— Силой Христа изгоняю тебя, — снова и снова повторял отец Куинн, пока священник поливал обнаженную кожу мальчика какой-то жидкостью.

Святой водой? Он обливал Джозефа святой водой. Освященная вода стекала по его спине и ребрам на каменный пол. Остальные Бретрены стали повторять строки Священного Писания, льющиеся из уст отца Куинна. Джозеф посмотрел на стоящих в его поле зрения мальчиков — на Дила, Рафаила и Михаила. Он не сводил глаз с брата. На лице Михаила застыло бесстрастное выражение, но Джозеф заметил в голубых глазах брата вспышку гнева. В этот момент Михаил не ушел в себя, как остальные мальчики. Он оставался здесь, с Джозефом. В этой комнате, во время изнасилования… он был с ним. Джозеф не отрывал взгляда от этих светло-голубых глаз, ища утешения в единственном, что у него осталось.

Его спину обдал жар чужого тела. Джозефу развели ноги, и он перестал дышать. Джозеф изо всех сил пытался освободиться, он сопротивлялся и боролся, пока не закричал от того, что в него вонзился отец Куинн. Боль была неописуемой. Все это время Джозеф не сводил взгляда с Михаила. К глазам подступили слёзы, но Джозеф их сдержал. Он задыхался от боли, страха и опустошения, царившим в нем от того, что с ним делали. От сквозившего в дверные щели ветерка мерцали свечи. По мере того, как учащались движения отца Куинна, пение Бретренов становилось все громче. Джозеф чувствовал, как ему на спину капает пот священника, слышал его стоны и хрипы. Царапая каменный пол, у Джозефа ломались ногти. В какой-то момент он начал отключаться, уступая сознанию, которое пыталось от всего этого отрешиться и исчезнуть из окружавшей его действительности.

Джозеф не почувствовал, когда всё закончилось. Не заметил рёва высвобождения и пролившегося в его изувеченное, кровоточащее тело семени наставника. Увидев, как брат едва заметно стиснул зубы, и в его глазах мелькнул проблеск облегчения, Джозеф медленно поморгал и вернулся в комнату.

Когда пение прекратилось, тяжелое, затрудненное дыхание Джозефа превратилось в раскаты грома. От холодного пола замёрзла щека. Но что-то изменилось. В этот момент он чего-то лишился. Джозеф не мог точно сказать, чего, но остро это чувствовал. Перемену в его душе. Трещину у него в сердце.

Безвозвратное расставание с детством.

Джозеф всегда очень дорожил названием своей церкви, своего дома и своей школы — церковь Невинных младенцев. Дань памяти мальчикам, убитых во время правления Ирода, ставших невинными жертвами царя, искавшего Иисуса, ребенка, который однажды должен был его свергнуть. В приют попадали обездоленные дети, у которых не было своих семей. Здесь их семьёй стала Церковь.

Но это… это было оскорблением имени и всех принципов школы и приюта. Насмешкой.

Это было не защитой невинности, а лишением невинности.

Джозефа подняли на ноги, сунули ему в руки разорванную одежду. У него тряслись ноги, и он сомневался, что вообще сможет стоять. Он не мог одеться. Но ему было все равно. У него не осталось стыда. Нагота ничто по сравнению с тем, что только что произошло. Кто-то взял его за руку, чтобы помочь ему подняться. Рядом стоял Рафаил и держал его так, чтобы Бретрены не видели его руку. Стиснув зубы, чтобы не закричать от боли, Джозеф быстро оделся. Даже при свечах он увидел на каменном полу кровь.

Свою кровь.

К горлу подступила тошнота, но Джозеф уже не мог ничего чувствовать. Он оцепенел от шока. Бретрены оделись и молча вышли из комнаты так, словно это не они только что мучали и унижали мальчиков. Как и прежде, их шествие возглавил Вара. Джозеф, словно в каком-то тумане, последовал за Уриилом, за ним, поддерживая его своим незримым присутствием последовал Рафаил. Когда они вошли в спальню, и за ними закрылась дверь, Джозеф, пошатываясь, подошел к кровати. От попытки сесть он вздрогнул и вместо этого лег на бок. Вытянув руку, Джозеф увидел, что она дрожит.

В комнате стояла мертвая тишина, поэтому он не удивился, когда услышал приближающиеся к нему шаги мальчиков. Как и тогда, когда его клеймили перевернутым крестом, они собрались вокруг его кровати. Джозеф закрыл глаза и прошептал:

— Я не смог вас от них защитить. Я пытался… но у меня не хватило сил.

Он судорожно втянул в себя воздух.

— Мне очень жаль.

Он никогда не простит себе того, что не смог вытащить их из той комнаты.

Он будет нести этот крест всю свою жизнь… сколько бы она ни длилась.

Глава шестая

В комнате воцарилось тягостное молчание, и Джозеф открыл глаза. Все мальчики смотрели на него как-то странно. Он не видел на их лицах ни страха, ни огорчения. Он думал, что после того, что только что пережил каждый из них, его соседи по комнате будут такими же сломленными и обессиленными, как и он. Затем до него дошло, что они просто к этому привыкли. Джозеф вспомнил, как они выстроились вдоль стены и, словно роботы, сняли с себя одежду. То, как они упали на колени.

Сколько раз их уже так мучали?

— Это не демоны.

Джозеф повернулся к Варе. Вара дважды моргнул и продолжил:

— У нас внутри.

Он склонил набок голову.

— Нам просто хочется убивать. Нас не принуждают к этому никакие демоны. Никакие злые силы. Просто мы все хотим убивать, — он улыбнулся своей пугающе мрачной улыбкой. — Или, скажем так, если нам когда-нибудь удастся выбраться из этого гадюшника, то все мы будем убивать.

От того, с какой лёгкостью он об этом сказал, Джозеф на какое-то мгновение перестал дышать. Вара говорил так спокойно, словно вовсе не признавался в своей чудовищной потребности.

— Конечно, у каждого из нас свой способ воплотить заветную мечту. Мне, например, хочется порешить множество людей одновременно.

Вара закрыл глаза, и его губы тронула улыбка, словно он представлял себе кровавую резню. Джозеф всмотрелся в лица остальных мальчиков. И увидел на них согласие. Когда он взглянул на Михаила, весь его боевой дух моментально испарился. Он так долго боролся, чтобы Михаил не причинял вреда людям. Джозеф думал, что, если у него получится долго его сдерживать, взывая к оставшемуся в нем добру, то одолевавшая Михаила жажда крови со временем исчезнет. Но с годами его желание причинять людям боль лишь усилилось. Это было его жуткой предрасположенностью, так же как у Джозефа — потребность творить добро.

Джозеф слишком долго отказывался признать очевидное. Но лежа сейчас в кровати под взглядами шести пар нечестивых глаз, которые смотрели на него так же, как всю жизнь смотрел Михаил, Джозефу ничего не оставалось, как принять истину. Однажды Михаил совершит убийство. Просто такова его сущность. Так же, как и у этих мальчиков… они были порождением той же тьмы, что пожирала Михаила.

— Вы все? — прошептал Джозеф. — Вы все хотите… убивать?