо, решив, что танцы в кампусе университета и исследование интернет-профилей помогут нам поймать убийцу. Дин всё ещё был в ярости, а мы так ничего и не нашли.

— Лия…

— Ладно, — перебила меня Лия. — Кончай с этим, Кэсси. Я поделюсь мороженым, но съедим его где-нибудь в другом месте. Потому что я не в настроении хорошо себя вести, и следующий, кто попросит меня чем-нибудь поделиться, умрет медленной, болезненной смертью.

— Логично, — я обвела взглядом кухню. — Есть место на примете?

Сначала мне показалось, что Лия ведет меня в свою комнату, но стоило ей закрыть за нами дверь, я поняла, что это далеко не конец. Она открыла окно и, всего разок оглянувшись через плечо, вылезла на крышу.

Отлично, — подумала я. Я высунула голову из окна как раз вовремя, чтобы увидеть, как Лия скрывается за поворотом. Какую-то секунду я колебалась, а затем и сама осторожно вылезла из окна. За окном комнаты Лии крыша была почти пологой, но я всё равно цеплялась одной рукой за стену. Я добралась до поворота, за который свернула Лия. Последовав её примеру, я выдохнула. Крыша выравнивалась. Лия сидела, облокотившись спиной о черепицу и протянув свои ноги длинною в милю почти к самому краю водосточной трубы. Внимательно глядя под ноги, я подошла к ней и присела рядом.

Не произнося ни слова, Лия протянула мне упаковку шоколадного мороженого с орехами и зефиром. Я опустила свою ложку в коробку и наполнила её до краев.

— У кого-то от мороженого будет болеть голова.

Я надкусила мороженое.

— Нам стоило принести тарелки.

— Нам много чего стоило сделать, — Лия сидела абсолютно неподвижно, не отводя взгляда от горизонта. Солнце только садилось, но я чувствовала, что не будь здесь меня, Лия осталась бы здесь на всю ночь, в двух этажах от земли, свесив ноги через край.

Лия ненавидела ограничения. Она ненавидела находиться в ловушке. У неё всегда был план побега.

Просто он уже давно не был ей нужен.

— Дин придет в себя, — сказала я, не упоминая о мыслях, вертевшихся в моей голове — о планах побега и о том, как она, вероятно, научилась лгать. — Он не может вечно сердиться на нас, — продолжила я. — Мы ведь просто пытались помочь.

— Ты так и не поняла? — Лия наконец обернулась ко мне. Ей глаза блестели от слез, которым она бы никогда не позволила пролиться. — Дин никогда не сердится. Он не позволяет себе сердиться. Так что, если бы мы сейчас заговорили с ним, он не был бы зол. Он вообще никаким не был бы. Вот, как он поступает. Он закрывается в себе, отталкивает людей — и это нормально. Я понимаю. Из всех людей, я понимаю его, — Лия закрыла глаза и сжала губы. Несколько раз отрывисто вздохнув, она снова открыла глаза. — Но он никогда не отталкивал меня.

Дин знал Лию лучше любого из нас, а значит, он знал наверняка, что она чувствует, когда он отталкивает её. Он знал, что он был единственным, кому она доверяла, что только их отношения помогали ей не чувствовать себя запертой в ловушке.

Когда Майкл был ребенком, его защитным механизмом стали попытки распознать гнев и спровоцировать его, если не было другого выхода. Лия же научилась скрываться под столькими слоями обмана, что никто не мог причинить ей боль, ведь никто не мог добраться до неё настоящей.

Дин был исключением.

— Когда я только приехала сюда, были только мы с Дином и Джаддом, — Лия оставила ложку в коробке и облокотилась на локти. Я не была уверенна в том, почему она рассказывает мне это, но впервые, я чувствовала, что каждое её слово было правдой. — Я была готова возненавидеть его. Я прекрасно умела ненавидеть людей, но Дин никогда не давил на меня. Он не задал мне ни единого вопроса, на который мне не хотелось бы отвечать. Однажды, пробыв здесь пару месяцев, я решила сбежать из дома. Я прекрасно умею убегать, — я добавила это к растущему списку всего, что я знала о прошлом Лии. — Дин поймал меня. Он сказал, что если я пойду, то и он пойдет со мной. Я решила, что он блефует, но оказалось, что это было не так. Я сбежала. Он пошел за мной. Нас не было три дня. Я и прежде жила на улице, но он — нет. Он не смыкал глаз, чтобы я могла поспать. Иногда я просыпалась и видела, как он стоит на вахте. Он никогда не смотрел на меня так, как смотрят другие парни. Он приглядывал за мной, а не пялился на меня, — она ненадолго замолчала. — И он никогда и ни о чем не просил взамен.

— Он ни за что не стал бы просить чего-то.

На губах Лии мелькнула хрупкая улыбка.

— Конечно, — согласилась она. — Он не стал бы. За день до того, как мы вернулись, он рассказал мне о своём отце, о том, как он попал сюда, о Бриггсе. Дин — единственный, кто никогда не лгал мне.

А теперь он с ней не разговаривал.

— Агент Стерлинг была одной из жертв его отца, — мягко сказала я. Глаза Лии метнулись к моим. По последовавшему за этим прерывистому вздоху я поняла — она знала, что я сказала правду, но не знала, что с этим делать.

Рассказывая Лие, я не чувствовала, что предаю Дина. Она была его семьей. И она открылась мне, как Лия никогда не открывается людям, а это доказывало, как сильно ей хотелось знать, что Дин отталкивает её не только потому, что она облажалась. Жизнь Дина сейчас была минным полем.

— У Стерлинг есть клеймо, вот здесь, — я поднесла ладонь к груди. — Она каким-то образом сбежала. Думаю, Дин помог ей спастись.

Лия постаралась переварить эту информацию.

— А теперь она вернулась, — наконец сказала она, её взгляд замер на чем-то вдалеке. — И Дин, возможно, считает, что он сделал слишком мало.

Я кивнула.

— Эмерсон Коул умерла, и Дин оказался в комнате для допросов со своим отцом, — я откинулась назад, позволяя моей голове упереться в стену. — Пойти в ту комнату, слушать Дэниела Рэддинга — вот, что заставило Дина закрыться в себе. Словно кто-то выкрал его душу из тела. А затем агент Стерлинг позволила ему узнать, что мы пытались в одиночку вести расследование.

— В чём виновата ты, — уточнила Лия.

— Стерлинг и так знала, что я выбиралась из дома, — сказала я. — И, кроме того, я не говорила, чем мы занимались. Я даже не сказала, что вы были там. Я рассказала только о том, что нам удалось узнать.

— Но всё это не имеет значения, — вмешалась Лия, — потому что у каждого студента из этого класса, включая аспиранта, есть неоспоримое алиби. И, вместо того, чтобы использовать нас, как они должны были бы, ФБР со всей своей чудесной мудростью запирает нас здесь, где мы никак не можешь помочь делу или Дину, — Лия накрутила на палец толстую прядь своих темных волос. — А вот и наша любимица.

Я проследила за взглядом Лии. К дому свернула темная машина. Из неё вышла агент Стерлинг.