В одном углу я вижу кушетку с одеялом, в другом — ведро c крышкой. В обычной ситуации мне было бы противно использовать ведро, но я на грани того, чтобы описаться с тех пор, как меня схватили на улице. Теперь ведро уже выглядит довольно неплохо.

Пол говорит:

— Мы скоро принесём тебе поесть. И несколько бутылок воды. Одеяло должно тебя согреть, но, если тебе нужно будет ещё одно, скажи тому, кто придёт.

— Ты. Я хочу, чтобы это был ты.

Различные эмоции мелькают на его лице — удивление, смущение, и даже какое-то удовольствие от того, что его выбрали. Он говорит только:

— Почему я?

Потому что мне нужно подобраться к тебе поближе, чтобы у меня была возможность спасти осколок души моего Пола. К счастью, у меня есть другие предлоги, которые я могу озвучить.

— Я нужна тебе живой. И ты не причинишь мне вреда.

— Здесь никто не причинит тебе вреда, — говорит Пол. — У них есть приказы и они будут им следовать.

Я поднимаю подбородок.

— Неважно, что это за приказы. Ты не причинишь мне зла, неважно что случится.

Он поднимает бровь, как мистер Спок — один из его любимых героев. Если бы ситуация была менее трагичной, я бы рассмеялась.

— У тебя недостаточно информации, чтобы судить.

Тысяча воспоминаний о Поле возникают у меня в голове: как мы готовили лазанью вместе перед Днём Благодарения, ехали в субмарине в совершенно новом мире, целовались на станции, слушали музыку в машине, пока ехали в Мьюирский лес, просто обнимались в его комнате, и как я чувствовала его вдохи и выдохи ладонями.

Тот Пол в этом.

— Я знаю достаточно, — говорю я.

Пол ещё секунду изучает меня, потом отворачивается.

— У тебя есть самое необходимое. И, как я сказал, дай знать, если нужно ещё одно одеяло.

Даже теперь он старается уберечь меня.

— Ладно.

— Дверь сверху звукоизолирована. Никто снаружи не услышит тебя, неважно, что ты будешь делать. Я сказал, что тебе нужна кушетка, даже несмотря на то, что остальные настаивали, что ты можешь сломать её и использовать части как оружие против того, кто войдёт в комнату. Если ты планируешь так сделать, не надо. Это будет бесполезно, учитывая, что остальные будут снаружи, готовые остановить тебя любыми необходимыми средствами. Потом у тебя уже не будет кушетки. Ясно ли я изложил условия твоего пребывания здесь?

Моего пребывания. Как в Хилтоне.

— Абсолютно.

Пол медлит ещё некоторое время, как будто думая, что на самом деле я не поняла, или что не приняла это всерьёз. Я не знаю, как он может так думать, кого-то застрелили в трёх футах от меня меньше часа назад.

Что он чувствует, что он знает — это то, что я не боюсь его.

Пол больше ничего не говорит, просто кивает и направляется к бетонной лестнице.

Звук закрывающейся двери должен казаться пугающим, но услышав его, я улыбаюсь. Я могу улыбаться, потому что я знаю то, чего не знают другие, даже сам Пол.

Пол не может выносить того, что он не понимает происходящего. Неважно, касается ли дело какого-то странного поведения субатомных частиц или людей, смеющихся над шуткой, которую он не понимает. Это сводит его с ума. Он сразу же реагирует, бросаясь на поиски разгадки, целеустремлённо пытаясь заставить непонятное ему иметь смысл. Эта привычка может быть раздражающей — Пол хочет, чтобы люди вокруг него вели себя логично, по меньшей мере, большую часть времени, и ни за что нельзя заставить его понять, что люди просто так не делают. Но это ещё одна из причин того, что он замечательный учёный в возрасте, когда другие люди всё ещё выбирают профессию. Лёгкого объяснения ему всегда недостаточно.

Сейчас он задаёт себе вопрос почему я так уверена, будто он не причинит мне вреда. Почему я доверяю тому, с кем познакомилась, пока была привязана к стулу. Очевидно, он даже близко не может подойти к правильному ответу.

Пол захочет поговорить. Я могу доказать, что знаю его как никто никогда не знал, и никогда не будет. Если я смогу добиться, чтобы он развязал мне руки, пока мы здесь вдвоём, тогда я спасу следующую частичку души моего Пола.

Я лежу на кушетке и у меня нет никакой возможности узнать, сколько прошло времени. Забудьте о часах или телефоне, я даже не вижу солнечного света, чтобы ориентироваться по нему, если бы солнце уже взошло, в чём я сомневаюсь. Так что проходит может быть час, может быть три, это совершенно ничего не меняет. Мне просто приходится оставаться здесь, изучаю импровизированную камеру и ожидая возможности снова поговорить с Полом.

Обстановка не дает мне поля для деятельности. Комната вероятно десять на десять футов. Стены — неокрашенные цементные блоки. Потолок: не знаю, но из чего бы он ни был, он цельный. Забудьте о панелях, которые можно убрать или манящих вентиляционных шахтах. Пол — цемент, нет слива, и это хороший знак, вчера я ещё не знала, что нужно его искать. Я лежу на небесно-голубом одеяле, когда-то красивом, но потрепанном, уютная ткань и изношенность заставляют меня думать, что когда-то давно оно принадлежало ребёнку. Кто забирает одеяло из детской кровати, похитив кого-то? Как кто-то может быть таким психопатом? Я не могу понять этого. Ещё один пункт в длинном списке причин, почему из меня вышел бы плохой мафиози.

