ГЛАВА 36

29 июня

Мы потихоньку притираемся друг к другу, но только в бытовых мелочах. Я никогда сколько не смеялась, никогда не чувствовала себя так беззаботно и под такой надежной опекой и защитой, как с этим большим, сильным и добрым мужчиной. И хорошо, что у нас здесь Вовка, иначе общение Саши со мной в основном свелось бы к горизонтальной плоскости — продолжается медовый месяц. В прошлую пятницу мы тихо и спокойно расписались в поселковом совете. Саша хотел сделать это как можно быстрее.

— Я чувствую себя неправильно. Ладно, если бы только мы с тобой, но есть Володя. Он должен знать, что я твой муж, а значит — он имеет полное право называть меня батей. И поселковый менталитет… можно сколько угодно доказывать, что просто сожительствовать — это нормально, но здесь зрят в корень и понимают причины. Я против ожидания непонятно чего, Аня. Сейчас нет денег на пышную свадьбу… ну ладно-ладно, согласен — я тоже не люблю помпу.

Но если потом тебе все-таки захочется отметить, то лучше мы съездим и посмотрим новые места — море, например. Только не этим летом. В июле ты ложишься на обследование, а у меня пока нет права на отпуск, могу взять только отгулы. Я уверен, что с тобой все не так плохо, как ты думаешь, но удостовериться в этом необходимо. Мы едем все вместе. Я проконтролирую как тебя устроят, а Вова сможет увидеться со своим отцом. Мне не хотелось бы видеть его здесь. У нас с ним, мягко говоря — недопонимание…

И опять я не стала выяснять — где и как они пересекались? Счел бы нужным — рассказал сам. А мне пришлось позвонить Андрею, чтобы сказать ему, что мы скоро будем в Питере, и он сможет несколько дней провести с сыном. И еще спросила:

— Андрей, а как звали мать Зины?

— Зачем тебе, Аня? — насторожился он.

— Просто… меня только самым-самым краешком задело этим… страхом смерти, Андрюша. И как-то уже… Хотела зайти в храм и поставить свечку, а за кого — не знаю.

— Илана. Что у тебя со здоровьем, Аня? — забеспокоился он.

— Надеюсь что ничего страшного. Мы как раз едем обследоваться, я уточню дату и Вовка скажет тебе. Я вышла замуж, Андрей, — решилась я сказать и замерла, прислушиваясь, а потом предварила вопрос: — Ты его не знаешь.

— Я?!

— Что такое? Знаешь?

— Ничего. Спасибо, я возьму выходные… Я знаю про свадьбу — Вовка уже сказал.

— Андрей? Не вздумай превращать его в соглядатая и…

— Ты с ума сошла?! Я никогда и ни о чем его не выспрашиваю. Он сам говорит то, что считает нужным сказать.

— Извини… Тогда еще — ты теперь можешь переводить нам меньше денег. Сколько там положено — двадцать пять процентов?

— Это мое дело. Я задолжал тебе за те полуголодные годы. Не спорь, пускай будут для Вовки. Свозишь его на теплые моря. Помнишь — мы мечтали? Меня повысили, Аня, нам достаточно. И… солнышко, — трудно вытолкнул он из себя, — ты натерпелась, да… у тебя сейчас все хорошо?

— Да, все очень хорошо.

— Ну, тогда…? Счастья тебе, — шумно выдохнул он, а я нажала отбой.

Солнышко… какой же страшной тучей ты накрыл это солнышко… заболело оно. Я решила больше не допускать таких бесед «по душам» — незачем. И еще был один разговор — с Леной. Я еще только начала говорить, а она прервала меня:

— Андрей сказал — вы с Сашей женились?

— Андрей? — как-то сразу сделала я выводы, — вы что — вместе?

— Да с чего? — удивилась она, — мы терпеть друг друга не можем! Сказал — на порог больше не пустит.

— А ты ходишь? Ох, Лена… прости. Это не мое дело. У нас все было в спешке и без помпы — просто роспись. Я сразу не позвонила, хотела сделать сюрприз — на днях мы будем в Питере. А что тогда у тебя с Андреем?

— Ну, не к нему же я хожу?! Он из Зинки урода сделал бы, если бы не я. На руках таскал… нянька — тварь в наушниках.

— Алена Викентиевна?

— В жопу Алену! Она не справилась. Другая… ребенок чуть грыжу не наорал. Я ее за патлы вышвырнула. Аня, я не могу слышать, как плачут дети, и знаешь — почему? Три выкидыша, а потом после тяжелого сохранения, на поздних сроках — опять… Михаил бросил меня из-за этого, у него уже был сын… где-то там. А Зинка хорошая, сидит уже, улыбается, как солнышко. Ею заниматься нужно, ее лечить нужно грамотно — уже с этих пор. В рамках держать, уже сейчас воспитывать, а не тупо таскать на руках, бл…!

— Тебе же нравился Андрей? — пыталась я понять, что происходит.

— Когда это он мне нравился? Когда человеком притворялся? Я же говорю — мы постоянно лаемся.

— Да из-за чего? Ну… не матерись тогда — он терпеть этого не может. И Зина скоро станет повторять слова.

— Да сейчас! Не заслужил. Зато я выгавкала Зинке хорошую няню из реабилитационного центра. Она детский психолог, работает с проблемными детками. Но я все равно бдю — стеночки тоненькие. А Зина ничего не слышит — я его шепотом и… усложненным вариантом — освоила сложные обороты.

— Лена, все равно я не поняла. Объясни по-человечески! Ты любишь Зину, ходишь к ним, ругаешься… это что?

