Добился посол и согласия Москвы провести в Асибии геологические изыскания, потому что вся надежда на экономический подъем страны связана именно с богатствами ее недр. Первой геологической ласточкой, прилетевшей сюда из Союза, оказался Камов.

Словом, кое-что для Асибии посол уже сделал. Но предстояло сделать еще многое, и Василий Гаврилович считал, что каждый сотрудник посольства обязан полностью сосредоточиться на выполнении служебного долга, если требует дело, работать, не считаясь со временем, с тяжелым местным климатом. «Ничего! Терпите! — сказал он однажды на собрании. — А как было нам, фронтовикам, в окопах? Выдюжили! Считайте, что здесь почти фронтовая обстановка, а вы мобилизованные». И при этих словах все вспомнили пять колодок орденских ленточек на черном парадном мундире посла, в который он облачался на наиболее значительные приемы. «Страну, в которой работаешь, надо знать и уважать! — любил повторять Кузовкин. — А уж такую, как Асибия, — тем более». За преданность Асибии шутники прозвали его Василием Асибовичем. Однажды прозвище долетело до его ушей, и он был польщен.

Принципом отношения с коллективом посол избрал полную беспристрастность. Никаких «особо» приближенных, никаких любимчиков! Похвалой людей не баловал, редко кто заслуживал от него улыбки, и многим он казался человеком замкнутым, недоступным и трудным.

Антонов тоже придерживался такого мнения. Суровость Кузовкина казалась ему неоправданной, и Антонов порой считал, что именно к нему посол относится с особой требовательностью и придирчивостью.

Сейчас, рассказывая о происшедшем на аэродроме в Монго, он заранее знал, что оправдаться не удастся. Да и не стремился к этому. В чем оправдываться? Мало ли что могут написать в здешних газетенках!

Посол, откинувшись в кресле, вдруг взглянул в лицо сидящего перед ним спокойными, внимательными, изучающими глазами, в задумчивости пожевал губами и спросил:

— Андрей Владимирович, вы в молодости стихи не писали? А?

— Нет… — удивился Антонов, обескураженный неожиданным вопросом.

— Странно… — протянул посол. — Вам бы быть поэтом, художником, с вашими-то эмоциями, а вы — в дипломаты! Красивую эмигрантку спасаете на дороге, в чужой стране отправляетесь поглазеть на парад, интервью даете, когда проще было не заметить репортера, в уличные драки вмешиваетесь…

И это вспомнил! Три месяца назад, проезжая по окраине Дагосы, на глухой улочке Антонов увидел, как здоровенный мужик избивает молодую женщину — содрал с нее платье и хлестает прутом по черному нагому заду, кожа потрескалась под ударами, сочится кровь. А вокруг полно ротозеев, которые заинтересованно взирают на варварскую сцену. Антонов не выдержал, выскочил из машины, бросился выручать женщину. Все это завершилось тем, что советский консульский работник был избит мужиком и его дружками, хорошо, что мимо проезжал полицейский патруль, а то бы лихо пришлось заступнику. Потом при расследовании выяснилось, что муж публично наказывал жену за неверность. Таков здесь обычай, и вмешиваться в этом случае опасно, а главное, бессмысленно.

Когда об этой истории узнали в посольстве, долго ходили от одного к другому пересмешки, но посол отнесся к случившемуся серьезно, сделал свой вывод: «Каждый обязан знать обычаи и нравы страны, в которой работает!» И распорядился организовать для сотрудников посольства специальную лекцию о национальной психологии асибийцев.

Об этом случае и напомнил сейчас Кузовкин.

— У меня складывается впечатление, Андрей Владимирович, — продолжал посол, — что вы в самом деле выбрали не ту стезю в жизни. Дипломатия — профессия сложная. Это порой то же самое, что по узкой тропке, извините, в трусах пробираться среди крапивы, неверный шажок в сторону — и обжегся. Дипломат должен так пройти по всем зигзагам этой тропки, чтобы добраться до цели без ущерба. А вас эмоции тянут все в сторону, в крапиву. Вот и обжигаетесь. Ладно бы сами только, а то дело под удар ставите. Как вот мне теперь поступить?..

В голосе посла звучало уже не раздражение, а скорее усталость, отеческая досада на непутевого подчиненного.

Антонов вспомнил, что похожий разговор был у него и с Демушкиным — тот тоже сомневался в пригодности Антонова для дипломатической работы. А может быть, они в самом деле правы? То и дело срывы!

— Разрешите мне, Василий Гаврилович, написать в эту газету протест, — предложил Антонов.

Посол махнул рукой:

— Много чести! Газетенка гнусная. Снова все перевернут.

Он помолчал, побарабанил короткими пальцами по столу:

— Ладно, мы к этой истории еще вернемся. Не думайте, что вы легко отделались. Боюсь, что теперь не решусь выпускать вас за границы Асибии — отколете какой-нибудь новый номерок. Для вас это раз плюнуть.

