— Пап, — произнесла я, напугав его. Он дёрнул руль.

Машина начала скользить, под собственным весом моё тело ударилось об дверцу, голова стукнулась о стекло, и я потянула за дверную ручку. Музыка продолжала играть, но через неё я слышала, как Дэниел прокричал моё имя. Я слышала, как он кричал, его тело полетело вперёд. Мир перевернулся вслед за опрокинувшейся машиной; дверца с моей стороны открылась, и меня со свистом выбросило наружу. А затем… ничего. Мы прибыли в отель «Руби».

А теперь я лежу сломанной кучей на обочине дороге, не в силах двинуть ногой. Песня, доносящаяся из машины, подходит к концу, но потом снова начинает играть та же самая мелодия.

— Папа? — зову я, мой голос больше похож на сдавленный шёпот. Мы попали в аварию, и я почти умерла.

Я моргаю, мои веки сжимаются, и вот по лицу начинают катиться тёплые слёзы. Я поднимаю руку, чтобы вытереть их, а когда опускаю, то вижу, что вся она в крови. Мне нужна помощь. Вновь посмотрев в сторону машины, у выбитого лобового стекла я замечаю тело.

Это тело моего брата. Его голова смотрит в другую сторону, но я могу различить его профиль, запёкшуюся кровь в его светлых волосах, рану в его голове.

Мне очень больно, но никакая физическая боль не может сравниться с тем, что я чувствую, глядя на своего брата.

— Дэниел? — окликаю я его, хотя мне и отсюда видно, что он не дышит. — Дэн!

Я захлёбываюсь рыданиями, пытаюсь перекатиться на бок, при этом в районе плеча раздаётся щелчок. Вскрикиваю и подношу ко рту кулак, впиваясь в него, чтобы не потерять сознание.

— Дэниел! — вновь ору я, но из-за слёз трудно разобрать мои слова.

Моё отяжелевшее тело не хочет подчиняться мне, и я ползу вперёд, впиваясь ногтями в дорожное покрытие.

— Я не оставлю тебя, — говорю я брату, как будто он может меня слышать. — Я никогда тебя не брошу. Никогда, Дэниел. — Всхлип. — Никогда.

Но мне удалось протащиться только несколько шагов, если не меньше. Мне не достать его в кювете, не с моими повреждениями. Я смотрю на лицо брата и замечаю, что его кожа посерела. На волосы вытекло мозговое вещество. Трещина в его черепе точно такая же, как привиделась мне во время сегодняшнего завтрака. Сегодня…

В «Руби». Меня накрывает волной адреналина, и я заново осматриваюсь. Правый глаз всё ещё плохо видит, но я всё равно пытаюсь определить, где нахожусь. Как мы оказались здесь? Ведь мы только что были в «Руби». Может, папа и Дэниел по-прежнему там? Есть ли вообще отель «Руби»?

Сумасшедшие мысли, эти безумные срывы затягивают меня. Но тут мой взгляд падает на вывеску на противоположной стороне дороги: «ОТЕЛЬ „РУБИ“ — 3 КМ». Рано или поздно кто-то придёт на помощь, но толку? Моего брата уже не спасти. Его не спасти, потому что он всё ещё остаётся в «Руби».

С моих раскрывшихся губ вновь срываются тяжёлые рыдания. Я понимаю, что в действительности мы могли вообще не входить в те двери. Я понимаю это. Но не могу принять. Не могу принять жизнь без моей семьи. Не могу оставить Дэниела. Возможно, он мёртв, а возможно, он на вечеринке в бальном зале, ждёт меня. Ждёт нашего папу.

Что он подумает, если я не приду? Не решит ли, что я оставила его? Это ли он хотел сказать, когда говорил мне, что я должна уехать? Может быть, он всё давно уже понял, но скрывал это от меня, чтобы я не осталась?

— Жаль, — кричу я его телу, — что я не смогу уйти без тебя. — Кажется, мною овладело безумие, потому что я начинаю смеяться. — Не смогу уползти, — поправляю я себя и, перекатившись на спину, таращусь на уличные фонари. Мне нельзя ждать какого-нибудь прохожего, или даже скорую помощь. Потому что, как только кто-то появится, Дэниела заберут от меня. Его накроют белой простыней, и я никогда больше не смогу увидеть его лицо. Его светло-голубые глаза, так похожие на глаза нашей мамы. Мой брат будет мёртв.

А я не могу этого допустить.

Я перестаю бороться и дышать, из меня выходит судорожный стон, и мои веки начинают подрагивать. На грудь наваливается тяжесть, и я представляю, как моё тело наполняет кровь. Мне нужно вызволить Дэниела оттуда.

— Я верну тебя, — бормочу я, из уголка моего рта сбегает жидкость. Я в последний раз смотрю на тело брата, на машину, где не перестаёт играть музыка. Наконец, мне удаётся углядеть за рулём силуэт отца, его сломанную шею. Я единственная живая душа здесь. — Я иду, — шепчу я, теряя сознание, и мои глаза закрываются.

Музыка умолкает.

* * *

День похорон моей мамы был самым ужасным днём в моей жизни. Я помню его только маленькими отрывками, целиком же он скрыт под вуалью горя. У меня не было никакой чёрной одежды, которую можно было бы надеть — да я даже парные носки найти была не в состоянии. В итоге, пришёл Райан, принёс что-то, что передала его мама, и одевал меня, словно безжизненную куклу, в то время как я уливалась слезами до тех пор, пока не заболели глаза. Отца я не видела всё утро. Если честно, я не видела его с того дня в больнице, когда нам сказали, что мама умерла от сердечного приступа. Они изо всех сил старались сообщить нам об это помягче. Как будто от этого наше горе стало бы меньше.

А потом… я шла вдоль прохода церкви, так сильно схватившись за Дэниела, что потом на его руке остались синяки. Его голубые глаза покраснели от слёз, как и кончик носа. Хотя он старался сдерживаться, как мог, сжимая губы с такой силой, что, казалось, это даже причиняло боль. Друзья моей мамы, увидев его, ударились в слёзы. Дэниел держался — если бы он сдался, это бы ещё больше разорвало их сердца.

Я не разговаривала во время похорон, только едва помню, что видела нашу бабушку и пожилую женщину, что держала маму за руку в кофейне. Когда мы с Дэниелом вернулись домой, я поднялась наверх. Зашёл Райан, чтобы проверить моё состояние, но и он через какое-то время сдался, поцеловав меня в висок перед уходом.

— Каждый день — это дар, Одри. Не давай им пропадать впустую, — сказал он.

Со смерти мамы я проживала зря каждую минуту своей жизни, желая избавления. Но сейчас желание у меня лишь одно — избавиться от этого кошмара и вернуться к жизни. Мы не можем остаться в «Руби»; теперь я это понимаю. Но и без своей семьи, без Дэниела, я никуда не уеду.

* * *

Я открываю глаза, словно от шока, у меня по-прежнему всё болит. Но как только боль проходит, туман перед глазами рассеивается. Меня вновь окружают красные и серые цвета «Руби», я лежу на толстом ковре рядом с дверью номера 1336. Музыки больше не слышно.

Сначала мне трудно понять, смогу ли я пошевелиться, парализовано ли до сих пор моё тело. Попробовав передвинуть ногу, я облегчённо выдыхаю, когда она слушается меня. Ухватившись за дверной проём, поднимаюсь, пошатываясь из стороны в сторону из-за сломанного каблука, но мне удаётся сохранить равновесие. Тяжело сглотнув, оглядываюсь по сторонам. Боли больше нет, но призраки воспоминаний так и летают вокруг меня. Призраки. Широко раскрыв глаза, я, развернувшись, вижу, как стены «Руби» действительно дышат. Они дышат! Но вот что-то меняется.

Краски становятся тусклыми, цвет ковра блекнет. То, что совсем недавно было едва уловимым, теперь предстаёт передо мной в полной ясности. Я думаю о своём теле на краю дороги. О помощи, которая приедет. Здесь время идёт медленнее. Я не могла бы оставаться живой, лёжа на обочине, в течение двух дней. Но как долго я там находилась? Как долго я пробуду здесь?

Я поднимаю глаза на дверь номера 1336. Если мне удастся подняться сюда с Дэниелом, сможет ли он вернуться вместе со мной? Сможет ли прийти в сознание? Я захлёбываюсь рыданиями, представляя его там, на дороге, одного. Холодного. Мёртвого.

И своего отца, заблокированного внутри салона ремнём безопасности. Я закрываю лицо руками, отчаяние охватывает меня, душит. Мой отец, пусть и нечаянно, спровоцировал аварию. Не об этом ли вспоминал сегодня Дэниел, когда просил меня не доверять папе? Ведь именно папа привёл нас в «Руби»… старается ли он удержать нас здесь?