— Вот, разуй глаза! – Паша указал на замерший у обочины «Вольво» цвета «металлик». – Едем.

Паша сел за руль и захлопнул дверцу, он уверенно вел «Вольво» в потоке машин, у него это получалось легко и непринужденно.

Паша не считал, что он «чмо», ему даже в голову такое прийти не могло. Он был в свое время весьма успешным журналистом, а любимцем женщин и детей он оставался всегда. Паша был просто обречен на всеобщую любовь, он знал об этом, и это ему нравилось. Так классно быть в центре внимания, пользоваться природным обаянием – кому не хочется.

Паша умел использовать свою коммуникабельность с умом, поэтому перед ним раскрывались многие двери, а среди этих открытых дверей были и те, которые вели в кабинеты очень высоких лиц.

Про Пашу можно сказать – настоящее трепло. Он отдыхал, когда болтал без остановки, а любимой темой был тот самый высокий стиль жизни, к которому Паша стремился. Хотя что значит «стремился»? Он был старше Абзаца, которому не было сорока. Паше было уже 49 лет, подкатывал юбилей. В таком возрасте уже не стремиться надо, а иметь, а не имеешь – так довольствуйся малым. Но Паша чувствовал себя молодым душой.

Всю дорогу в машине он мучил Абзаца рассказами о своих гастрономических пристрастиях. Абзац уже был близок к тому, чтобы задушить его голыми руками, ему было так плохо… Крутило, мутило. Не так просто выйти из запоя за сутки, если перед этим почти два месяца пил не просыхая. Организм и так измучен, а тут эта жуткая болтовня. Сдерживая эмоции и позывы к рвоте, Абзац был вынужден поддерживать разговор.

— Я люблю пельмени с водкой, – говорил Паша, направляя машину в центр города. – Простая еда… В России тебе не нужно есть апельсины, мандарины, нам нужно есть капусту, свежую, тушеную. В черной смородине больше витамина С, чем в апельсинах и мандаринах. Нужно употреблять те продукты, которые выращены у нас. Сейчас в моде икра рыбы, которая водится в наших водоемах, например щучья.

Пашина болтовня не давала Абзацу сосредоточиться. Мало того, что он ужасно чувствовал себя физически… Тут даже глоток виски уже не помог бы. Это надо пережить, перетерпеть, а потом снова быть бодрым и способным на многое.

Паша завернул в арку и остановил «Вольво» возле перекошенного мусорного бачка.

— Вот и приехали, – произнес он, выбираясь из машины.

Из двора, заваленного всякой рухлядью, потянуло затхлым запахом. Пробираясь вслед за Пашей возле почерневших стен старого дома, ремонтируемого с улицы и пока еще запущенного с непарадной дворовой стороны, Абзац внутренне замирал и съеживался, стараясь не всматриваться в мертвую тишину спящего задворка. Ему казалось, что вот-вот просунется из отдушины сырого подвала рука, схватит его за ногу и потянет…

Вот и пришли. В глубине двора офис. Вполне приличный – современная оргтехника, стильный интерьер. Когда Абзац с Пашей проходили через двор к подвалу, где оборудован офис, чувствовался запах гнилой картошки. А здесь совсем иные ароматы, светящийся аквариум вместо окна, как иллюминатор. Офис вполне можно было бы сравнить с подводной лодкой.

Свирин мерил ногами кабинет. Когда Паша и Абзац вошли, он остановился и сказал:

— А вы знаете, что я думаю, мои дорогие? Когда я буду умирать, я непременно вас, и никого другого, пошлю за смертью. Тогда, по крайней мере, я буду вполне уверен, что проживу пару часов лишних.

Абзацу такой прием показался незаслуженным.

— Пробки на улицах, – оправдывался Паша.

— Ладно, верю, верю. За все бы Родина простила, да не за что меня прощать! – сказал Вадим Свирин, – повернувшись всем телом и крутанувшись на офисном стуле от компьютера.

Своей лысеющей головой и длинным лицом с оттопыренной губой Вадим Свирин живо напомнил Абзацу депутата Владимира Кондрашова, «Мерседес» которого он поджидал жарким летним днем, переодевшись грибником в лесу возле моста. Стрелял, но попал тогда не в депутата, а в охранника с рыбьим погонялом Сом. Было это почти два года назад. Тогда Абзац увлекся содержимым плоской фляжки, обтянутой тонкой тисненой кожей. Фляжка была с виски, спиртное на пару с летней жарой сделало то, что сделало. Он промахнулся. Конечно, Кондратов – профессиональный мерзавец – умер, Абзац отправил его в мир иной, но было это не там и не тогда, где надо. Пришлось напрягаться. И все оно, спиртное. Продлило жизнь депутату.