Можно было ожидать, что разговор подошел к концу и Антонову следует удалиться, но посол вдруг уже другим, деловым тоном спросил:

— Я надеюсь, вы интересовались в Алунде настроениями рыбаков?

— Хисматулин считает, что у алундских рыбаков все спокойно.

— А в Сохото на обратном пути заглядывали?

— Не удалось.

Посол досадливо поморщился, передразнил:

— «Не удалось»! Неужели сообразить не могли?

— Так получилось… — пробормотал Антонов.

Почему «так получилось», рассказать не мог. А ведь действительно поначалу были именно такие у него намерения — на обратном пути из Алунды задержаться в Сохото и заглянуть в рыбацкий поселок, примостившийся возле щербатых стен старинной португальской крепости времен работорговли, — у него там есть знакомые. Однако случившееся в радиорубке «Ангарска» совершенно выбило его из колеи, и на следующее утро, быстро завершив в порту все юридические формальности, связанные с последствием пиратского нападения, он сразу же, не задерживаясь в Алунде, погнал машину в столицу.

— Так получилось… — снова повторил посол. — А я-то думал: раз с Ольгой Андреевной, значит, будет толк.

На хмуром лице посла глаза посветлели.

— Ольге Андреевне надо бы поактивнее участвовать в посольских делах. А то что-то забыла нас. По воскресеньям на пляже не появляется… Почему?

Антонов не ответил, только слегка пожал плечами.

— Да! Да! — подтвердил строго посол, расценив движение консула как свидетельство строптивости. — Я на нее рассчитываю. И прежде всего на предстоящем ноябрьском приеме. Жена посла ФРГ недавно меня спрашивала, как, мол, поживает мадам Ольга. Кажется, они на пляже познакомились?

— На пляже.

— Вот пускай на приеме и проявит внимание к немке…

Антонов перебил:

— Ольга на прием не приглашена.

Посол нахмурился:

— Что за черт! — потянулся к кнопке переговорного устройства, сердито ткнул в нее пальцем. Динамик почти сразу же отозвался ровным негромким голосом Демушкина:

— Слушаю вас, Василий Гаврилович!

— Илья Игнатьевич, почему в списке на прием нет Веснянской?

Демушкин спокойно объяснил: Веснянская однажды высказалась, что приемы ее тяготят, к тому же разговоры в коллективе идут, почему именно она… есть другие женщины, тоже жены дипломатов… а приглашаются не все. Такие настроения надо учитывать.

Всегда осторожный Демушкин сейчас допустил явный промах, сославшись на «разговоры в коллективе». Именно сегодня в этом кабинете посол прорабатывал жену Демушкина как раз за вздорные разговоры в коллективе.

У посла покраснели щеки. Антонов понял, что сейчас произойдет взрыв.

— Разговоры, говорите вы? — прорычал Кузовкин. — Да плевать я хотел на бабью болтовню! Плевать! Я нуждаюсь не в сплетнях. В деле! Веснянская умеет дело делать. В отличие от некоторых жен дипломатов. Мне не безмолвные клуши нужны, которые на приемах только трясут телесами, мне потребны активные участницы политических мероприятий посольства.

Посол кашлянул и уже тоном ниже распорядился:

— Включите в список Веснянскую!

— Хорошо! — в голосе Демушкина звучала обида.

На этот раз посол встал и, нахохлившись, прошелся по кабинету.

Антонов подумал, что надо было бы попросить посла, чтобы сам позвонил Ольге и пригласил, иначе та не пойдет. Обстановка у них в доме теперь сложная, играют в молчанку. Очень возможно, что Ольга в ближайшее время улетит в Москву. Какой тут прием!

Посол как будто прочитал его мысли.

— Передайте Ольге Андреевне, что я приглашаю ее лично. Это не только приглашение. Это приказ! А?

Антонов кивнул. Он знал, что на вопросительное «а» отвечать не нужно — приказ посла не обсуждается.

Теперь они стояли друг перед другом, и Антонов впервые обнаружил, что посол роста небольшого, почти на полголовы ниже его, Антонова. А всегда казалось, будто человек он рослый, таким неизменно представляла Кузовкина его крепко сбитая, упитанная, прямая и действительно величественная фигура.

— И еще два вопроса. Геологу Камову нужно на две недели в Ратаул. Дадут визу?

— Попробую…

— Не «попробую», а надо выбить. Именно на две недели! Требуется для дела. Важнейшего! Он мне только что сообщил о нем. Повторяю: важнейшего! И второе: помогите тассовцу. Извелся бедняга, — посол скривил в иронической усмешке губы, — в Габон ему, видите ли, захотелось. Поезжайте к габонскому консулу и лично переговорите.

Давая понять, что затянувшийся разговор на этот раз действительно окончен, Кузовкин опустился в кресло и по-стариковски проворчал:

— Тоже мне, Габон! Да какие там, в Габоне, могут быть проблемы? Здесь надо дело делать, здесь!

Выходя из кабинета посла в приемную, Антонов нос к носу столкнулся с Демушкиным. Тот криво усмехнулся:

— Нажаловался, значит? Ну, ну!