— Извини.

— Не извиняйся. Это я виноват.

Пол чувствует себя виновным. Возможно, я могу это использовать.

— В этом здании есть душ? Или ванна? — Конечно, он развяжет мне руки, чтобы помыться. — Я ем как сумасшедшая и у меня ужасная причёска, держу пари, я выгляжу, как тасманский дьявол.

— Бывало и получше.

Ох. Я выразительно смотрю на него.

— Откуда ты знаешь?

— Я предполагаю.

Снова я напоминаю себе, что грубость Пола — это всегда разновидность честности. С прошлого вечера меня бросили в кузов, испуганную и связанную. Плюс, у меня недостаток сна. Надеюсь, я выгляжу лучше, чем должна в такой ситуации.

— Почему мне так долго не приносили еду? — спрашиваю я. — Ты получишь деньги если меня вернут в целости и сохранности, так? Умерла голодной смертью — это не в целости.

— Для того, чтобы человек умер голодной смертью, нужны недели. Жажда убивает быстрее, за несколько дней, — ещё одно сходство между измерениями? Лицо Пола принимает то самое выражение, когда он понимает, что только что сказал что-то бестактное слишком поздно для того, чтобы промолчать. — Никто не собирается отказывать тебе в еде или воде. Давай остановимся на этом.

— Ты уже пообедал? Держу пари, ты любишь лазанью.

Он медлит.

— Все любят лазанью.

— Но ты её действительно любишь, — говорю я так невинно как могу, между пережёвыванием. — Держу пари, ты даже научился готовить лазанью.

Он не поражен, по крайней мере, этого не видно.

— Тебе нравится притворяться, что ты очень хорошо меня знаешь.

— У меня есть предчувствие в отношении людей.

— Вряд ли. Люди называют предчувствием на самом деле собственное видение или небольшие подсознательные догадки.

— Может быть, я основываюсь на них.

— Твоё подсознание никак не могло догадаться, что я люблю лазанью.

Я смеюсь. Пол так всегда делает, что что-то, о чём он серьёзно говорил на самом деле смешно, его лицо мрачнеет, он пытается улыбнуться, но у него никогда не получается. В такие минуты он чувствует себя уязвимым. Поэтому я быстро говорю:

— Ты всё правильно сказал. Все любят лазанью. Вот и всё.

— Это не всё.

— А что ещё может быть? — Он протягивает мне ещё один кусок, и я принимаю его, разговор плавно течёт во время того, как я ем.

— Я не знаю, — говорит он. — Но я не верю в предчувствие.

— А в сверхъестественные силы веришь?

Этим я заслуживаю взгляд такой же уничижающий, как взгляд моего Пола-учёного дома. Я решаю навести беспорядок в его рациональной голове, кроме того, после часов страха в связанном состоянии мне нужно напомнить себе, как много я знаю. Какая сила у меня всё ещё есть.

Поэтому я говорю:

— Например, мои предчувствия, или экстрасенсорные силы, тебе решать, они говорят мне что ты хотел пойти в жизни другим путем. Законным. Что-то большее, чем это, и значительнее. Я в частности думаю, что ты был бы хорошим… учёным.

Если бы ситуация была менее ужасна, выражение его лица было бы уморительным. Он кладёт контейнер и встает.

— Как ты могла догадаться, что я хотел… — его речь прерывается.

Как я могла об этом догадаться?

— Из того, как ты всегда анализируешь всё вокруг. Ты умён. Я догадалась об этом.

Пол ходит передо мной туда-обратно, его шаги гулко отражаются в этой маленькой, тёмной клетке.

— Кто-то рассказал тебе обо мне. Иначе ты никак не могла бы это узнать.

— Кто об этом знал, кроме тебя самого. Никто, держу пари. Ты нечасто открываешься людям, — это значит никогда и никому.

Он делает шаг назад, чтобы рассмотреть меня под другим углом.

— Что ещё говорит тебе обо мне твоё «предчувствие»?

Я помню, что я кричала Полу из последнего измерения. Эти слова были слишком интимными, слишком точными. На этот раз мои ответы будут просты. Но это всё равно будет то, что я люблю в нём.

В конце концов, осколок души моего Пола в этом мужчине, даже сейчас.

— Тебе нравятся факты. Ты хочешь быть объективным. Иногда люди думают, что ты холоден. Но это не так. Совсем нет. Я думаю ты чувствуешь более глубоко, чем большинство людей, ты просто не знаешь, как показать это. Ты всегда чувствуешь, как будто идёшь не в ногу со всеми. Ты не такой, как люди вокруг тебя, они понимают это так же хорошо, как и ты. И ты думаешь, что с тобой что-то не так, поэтому уходишь в себя ещё глубже. Это просто значит, что люди не знают, какой ты на самом деле.

Пол делает шаг назад. Я думаю, он не знает, пугаться или радоваться.

— Ты одинок, — говорю я более мягко. — Ты был одинок так долго, что я думаю, ты забыл, что бывает по-другому.

Он глубоко вдыхает. Теперь его вид ещё больше напоминает мне о моём Поле, эта смесь неуверенности и восхищения, которую я помню из наших первых дней вместе.

Не часть ли его души сияет из глубины? Спасёт ли он меня в конце?

Я наклоняюсь вперёд, желая, чтобы он понял, что я могу находиться в его близости.

— Ты хочешь семью. Не твою семью, а настоящую, в которой люди заботятся друг о друге. И когда люди тебя пугаются, потому что ты такой сильный, тебя это убивает. Потому что ты можешь быть таким мягким. Таким добрым.