За стеной зазвонил телефон, приятный женский голос ответил с тщательно отрепетированными интонациями: «Агентство консалтинговых услуг… Мы вас слушаем… Да, да… мы этим занимаемся».

Абзац стоял перед Свириным и смотрел на рыб в аквариуме. Сцена явно затягивалась. И все еще тошнило. Паша стоял рядом и улыбался, ему-то было нормально.

— Я плачу деньги только тем, кому есть за что платить! – сказал Свирин. – Кому не за что платить, тому не плачу.

«Ничего себе начало», – подумал Абзац, но ничего не ответил. Присягать на верность напыщенному пиарщику в дорогом костюме и обещать выполнить любое задание за небольшие деньги он не собирался, объяснять причину своего появления в этом кабинете тоже.

— Так что ты скажешь?

Это «ты» от абсолютно незнакомого человека резануло слух. И продолжало мутить, было так плохо. Так плохо… Перед глазами крутились огненные круги, в ушах раздавался пронзительный звон.

— Дайте воды, – попросил Абзац.

Он залпом выпил стакан минералки. И лишь несколько секунд удалось удержать эту воду. Изнутри словно ударил кулак. Он едва успел добежать до туалета, дверь которого успел увидеть по дороге в кабинет. Вот и результат вывода из запоя – ситуация еще хуже, чем была, когда он попивал виски в лесу, поджидая машину депутата.

— Я ничего не собираюсь объяснять, – сказал он Паше, зашедшему вслед за ним в туалет с очередным стаканом минералки. – Сам все видишь.

Вернулись в кабинет. Свирин смерил Абзаца острым взглядом, готовым проникнуть во все затаенные утолки души, и хмыкнул.

— Похоже, ты конченый придурок, – брезгливо проговорил Свирин. – Тебе повезло, что ты не блеванул здесь. Теперь у тебя есть два варианта. Первый – тебя расчленят, а твою голову найдут в канализационном люке. Ты понимаешь.

Паша переминался с ноги на ногу, изображая сопереживание. Свирин продолжал:

— Вариант второй… Я тебя прощаю. И ты прости себя. Но ты должен сделать одно дело. Можно сказать, общественно полезное.

Абзац молчал. В такие моменты он ненавидел себя и всех вокруг.

— За все прости себя, – назидательно произнес Свирин. – Я понял, что ты любишь минералку?

Сказал и прищурился. Абзац сделал недовольную гримасу, но сдержался.

Свирин говорил ровным, нейтральным голосом, ловко балансируя на грани между неприязнью, энтузиазмом и скукой.

— Значит, будешь пить минералку, полетишь на курорт, на минеральные воды. Город такой есть Пятигорск. Знаешь?

— Приходилось бывать. В лучшие времена.

— Вот и хорошо. Там ты попьешь минералочки, подлечишься заодно. Вижу, тебе это просто необходимо. Поправишь здоровье. Займешься делом наконец.

— Вот именно, давайте ближе к делу. Со своим здоровьем я сам как-нибудь разберусь.

— А вот это ты зря, – властно заявил Свирин. – Не сделаешь дела – здоровье вообще не понадобится и минералка будет последним, что ты выпьешь. А сделаешь дело – будешь гулять смело… или уж как тебе там захочется.

— Ближе к делу. – Абзаца страшно раздражали подобного рода разглагольствования.

— А дело такое. Надо вернуть реликвию. Удивляться здесь нечему, ведь это прежде всего наша политика. В 1841 году на Северном Кавказе, – говорил Свирин голосом заслуженного учителя, дающего образцово-показательный урок перед высокопоставленной комиссией, – недалеко от Пятигорска, на склоне горы Машук, был убит поэт Лермонтов. Михаил Юрьевич. Знаешь про это?

— В школе учился… – Абзацу совсем не нравился тон, которым с ним разговаривал Свирин.

— Отлично. Ему было 27 лет – намного меньше, чем нам с тобой сейчас. Отставной майор Мартынов, однокашник Лермонтова по юнкерской школе, вызвал его на дуэль за постоянные насмешки и данное ему прозвище Мартышка. А может, еще что-нибудь там было, версий много, но это не столь важно для нас.