Глава 19

Глава 19

Я открываю глаза и вижу затейливо украшенный потолок: херувимы и нимфы написаны вокруг золоченых розеток, всё это окружает огромную люстру. Пошевелившись, я понимаю, что лежу в кровати, настолько же богато украшенной резьбой, как и потолок, декорацию дополняет вышитое шёлковое покрывало. Я снова Маргарита, Великая Княжна всея Руси, предположительно дочь Царя Александра V.

Я сажусь, потом сморщиваюсь, понимая, насколько я измучена, очевидно, эта Маргарет плохо спала, если вообще спала. Но самое большое удивление я испытываю, понимая, что я совсем не узнаю эту комнату. Вероятно, это не так уж необычно, во время моего прошлого визита в эту вселенную царская семья не покидала Санкт-Петербурга. У Романовых много других дворцов, и, вероятно, это один из них.

Всё равно, комната кажется… какой-то странной.

Мои глаза расширяются, когда я вспоминаю, в этом мире царь хотел выдать меня за Принца Уэльского, наследника Английского трона. Ох, дерьмо, это Букингемский дворец? Но в кровати со мной никого нет, и, осмотрев свою руку, я не обнаруживаю кольца.

Воспоминания о Лейтенанте Маркове оказываются такими живыми, что я как будто снова оказываюсь в Зимнем Дворце. он — мой личный страж, стоит за дверью, и он говорит о моём ожидаемом браке с наследником Английского трона, и говорит гораздо больше, чем можно выразить словами.

— Конечно, миледи, Принц Уэльский будет верным мужем. Я не могу представить себе, какой мужчина не был бы, не считал бы себя счастливчиком, имея такую жену. Что он не влюбился бы в вас с первого взгляда. Любой мужчина влюбился бы.

Тогда я поняла, что он чувствует. Он так мало пожил после этого, у него не было даже двух дней после той единственной ночи, которую мы провели вместе. Я надеюсь, Лейтенант Марков, мог понять, насколько был мне дорог. Он заслужил это — и даже больше, больше, чем у него когда-то было…

Я так сильно его любила. Я всё ещё люблю его, я всегда буду его любить, и, думаю, буду любить до конца своей жизни. Но я провела последние три месяца убеждённая, что моя любовь означает, что я люблю всех Полов, везде. Каждого человека, которым он может быть.

Могла бы я полюбить Пола, которого встретила в Нью-Йорке? Того, который хладнокровно напал на незнакомца и изуродовал его на всю жизнь? Отчасти я хочу сказать нет, но какой бы странной ни была наша связь, она была. Я увидела, насколько он был разбит ужасной жизнью, которой его заставили жить. Я ещё увидела его жестокость. Его способность быть жестоким. Когда я думаю о Поле из Вселенной мафии, я не знаю, смогу ли увидеть его уязвимость, или буду ли я всегда бояться его.

Одновременно, думаю я. И это самый плохой ответ из всех. Единственное, что я знаю — что я сейчас не могу быть рядом с тем Полом и с любым другим. До тех пор, пока я не пойму, что это значит. Мне нужна безопасность и уединение.

Лейтенант Марков умер, сражаясь за Царя, сражаясь, чтобы защитить меня. Я держала его за руку и видела, как он умирает. Ужас и боль этой минуты никогда не покинет меня. Но теперь, я пользуюсь его смертью, потому что она сделала это измерение таким, в которое Пол не сможет попасть.

Его смерть — моё укрытие. Я думаю, даже сейчас, ты всё равно меня защищаешь. Слёзы набегают мне на глаза, но я смаргиваю их.

Тихий стук в дверь спальни заставляет меня сесть.

— Да? — кричу я на английском, надеюсь, я должна говорить на этом языке.

Ответ звучит на французском.

— Вы готовы к завтраку, Ваше Императорское Высочество?

— Принесите его сюда, пожалуйста, — отвечаю я на том же языке. Я определённо стала лучше говорить на французском.

Одна женщина открывает дверь для другой, которая вносит серебряный поднос. Она подходит к маленькому столу в углу и начинает накрывать трапезу: чайник, сливки, сыр, масло, какой-то паштет.

И теперь я понимаю, что я не во владениях Царя. Если мы ели в своих апартаментах, еда по его приказу была простой. Ещё никто из слуг не носил униформу, похожую на ту, что на этих женщинах: длинные чёрные платья с белым фартуком, и они говорили на русском или английском, на французском — никогда.

Небесно-голубой халат лежит в изножье кровати. Я тянусь к нему, но горничная оставляет завтрак и спешит подать мне одежду. Это бархат, и он мягче чем всё, что я до этого носила. Когда я оборачиваюсь им, служанка отступает, потом спешит оставить меня наедине с едой.

Мне нужно сразу же изучить обстановку, чтобы понять, где именно великая княжна Маргарита. Но мой желудок слишком пуст, меня почти тошнит. Так что вместо этого я иду к столу и начинаю есть.

Оказывается, это лучшее, что я могу сделать. Не только потому что булочки восхитительны, но и потому, что с места у окна открывается вид на улицу.