— Ты меня не знаешь, — говорит Пол, как будто произнося эти слова он может заставить их сбыться.

— Я хотела бы, чтобы ты мог научиться показывать людям себя настоящего. Если бы ты мог, никто бы больше тебя не боялся, — все бы тебя полюбили, хочу я добавить. Но это было бы уже слишком.

Через секунду он смеётся, жёсткий, странный звук.

— Ты уже всё это узнала?

— Первое впечатление может обо многом рассказать, — улыбаюсь я. — Так что ты видишь, когда смотришь на меня?

Я не ожидаю ответа, но я его получаю.

— Ты нестабильна, — ровно говорит Пол. — Ты преувеличиваешь свои знания и эмоции, чтобы привлекать внимание, которого, как ты полагаешь, иначе ты не получишь. Однако, у тебя есть таланты. Если бы их не было, ты бы не хотела выставлять себя напоказ. Почему их для тебя недостаточно, я не знаю. Для своих лет ты в одних вопросах утончённая, в других — наивная, и это заставляет меня думать, что ты обучалась в экспериментальной школе, может быть в Вальдорфской, или тебя могли обучать на дому сведующие люди. Ты кажешься обычной девушкой, но, если тебя разозлить, ты опасна. Я говорю это, хотя это у меня пистолет.

Его маленькие шутки теряются в остальном, эта голая правда слишком ранит меня. Наивна? Нестабильна? Мой Пол тоже так думает?

Я могу себя заставить говорить только о последней части:

— Опасна?

— Ты спокойна в стрессовой ситуации. Спокойнее, чем должна быть, — Пол обводит меня взглядом, как будто одна только эта фраза выворачивает меня наизнанку. — Может быть, ты обратилась ко мне случайно. Но ты дразнишь меня жизнью, которой у меня никогда не может быть, смелость это или безумие, я не знаю. Всё что я знаю — ты не обычная девушка. Ты видела то, что другие не видели. Делала то, что другие не могут.

Я чувствую, что сейчас расплачусь, но я сдерживаюсь. Только не перед ним, не сейчас.

Он видит мою слабость, но не жалеет меня:

— Ты думаешь, твоя особенность делает тебя неуязвимой. Это не так.

С этим Пол поднимается по ступенькам. Его единственное прощание — звук закрывающейся двери.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: перевод редактируется

Глава 18

Несмотря на изнеможение, я долго лежу без сна.

Пол думает, что я жалкая. Абсурд. Наивная и самоуверенная, и ещё сотня других определений, я никогда не хотела быть такой.

Может быть, это глупая вещь для беспокойства, по сравнению с тем, что меня держат в заключении вооружённые мафиози. Но я полагалась на свои знания о том, что Пол защитит меня здесь, а теперь мне кажется, что защита пропала.

Он за один день увидел во мне больше, чем я увидела в нём после того, как он несколько месяцев практически жил в нашем доме. Конечно, я уже знала, что Пол был перспективен. Одна из причин того, что я влюбилась в моего Пола — то, что он видел меня через всю мою защиту. Каким-то образом он увидел меня настоящую и полюбил то, что увидел.

Этот Пол смотрит на меня и видит слабость. Незрелость. Даже опасность.

Ладно, я однажды решила убить тебя, но у меня была веская причина. Сомневаюсь, что он захочет это услышать.

Что бы он ни увидел, это ему не понравилось.

Может быть, дело в том осколке моего Пола внутри него, поэтому он понял так много. Но от этого ещё хуже. Неужели мой Пол тоже так думает? Не может быть. Иначе он не смог бы полюбить меня.

Я представляю его душу внутри этого Пола. Если они влияют друг на друга, то не только мой Пол изменит этого Пола. Может быть, убеждения этого Пола оставят след. Может быть, мой Пол будет думать обо мне как о нестабильной и самолюбивой. Может быть, он никогда не увидит меня такой.

Если даже я смогу сложить три частички души Пола, он может никогда не стать прежним.

Потом я слышу что-то сверху — тяжелый удар. Ещё один. Как гром, но не такой…

Я подпрыгиваю, когда слышу громкие хлопки, снова и снова, очень быстро. Моя первая мысль о том, что это залпы маленьких салютов, но я знаю, что нет. Это выстрелы.

О Боже, о боже, о боже-боже-боже. Что происходит?

Забудем о том, что Пол говорил о кушетке. Я ударяю ногой по ножке, и она складывается. Если я смогу оторвать ножку, то её можно использовать как оружие. Даже со связанными руками я, наверное, смогу это сделать.

Дверь рывком открывается. Звук выстрелов нарастает от громкого до оглушающего. Я забиваюсь в угол, как будто это может мне помочь. Пол спускается по ступенькам ко мне.

— Пойдём! — кричит он, хватая меня за запястье. Он так сильно сжимает, что кожа, натёртая завязками, болит. Это не важно. Я следую за ним, запинаясь на ступеньках.

Я кричу:

— Что происходит!

— Тебя здесь быть не должно!

Это не ответ, но я с ним согласна.

Никого из стреляющих не видно в тёмном бетонном коридоре, но отдалённые искры, должно быть, означают рикошет. Звуки выстрелов эхом отражаются от стен, так что звук становится в два раза громче, дезориентируя меня.

Пол тянет меня вперёд, и мы заворачиваем за угол, потом за другой, и теперь перестрелка кажется дальше. Грохот пистолетов теперь немного приглушён, и этого достаточно, чтобы у меня перестало звенеть в ушах. Пол открывает дверь, за которой оказывается большой шкаф.