— Да блин! Для тупых — я Зину не люблю, а по-человечески жалею. Не дала изуродовать ей душу… надеюсь. Но на этого ребенка нужно положить всю жизнь, понимаешь? Я просто не готова на такие подвиги — хочу своего. А у нее есть отец, вот пусть и воспитывает, а я дожму его. Я кучу литературы откопала о таких детях — не таких и сложных, хороших детях. Распечатала важные места, принесла ему. Как человеку, для изучения, а где нах… благодарность? Сказал, что его терпение лопнуло и на порог он меня…, а распечатки все-таки взял, урод. Ну… это самое главное — убедится и хоть гарантия какая-то будет. Я его за Зинку порву. У меня тут агентура остается, няня меня поддерживает. Настрогал — воспитывай. Лаской он, видите ли! Какая на хрен ласка? Такая безграничная ласка — это вседозволенность. Я чего так упорно лезу к нему? Времени мало осталось — я уезжаю, Аня, роспись там будет. Но теперь я вначале убедилась — мы совместимы, резусы не противоречат. В Красноярск, Анька и через две недели. Я познакомлю тебя со своим Брыжуком. Я буду Брыжук, представляешь? Не Лебедева, а Брыжук. П…ц!

— А кто он? Ты по любви?

— Он мой заказчик, давно уже. А с какого бы я тогда, если не по любви? А рожу — вообще его на руках носить буду.

Вот такая Лена. Я рассказала Саше о нашем разговоре. И услышала в ответ:

— Ребенок орал за стенкой — любая среагировала бы. Все равно, Ленка твоя — фурия. Я этому Брыжуку очень даже сочувствую.

— У нее выкидыши из-за резуса, тяжелое сохранение. Мертвый ребенок… Она плач детский слышать не может, меня чуть не побила за Вовку. А муж ее бросил — жестоко, грязно. У него уже кто-то был на стороне. Она не фурия. Довести до края можно любого человека, Саша, абсолютно любого, ты сам говорил. А она всего-то — матерится. Родит — перестанет.

— Извини… — резко встал он, подошел и обнял меня, успокаивая: — Правду говорят — не суди. И правда — кому, как не мне это знать. Ну перестань, Аня, улыбнись. Там не твое — понимаешь? И болеть этим не нужно — нет смысла. Я признаю, что был неправ. Судить больше никого не буду, тем более — за глаза… Давай баньку организуем?

К этому времени мы с ним научились топить баню. Парились, не особо налегая на жар — мне нельзя. Зато подолгу млели в ароматном ласковом пару, мылись с травяными напарами, со скрабом из меда, пряных специй и крупной соли. Кожа после него становится мягонькой и тонкой, пахнет летом и пряностями. А тело дышит каждой порой и радуется. В бане мы договорились больше не конфликтовать из-за других людей. На первом месте всегда должны быть интересы нашей семьи. Иначе просто не хватит сердца.

Поэтому снова о нас: Саша уже работает. Кроме него, в медпункте еще два врача — педиатр и терапевт. Чем хороша работа в поселке, так это тем, что совсем не обязательно сидеть на рабочем месте от звонка до звонка. Тем более что и вызовы часто бывают в самое неподходящее время — и в выходные, и даже по ночам. Травмы разной тяжести, острая зубная боль. Я специально интересовалась — кто те люди, которых он лечит? Оказалось, что о новом враче знают не только в близлежащих деревнях, но и в соседних поселках. Люди разговаривают, делятся между собой впечатлениями. И я не удивлюсь, если Сашу ценят не только как специалиста, но и как приятного в общении, хорошего человека. Я тоже работаю, дорабатываю последние дни перед отпуском…

Нет, это еще не все… сделано еще одно большое дело — я разобралась с Матильдой. Вынуждена была. Позавчера Саша пришел с работы и в числе других новостей, неопределенно хмыкнув, доложил:

— Матильда приходила… хотела отбелить зубы.

— Ты отбеливаешь зубы? — удивилась я.

— Нет. Так ей и сказал.

Больше он ничего не рассказывал о ее визите, но я знала про Матильду. И потому по дороге из школы зашла в «Сквознячок». Хлебный магазинчик назвали так, потому что он стоял на самом юру — в таком месте, что на его крыльце всегда тянуло сквозняком из-за соседнего здания.

Я вошла внутрь и прошла к прилавку. В очереди стояло всего три человека. А в помещении вкусно пахло свежим пшеничным хлебом, остреньким ржаным духом, пряной сдобой. Товар поступал из дровяной пекарни, которая находилась в поселке. Увидев меня, Матильда слегка приосанилась за прилавком, тяжело колыхнув при этом грудью. Я наклонилась к ней и негромко сказала:

— Матрена, даже не вздумай, ты поняла? Даже не помышляй и не пытайся. Ноги повыдергаю.

Из очереди послышался смешок, и я перевела суровый учительский взгляд туда. Мужик, что хмыкал перед этим, вдруг вспомнил:

— Ну, так и Степановна резкая была, что уж тут…

Учителей и врачей в поселке уважают, как и счетоводов (читай — бухгалтеров) с механиками. Разборки такого рода, возможно, и не самое умное и достойное дело но, повторюсь — я была вынуждена. Саша много работает, и мешать ему и мотать нервы я не позволю. Мотя будто бы поняла меня. Я надеюсь на это. Во всяком случае, я настороже и она об этом знает. За этого своего мужика я точно и ноги вырву и глаза выцарапаю. Научена… У нас с ним планы… Когда я собрала себя обратно в кучку после первой нашей ночи и проанализировала его слова и действия, то сделала очевидный вывод: