А ночью я все обдумала. Да, ему нельзя было сводить их вместе — сына и эту женщину. Но раз уж они столкнулись, то он вынужден был выбирать — с кем из них остаться. Просто на время — для того, чтобы поговорить. И он выбрал ее. А мог бы попросить ее подождать десять минут в кафе — они там на каждом этаже, ведь так давно не видел малого. Но он просто сказал соскученному растерянному Вовке пару слов и быстро ушел. Он не видел его целых два месяца, и просто наскоро поцеловал и ушел!

Я с ужасом думала о том, что в субботу он придет и я увижу его вблизи, что мне придется говорить с ним. Это сегодня с ужасом, а к субботе будет настоящая паника. Нет, я, конечно, не подам виду… Но насколько легче было бы не видеть и не знать всего этого. Опять из меня по кускам будут тянуть душу, а еще Вовка…, я же целый вечер только джигу для него не танцевала — все отвлекала, все зубы заговаривала. Вот как ему все объяснить, как сказать? Почему опять я, почему все валится на меня? Сам бы и объяснил сыну что происходит.

Господи, бедный Вовка! Его растерянная мордашка, медленные, неуверенные шаги к нам…, а еще я помню их. А ведь это больно, а ведь совсем и не по фигу… Да мне даже имя ее узнать страшно — это как мысленно облечь во плоть абстрактное нечто, а тут — увидела вживую. И поняла их отношения… наверное.

Вдруг со страшной силой захотелось вернуться под защиту того волшебного Куделинского щита, опять отгородиться от всего остального мира расстояниями, и я встала, взяла телефон, пошла на кухню и во втором часу ночи позвонила тете и посоветовалась с ней. Она звала.

Но утром я смотрела на это уже по-другому — жилье, работа, садик, привычка, хлопотно…