Дрожащим пальцем я тянусь ко лбу Дэниела, чтобы проверить, действительно ли его голова по-прежнему цела и невредима, но он уворачивается. Я ещё никогда не видела своего брата таким напуганным.

— Господи, Одри, — говорит он. — С тобой всё нормально?

— Нет, — отвечаю я хриплым голосом. — Не думаю.

Вчера я видела кровь на Тане, сегодня вообразила, что у моего брата раскололся череп. Что же это такое? Что за чертовщина?

— Схожу в уборную, — бормочу я и ухожу в конец обеденной комнаты.

Моё тело трясётся, челюсти дрожат, я пытаюсь выровнять дыхание. Внезапно у меня сводит левую ногу, и я начинаю прихрамывать. Может, у меня случился удар. «Как у мамы», — раздаётся в голове шёпот. Я проглатываю рыдания и отбрасываю от себя эту мысль, напуганная ею, как проклятием.

Нет. Наверняка, это просто реакция организма на то лекарство, что дала мне Лурдес. Оно вызывает галлюцинации.

Я толкаю дверь в уборную и с облегчением обнаруживаю, что там пусто. В углу стоит скамейка из кованого железа, я сажусь на неё и наклоняюсь вперёд, опуская голову.

Что со мной происходит?

Дверь открывается, стукаясь ручкой о стену, облицованную белой плиткой. Я чуть не подпрыгиваю от неожиданности и прижимаю руку к сердцу. В проёме стоит Лурдес, одетая в свою униформу, руки упёрты в бока. Её тёмные глаза смотрят на меня, оценивая ситуацию. Затем она, не сказав ни слова, подходит к зеркалу и проверяет своё отражение.

— Я слышала, как ты кричала. Твой брат сказал, что ты сбежала сюда. — Лурдес убирает с ресниц излишки туши. — Он волновался о тебе. — Она вновь смотрит на меня. — Я тоже должна волноваться?

— Не знаю, — отвечаю я и быстро мотаю головой. Теперь, когда я ушла из зала ресторана, вид истекающего кровью Дэниела кажется мне чем-то совершенно нелепым. — А мой брат… — я умолкаю, не уверенная в том, как много мне можно рассказать ей о своём психическом состоянии. — С ним всё в порядке, как думаешь?

Лурдес с дьявольской улыбкой поворачивается к зеркалу.

— Он восхитительный, даже когда у него похмелье. — Она достаёт из кармана фартука компактную пудру и тюбик губной помады. — А что? — Лурдес снимает с тюбика колпачок и обводит губы красным. Разгладив помаду губами, она проводит пальцем под нижней губой.

Я наблюдаю за ней. То, что происходит сейчас, настолько обыденно, что мои нервы начинают успокаиваться.

— У меня галлюцинации, — неопределённо отвечаю я и машу рукой. — А ещё я теряюсь во времени, не то чтобы отключаюсь, просто… — Я умолкаю и вздыхаю. — Я в замешательстве, честное слово.

— А ты ела сегодня? — непринуждённо спрашивает Лурдес.

— Нет ещё. Ты думаешь, всё из-за этого?

— Ну, это, плюс алкоголь, — напоминает она мне. — И ты выпила лекарство. А ещё всю ночь была с Эли. — Она встречается со мной взглядом в зеркале. — Понимаешь, куда я веду?

С каждой секундой я ощущаю себя всё большей дурой. Да, последние пару дней я придерживалась не самого здорового образа жизни.

— Или, — добавляет она, взбивая свои локоны, — это привидения трахают тебе мозги. — Лурдес смеётся, а потом разворачивается и прислоняется бедром к фарфоровой раковине.

— Это по-любому привидения, — соглашаюсь я, полностью успокоившись, когда Лурдес выставила ситуацию в таком свете.

— Кстати, — говорит она, — не знаю, что произошло прошлой ночью, но Эли не затыкаясь твердит только о тебе.

— Что он говорил? — Я медленно поднимаюсь, всё ещё немного дрожа, и подхожу поближе к зеркалу, чтобы проверить своё отражение. Не так уж и страшно, только нужно убрать немного туши под глазами.

Лурдес надувает губы, словно взвешивая, как много стоит мне рассказать. Весы склоняются не в мою сторону.

— Не важно, — отвечает она. — Но я попросила его быть осторожнее. Элиас мой очень хороший друг, и я не хочу, чтобы у него начались неприятности, потому что между вами что-то есть. Ведь между вами что-то есть? Похоже, он точно так думает.