Самое худшее — это жуткая тишина. Эта пустая, холодная комната могла бы сойти в качестве комнаты сенсорной депривации. Когда-то я не понимала, как одиночное содержание может довести человека до безумия, но сейчас, пытаясь представить себе пребывание в таком месте в течение нескольких месяцев или лет, я понимаю, что это может произойти.

Но никто не спускается сюда, чтобы причинить мне вред. Если не считать запястий, мне не больно. Я говорю себе, что не всё так плохо.

Пока что, худшая часть состояла в том, что мне пришлось один раз использовать ведро, и это было так неприятно, как вы себе можете представить. Но по меньшей мере русская мафия вежливо предоставила мне его.

Честно, мне вероятно лучше, чем моим родителям. Я зажмуриваюсь, представляя, как они должно быть сейчас напуганы. Их единственным утешением должна быть награда, обещанная Ваттом.

Но я не могу с лёгким сердцем полагаться на Ватта Конли. Да, похоже, что он любит Джози в этой вселенной, но это не меняет того, что он прогнил до глубины души. Если кто-то мог быть чёрствым настолько, чтобы играть с выкупом за мою жизнь, то это он. Может быть, он пытается заставить русскую мафию дать ему скидку.

Какое-то ощущение возвращается, когда я снова слышу звук поворачивающегося замка. Я сажусь прямо и дверь открывается. Волосы у меня на затылке встают дыбом от страха, когда я слышу тяжёлые шаги на ступенях. Через несколько секунд я понимаю, что есть хорошие новости — мне принесли еду, и плохие — это не Пол.

Парень в лыжной маске несёт бумажный пакет и пластиковую бутылку «Спрайта». Из пакета он вытаскивает влажный сэндвич, который, вероятно, был завернут в пленку на протяжении нескольких дней и маленький пакет чипсов со вкусом соуса ранч. Я ненавижу этот вкус, но сейчас? Я не могу дождаться, чтобы запихать их в рот как можно скорее.

— Ты можешь снять это? — говорю я парню в маске, поднимая свои связанные руки.

Он смеётся:

— Если ты достаточно голодна, сможешь поесть и так, — потом, поразмыслив, он наклоняется и открывает бутылку. Спасибо, мистер Учтивость.

Я начинаю с пакета чипсов. Парень в маске просто стоит, уставившись на меня. Вероятно, он наблюдает, чтобы убедиться, что я не сделаю ничего глупого, но это напоминает мне, насколько я в их власти. Пол — это только человек внутри, кажется очень большой и жестокой организации. Он защитит меня, но, когда дело касается остальных, у меня нет гарантий.

Потом я слышу голос Пола сверху, он говорит на правильном русском. Я понимаю:

— Хватит тратить время, иди сюда.

Парень в маске фыркает. Мне не нужно долго гадать, чтобы понять, что он думает: «Сынок босса думает, что может приказывать мне? Молокосос!» Но он не осмеливается перечить сыну Леонида.

Однако, в первый раз я понимаю, что Пол не может быт со мной каждую секунду. Что делать если кто-нибудь сообщит об этом? Что если кто-то готов изнасиловать или пытать меня? Пока всем заправляет Леонид, если Пола не будет какое-то время, это может произойти. Могу ли я вынести это в теле Маргарет из этого мира?

Хотела бы я думать, что я смогу бросить её здесь вне зависимости от обстоятельств. Но даже если бы я хотела оставить её и выбраться из этой вселенной, я не смогла бы. Со связанными руками я не могу дотронуться до Жар-Птицы, даже не могу обхватить её пальцами, я просто не смогу управлять ей. Поэтому отсюда мне не выбраться.

Пока мои руки связаны, я здесь в ловушке.

Парень в маске топает по ступенькам — русские мафиози ещё более капризные, чем я могла бы подумать. Но он не закрывает дверь за собой. Вместо этого по ступеням спускается Пол, возвращается ко мне.

— Он тебе не досаждал? — говорит он.

Всё ещё защищает меня.

— Нет, я в порядке.

Дверь наверху со стуком закрывается. Пол смотрит наверх, в его глазах читается раздражение, даже гнев. Может быть они с парнем в маске повздорили ранее. В любом случае, он не полностью доверяет ему.

— Если он когда-нибудь скажет что-то, что тебя испугает, зови меня. Или кричи. Я приду.

Как будто всё это не пугает меня. Но я киваю, и Пол отворачивается, готовый подняться и сказать парню в маске следить за своими действиями. Я должна радоваться, но вместо этого я отчаянно не хочу отпускать его. Слово срывается с моих губ прежде, чем я успеваю его обдумать:

— Останься.

Он останавливается:

— Зачем?

— Здесь так тихо, что я не могу этого выносить.

Через секунду Пол говорит:

— Я в любом случае хотел с тобой поговорить.

Не реагируй слишком явно. Будь естественна. Это твой шанс.

— Ладно. Хорошо.

Он складывает руки на груди и прислоняется спиной к стене.

— Ты мне доверяешь. Хотя не должна. Почему?