Время торопит. Саня перешёл в наступление:

— Ранение что-ли у вас на ноге, девушка?

Та, что с повязкой, смутилась, покраснела:

— А почему вас интересует моя нога? — с удивлением посмотрела в упор на военного.

— Да нет, я просто раненых не видел. А вы… ходите, наверное, хромаете? — смущённо оправдывался Сашка и тоже покраснел.

Петька Суханов понял, что надо выручать друга, напыжился и начал врать:

— Я полковой фельдшер! Санинструктор батальона, в этом разбираюсь!.. Нет ли у вас абсцесса? Покажите-ка рану, больная! Я окажу вам профессиональную помощь!

Девушка не знала, что делать, совсем смутилась и глянула на подругу. Та прильнула к ней, говорит:

— Ну, развяжи! Что тебе, жалко что-ли?

— Да не больная я совсем, это у меня так просто.

Всё же девушка разбинтовала ногу, но никакого клейма там не было. Обыкновенная болячка! Солдаты переглянулись и прыснули. Они еле сдерживали хохот. Ничего не понимая, сконфуженные девчата совсем растерялись, бросили бинт и побежали прочь от нахалов.

— Ну, брехуны, наврали-то как? А? Никакого клейма у них нет! Надули нас, дурачьё. — сокрушался Сашка. — а жаль, девушки были хорошие, скромные… досадно получилось. Петька.

— Да ладно, не переживай… Пошли обратно. Пора! Хватит, нагулялись! — поставил точку Суханов.

Парни зашагали к вокзалу.

На освобождённой от фашистских захватчиков земле всё было разломано, сожжено, разбито. Казалось, и сама земля изувечена. Сколько печей стоит, а домов нет, одни развалины. Да и людей совсем не видно.

Длиннющий военный эшелон, крадучись, полз по этой израненной земле и все время просил пить. Жара, а воды нет. Солдатские запасы быстро иссякали. Поэтому на любой станции старались запастись водой. К паровозу бегали, из тендера брали. Иногда останавливались у реки или водоёма. Подавалась команда: «С ведрами в голову эшелона!» Солдаты становились в три-четыре цепочки, передавали ведра, сливая воду в черную бездонную утробу паровоза. Эта проблема решалась запросто, без особых помех. Напившись, эшелон продолжал продвигаться на запад.

На сей раз поезд остановился на четвертом пути. Станции не было, и людей не видно. На месте вокзала была груда камней, а рядом будка — это место дежурного по станции. В будке — чайник, кружка, на столике картофельные очистки — так уж уловил глаз. Но то, что увидел молодой сержант у паровоза, заставило его остолбенеть: на краю воронки лежал человек в военной форме без головы. Босые ноги, белые, как снег, на плечах совсем новенькие погоны капитана. Видимо, налет был недавно! Предыдущий эшелон ушел, оставив за собой смерть. И некогда, и некому было оплакивать гибель офицера…

«Почему ты здесь, опомнись, сержант! Ах, да, ты прибежал к паровозу набрать в котелок водички! Так бери же, пока не засвистел паровоз…» Уже не помнил парень, когда воды набрал, бежал вдоль эшелона, задыхаясь. Шок еще не прошел, ужас охватил сознание…

Вдруг с крыши товарного вагона послышался крик:

— Лешка! Лешка! Смотри на крышу! Это я, Анатолий!.. Сусаники, школу, Золотую гору помнишь?.. Ну, держись! — солдат прыгнул на парня прямо с крыши. Лешка не устоял, упал, водичка из котелка с радостью вырвалась и торопливо поползла в траву на обочине полотна. Он все еще не опомнился от увиденной страшной картины и совсем оторопел от неожиданной встречи со школьным другом. Оба вскочили на ноги. Друзья обнялись:

— Да ты ли это, Анатолий! Глазам своим не верю! Без гитары тебя плохо представляю. — кричал радостно Лешка, стряхивая воду.

— Да, это я! Я, Леша, дорогой! Вот счастье! Какая встреча! А? Ну, ты где? В каком вагоне? Пошли, сейчас поезд пойдет… Я доложу… с тобой… к тебе, — на ходу кричал Анатолий.

Алексей Галерин стоял, не помня себя от впечатлений, ботинки мокрые, в котелке воды — на дне, растерянный какой-то, но уже в хорошем настроении. Через пару минут прибежал Анатолий Иваньков и с той же радостью доложил под козырёк:

— Отпустили на перегон. Лёша, до следующей станции! Пошли!..

Лёшка был старше Анатолия на один год, до войны они учились вместе. Удивительный мальчишка этот Иваньков. Его тонкие пальчики ловко бегали по грифу любимой гитары, изливавшей чудесную мелодию. И главное — он пел. Это ведь талант — играть и петь! Кто его научил этому, Лёшка не знал, только полюбил Толика за его протяжные задушевные песни.

Одна из них очень хорошо получалась у Иванькова:

Мелодия этой шахтерской песни захватывала дух у всей довоенной молодежи…

Галерин держал Анатолия за руку и торопился узнать:

— Анатолий, а ты гитару с собой везешь?

— А как же! Я без нее умру от скуки!

— И сейчас она с тобой?

— Да ты что, не веришь? Хочешь, сбегаю в свой вагон?

— Не надо, потом, верю! Сейчас поезд пойдет. Вот наш вагон. Залезай быстрей!

У дверей расступились, пропуская своего и чужака.

— Вот, друга встретил, однокашника. Примите, братцы, гитарой откупится, сыграет. А сейчас потолковать надо.

— Заходи, гитарист! Зовут-то как тебя?

— Рядовой Иваньков Анатолий Иванович! — весело по-военному козырнул гость. Все одновременно засмеялись.

Усевшись поудобнее на нарах в укромном уголке, друзья задушевно беседовали. Анатолий рассказывал Лешке о том, что сам пережил и что отец сообщил в письме:

— Поселок нефтяников, где мы жили, немцы сожгли. Шесть месяцев они хозяйничали на Северном Кавказе. Дальше наших Сусаников и Хадыженска не пошли. Горы не смогли преодолеть, да и наши поддали им такого жару, что фашисты начали драпать… Помнишь, на Золотой горе стояли огромные цистерны с нефтью, — сожгли, когда отходили. Нефть горела до самой речки. В сорок втором разбомбили нефтеперегонный завод в Туапсе. Зарево было видно за перевалом. Нефть даже на море горела. Помнишь озеро Крутое в горах? Куда раков ловить ходили, песни всем классом пели? Там тоже какая-то трагедия произошла. А я тогда в техникуме учился. Ветеринар-зоотехник из меня не получился, война помешала…

— Война всем жизнь испортила. Я тоже мечтал стать врачом. Хотел в мединститут, но до учебы ли было!

— А ты, Леша, сержант! Смотрю на тебя — солидный стал! Усы-то бреешь?

— Какой там солидный! Пороха не нюхал!

— Это еще успеем! Туда ведь едем, на фронт!.. Ты что, учился где-то?

— Полковую школу в Алтынских лагерях закончил. Там учебная бригада. Шесть месяцев — вот и стал сержантом.

— Вместе воевать будем! — твердо сказал Толик. — Слушай, я придумал! При расформировании маршевого полка, когда приедем на фронт, давай в одну роту проситься, ну хотя бы в один батальон, а?

— Если будет такая возможность, я — «за»! Не очень-то просьбы учитывают. Если тут каждого капризы выполнять, то навоюешь! Прикажут — и точка!.. Я все же старшину Димурова попрошу, он добрый, отзывчивый. Это наш старшина. Да вон он, с усами, видишь, грузин? Во, старшина! Орденоносец, фронтовик, все его уважают!

— Ну, добро! Договорились! Будем стараться…

— Леш, ты помнишь, мне в альбоме написал:

— Ты смотри, помнит! А я, право, забыл! Когда это было! Кажется, я в десятом, а ты в девятом учился!

— Леш, а сейчас ты пишешь стихи?

— Пытаюсь, но у меня плохо получается. «Никто не ценит» — тебе же сказано…

— А ну, прочти что-нибудь!

— Ну да, время нашел! Люди кругом.

— Да прочитай! Хоть что помнишь, тихонько.

Галерин полез в вещмешок, достал общую тетрадь, завернутую в новенькие байковые портянки, полистал:

— Ну вот тут, о девушках-фронтовичках. Хочешь?

— А ты откуда девушек-фронтовичек знаешь? На фронте не был, пороху не нюхал! — засмеялся Анатолий.

— Понимаешь, повседневная жизнь, служба. Плод воображения, наблюдение еще! Ну что, мало девушек в военной форме сейчас — тысячи. Не придирайся строго! Я же не поэт, а только учусь…

— Не обижайся. Я весь внимание, давай! — похлопал Толька друга по плечу.

Лешка начал тихо читать:

Анатолий завосхищался:

— И ты молчишь! Такие стихи! Да прочти ты их девушкам в эшелоне, они тебя на руках носить будут!

— Потом, Толик, потом! Идёт война, не до девушек… Видишь, как торопится наш поезд? Гудит! Сейчас станция, наверное, будет…

— Ну, пока! Будем встречаться! А гитару принесу! Бувай!

Поезд остановился. Анатолий легко спрыгнул и побежал к своему вагону.

Военный эшелон, идущий на фронт, — это не только вагоны с солдатами. Это и платформы с самоходками, танками. Это и машины, и продовольствие, и боеприпасы. Такие эшелоны обязательно охраняются зенитчиками. Как правило, впереди, в середине и в хвосте эшелона по одной платформе с двумя-тремя ЗПУ — зенитно-пулеметными установками или зенитными пушками. А как же без охраны? Нельзя! Представьте: налет! Вот тут и заговорят «зэпэушки». Самолеты противника заходят на бомбежку по ходу поезда или навстречу движения. Так вернее попасть в цель. Но для летчика этот маневр смертельно опасен. Самолет как бы сам напрашивается на огонь. И все же бомбят! Значит, хорошо охранять надо!