— Мы просто проводим время вместе, — говорю я. — Ничего особенного.

Мне с трудом удаётся сдержать улыбку. Вот только я буду здесь до завтра. И как бы там ни было, это «что-то» между нами будет мимолётным.

Лурдес наблюдает за мной, в тишине эхом отдаётся звук капающей воды из крана.

— Он в саду, — говорит она. — Я даже не помню, когда в последний раз видела его на улице. — Выражение её лица становится мягче, мне видно, как сильно она забоится о нём. — Он стоит того, — тихо добавляет Лурдес. — Если бы на твоём месте была я, я бы посчитала, что он стоит того.

— Стоит чего?

Дверь открывается, и, пошатываясь, словно им больно ходить в своих туфлях, заходят две пожилые женщины, укутанные в шерстяные шали. Одна из них встаёт у раковины рядом с Лурдес и роняет её пудру. Но даже не извиняется. Даже не замечает. Лурдес быстро подбирает свои вещи и прячет их в карман фартука. Она на взводе, и я жду, когда её недовольство вырвется наружу, но управляющая выходит вон, не сказав ни слова.

Седоволосая женщина смотрит на остатки пудры, высыпавшиеся из пудреницы Лурдес.

— Здесь отвратительная прислуга, — бормочет она своей приятельнице. — Совершенно никудышная.

— Пожалуйся портье, — отвечает та и направляется, прихрамывая, к одной из кабинок. — Их научат уму-разуму. Ведь у этого отеля репутация, в конце концов.

Да как они смеют?

— Так ведь вы сами её рассыпали, — говорю я, беру бумажное полотенце и бросаю женщине у раковины. — Пожалуйтесь на это.

Женщина ахает, явно оскорблённая моей смелостью даже предположить, что она будет убирать за собой. Она пялится на бумажное полотенце, приземлившееся рядом с раковиной. Распрямив плечи и побледнев, она входит в соседнюю с её приятельницей кабинку. Поначалу её голос дрожит, но потом они с приятельницей продолжают жаловаться друг другу на еду и обслуживание. Я смотрю на их закрытые двери, гадая, как можно быть настолько грубыми.

Я так злюсь, что хочу пинками открыть их кабинки и сказать им, что нельзя так относиться к людям. Что деньгами благородство не купишь. Я бы попросила их не сообщать ничего портье, потому что Кеннет козёл и персонал его боится.

Но вместо этого я открываю дверь на выход и выключаю свет, погружая уборную в темноту. Женщины взвизгивают и начинают кричать о помощи, но я притворяюсь, что не слышу их и закрываю за собой дверь.

Я возвращаюсь к столику, но больше не хочу есть. Папа и Дэниел как раз заканчивают какой-то спор, который мне посчастливилось пропустить, а блины на моей тарелке стали бледными и сморщенными. Я осторожно сажусь и жду вопросов. Дэниел первым смотрит на меня, и у меня перехватывает дыхание, но я почти сразу выдыхаю, когда вижу, что его голова по-прежнему цела. Всё это мне привиделось.

— Ты в порядке? — спрашивает брат, в его голосе смешались паника и раздражение. Я киваю, отрезаю кусочек блинчика и отправляю его в рот. Если голод — причина моих галлюцинаций, то до конца поездки мне следует хорошо питаться. Блины холодные и сухие. Я делаю глоток воды и заставляю себя съесть ещё кусок.

— Твоя сестра сказала, что у неё болела рука, — отвечает за меня отец и бросает на меня тревожный взгляд. — Могла ли эта… эмоциональная вспышка быть как-то связана с этим?

Он думает про инсульт, как у мамы. Я знаю, что думает.

— Я в порядке, — уверяю я его, выпивая ещё воды перед следующим куском блинчика. Лурдес удалось успокоить меня, и мне не хочется больше думать об этом. Увидеть слабые места в её теории. — Вероятно, мне нужно больше есть, — прибавляю я и улыбаюсь. Неубедительно, судя по выражениям на их лицах.

— Завязывай с наркотиками, сестрёнка, — попивая кофе, бормочет Дэниел. Я смеюсь, а папа уже переключил всё внимание на моего брата. Он складывает руки на столе с таким видом настоящего отца, что в этом даже чувствуется какая-то фальшь.

— Теперь давай поговорим о тебе, — говорит новая, усовершенствованная версия нашего папы. — Алкоголь? Отключка? Дэниел, твоё поведение недопустимо!