Я примерно на третьем или четвёртом этаже, смотрю на площадь, окружённую элегантными зданиями, с египетским обелиском в центре. Не смотря на ранний час, и облачное небо над головой кажется молочным в утреннем свете, на улице много народу, все куда-то спешат, но они одеты так, как будто вышли из 1910-х. Женщины в длинных платьях и больших шляпах, мужчины в костюмах-тройках и котелках, все они с усами.

Я узнаю эту площадь. Мы с семьёй ездили в этот город несколько раз, чтобы навестить моих бабушку и дедушку Коваленко до того, как они умерли. Я уверена, что в нашей вселенной посередине не такой обелиск, но я знаю, что место одно и то же.

Великая Княжна поехала в Париж.

Набив живот булочкой с шоколадом, я чувствую себя увереннее и начинаю изучать окружение. Поначалу я гадаю, пребывает ли Великая Княжна в какой-то другой царской резиденции. Насколько я знаю, Французской Революции здесь не было. Я могу быть гостьей пра-пра-правнучки Марии-Антуанетты.

Но я не помню, чтобы французская королева выжила в этой вселенной, и здание стоит на Вандомской площади. Когда мы были здесь десять лет назад, мама говорила, что здесь расположены лучшие отели мира. Я спросила, почему мы не останавливаемся здесь, и это привело к долгой лекции от папы о том, как устроен капитализм и почему для профессоров такие вещи недоступны.

На салфетке, вышитой белым по белому я вижу витиеватую букву R. Я помню, как Тео смотрел на отель в Военной вселенной и говорил, что это не Ритц. Вот это Ритц.

Должно быть, это самый лучший номер в мире. Во всех мирах. Три спальни, огромная гостиная, маленькая кухня, всё так же богато украшены как та комната, где я проснулась. Я думаю, здесь потолки высотой двадцать футов, и… сколько люстр может поместиться в одном номере? Сколько бы ни было, но здесь их больше.

Должно быть, я приехала в Париж одна. Если бы здесь был царь, вокруг была бы военная стража. Если бы здесь были мои братья и сестры, они были бы в других комнатах. Однако, кажется странным, что Царь Александр V разрешил мне одной сбежать в Париж.

Шкафы наполнены элегантной одеждой, но большая часть из них кажется более современной, летящие силуэты, драпированная талия или совсем без неё и более глубокие оттенки, чем те пастельные цвета, которые я носила в Санкт-Петербурге. Меньше кружев, больше бусин. Очевидно, Великая Княжна посвятила много времени шоппингу в Париже. А кто бы удержался?

Она должно быть оплакивала своего Пола так же, как и я оплакиваю его, возможно, даже больше. Так что она находит утешение в парижском путешествии, во всех удовольствиях, которые оно может ей предложить. Я бросаю взгляд на огромный завтрак перед собой, или на то, что от него осталось.

Я нахожу альбом с набросками и коробку с пастелью. Поначалу я тянусь к ней, но потом вспоминаю, откуда у меня эта пастель. Лейтенант Марков подарил мне их на Рождество. Мы стояли прямо у входа в мою комнату, между нами только дверной проём, и смотрели друг на друга почти с головокружением от желания…

Она, должно быть, нарисовала его. Я не могу на это сейчас смотреть. Возможно, никогда не смогу.

Вместо этого, я обращаю внимание на маленькую кожаную книгу, которая похожа на… да. На ежедневник.

Её почерк гораздо лучше, чем мой, элегантный и витиеватый, как у профессионального калигафиста. Иронично, его труднее читать. Но я могу разобрать две записи на сегодня: 11 утра Доктор Н., 9 вечера — ужин Максим.

Когда приходит служанка, чтобы помочь мне одеться, несколько аккуратных вопросов говорят, что я не направляюсь в кабинет врача. Доктор Н., кем бы он ни был, приедет ко мне. Преимущества королевских особ, думаю я.

Она — или я — больна? Это причина поездки в Париж? Конечно, если бы это было так, я была бы в больнице, а не в Ритце. Ещё, я сомневаюсь, что семья разрешила бы мне путешествовать одной, Царь, конечно никогда бы не оставил Россию из-за меня, но, конечно, по крайней мере Владимир бы поехал со мной.

Горничная быстро меня одевает, Парижские туалеты легче носить, чем длинные кружевные платья из Санкт-Петербурга. Ещё, слава богу, кто-то изобрёл бюстгальтер. Он странный — треугольники из сатина без каркаса, но даже учитывая набранный вес, моя грудь доросла до маленькой из практически несуществующей. В любом случае, я не буду скучать по корсетам. Моё платье с заниженной талией цвета роз, и подол выше лодыжки. Шокирующе.

Почему я наряжаюсь для доктора, который придёт ко мне? Так что я не знаю, чего ожидать, но что бы это ни было, это не то, что я ожидала.

Доктор Н. расшифровывается как Доктор Нильссон, и это женщина, что, должно быть, для этой эры необычно. Её густые чёрные волосы забраны назад в тугой пучок, но лицо в форме сердца не выглядит строго. Она не грубая, она не опекающая, она спокойная. Её одежда выглядит так же, как и у любой женщины на улицы, хотя она одевается в приглушённый серый. Вместо серной докторской сумки, которые врачи носили в старые дни, у неё только блокнот и ручка. И вместо того, чтобы спросить, как я себя чувствую, она садится на стул, ближайший с длинной бархатной софе, вынимает блокнот и говорит: