— Что происходит? Почему никого нет, Деде? — спросила Кэтрин.

Вместо ответа няня только покачала головой, и на ее строгом лице появилось сердитое выражение, когда она повернулась, чтобы уйти.

— Что-то случилось? — подойдя, спросил Маркус.

— Не знаю. Нигде не горит свет, к тому же слуги куда-то запропастились — во всяком случае создается такое впечатление.

— Возможно, это каприз твоей матери, — предположил Маркус. — Но я все равно войду вместе с тобой.

— Уверена, в этом нет необходимости… — Кэтрин вдруг замолчала.

Несколькими неделями ранее месье и мадам Дюральд, вернувшись со званого ужина, обнаружили, что в их доме орудуют речные разбойники. Имея при себе трость с вкладной шпагой, месье Дюральд дал грабителям отпор, но был жестоко избит за свою смелость: хорошо, если его правая рука сможет восстановиться. Мебель и окна были разбиты, исчезли бесценные семейные реликвии, прежде чем полицейские из городской стражи прибыли на место и приняли на себя ярость «каинтоков». Кроме того, существовала и другая опасность, другие злоумышленники: недаром Новый Орлеан слыл самым преступным городом в Новом Свете.

Ход мыслей Кэтрин прервали доносящиеся из дома звуки, свидетельствующие о том, что дверь наконец открывается. Распахнув ее, она ворвалась внутрь вместе с Маркусом, вынудив няню отступить.

— Мама… С ней все в порядке?

— Не беспокойтесь, мадемуазель. Я уверена, что все хорошо, — успокаивающим тоном сказала Деде и прикрыла рукой пламя свечи, которое задрожало от порыва воздуха, поднявшегося, когда Маркус закрыл за собой дверь.

Сняв кружевные перчатки и бросив их на маленький столик с зеркалом, стоявший в холле, Кэтрин повернулась к Маркусу:

— С твоего позволения, я только взгляну на нее. А ты можешь налить себе вина, если хочешь.

Эти последние слова она бросила через плечо, поднимаясь по широкой лестнице.

— Я подожду, — согласился Маркус и, вертя в руке касторовую шляпу, не спеша направился в гостиную.

— Нет, мадемуазель Кэтрин! Позвольте мне, — вмешалась Деде и бросилась за Кэтрин на лестницу, одной рукой придерживая юбки, а другой высоко подняв свечу.

— Ты? Почему, Деде?

— Я… Я должна.

— Ты что-то от меня скрываешь. Я чувствую, — сказала Кэтрин, останавливаясь и пристально вглядываясь в лицо няни.

Заметив блеснувшие над ее губой капельки пота, Кэтрин ощутила, как по телу пробежала холодная дрожь. Если с матерью что-то случилось, она никогда не простит себе, что оставила ее одну. У них были совершенно противоположные взгляды на всё, от религиозных догм до моды, но все же они были матерью и дочерью, связанными крепкими кровными креольскими узами.

Она сделала глубокий вдох. Кэтрин почему-то была уверена, что Маркус с любопытством наблюдал за ними, стоя с бокалом в руке в дверном проеме внизу, в гостиной. В глубине души она чувствовала возмущение от этого, однако потребовала, приподняв подбородок:

— Скажи мне.

Но Деде молчала слишком долго. С верхнего коридора донесся тихий стон, к которому примешался еще один, пылкий и безумный.

Приподняв юбки, Кэтрин бросилась вверх по лестнице и помчалась по коридору.

— Нет! — закричала Деде, но было уже поздно: Кэтрин толкнула дверь маминой спальни и, тяжело дыша, замерла на пороге.

Прошло несколько секунд, прежде чем двое на разобранной кровати под балдахином осознали это внезапное вторжение. Они обратили ошеломленные лица к свету, который становился все ярче, по мере того как Деде со свечой приближалась ко входу.

В воздухе ощущался мускусный аромат, смешанный с кисловатым запахом выдохшегося шампанского, стоявшего на подносе у подножия кровати, и теплых вспотевших тел.

Вдруг за спиной Кэтрин раздался громкий смех Маркуса, и этот звук, казалось, вывел из оцепенения две сплетенные на кровати фигуры. Издав невразумительный яростный крик, Ивонна оттолкнула своего тяжело дышащего партнера, скатилась с кровати, в спешке едва не сорвав салатовую москитную сетку, и, поднявшись, схватила сатиновое платье изумрудного цвета, чтобы прикрыть наготу.

— Вон отсюда! — закричала она. — Шпионить за мной…

Ее дикий взгляд упал на китайский графин, стоявший на столе возле кровати. Она подняла его и метнула в дверь, и ее голос, переросший в пронзительный крик вперемешку с ругательствами, слился со звуком разбившегося вдребезги стекла, когда графин с водой ударился о дверь. Следом полетели шкатулка, подсвечник и молитвенник.

В какой-то миг Кэтрин встретилась взглядом с обезумевшими глазами съежившегося на кровати молодого человека и заметила, что его лицо с аристократическими чертами застыло от ужаса и неприязни.

— Простите, — прошептала она.

Резко повернувшись, она пробежала мимо Маркуса и едва не скатилась вниз по лестнице от застилавших глаза слез. Увиденная сцена, безумная и страстная, казалось, навсегда запечатлелась в ее памяти. Повод остаться дома, отсутствующие слуги и погруженный во мрак особняк сразу получили объяснение. Не то чтобы она не знала об основных потребностях мужчин и женщин или о супружеском долге. Слишком много лет она провела в затворничестве под материнской опекой, заботясь о слугах, живущих в хижинах на заднем дворе, и выхаживая их после болезни или родов, чтобы ничего не понимать. Однако ей и в голову не приходило соотносить эти потребности со своей овдовевшей матерью. Это выглядело как предательство памяти об отце, чудовищное, преступное прелюбодеяние. Более того, мужчина, лежавший рядом с ней, был по меньшей мере на двадцать лет моложе матери и едва старше самой Кэтрин — никчемный, жалкий человек сомнительного происхождения и без гроша в кармане, от отношений с которым Ивонна Мэйфилд несколько раз предостерегала свою дочь…

Сбегая вниз, Кэтрин слышала, как Деде вошла в спальню и стала произносить какие-то успокаивающие фразы. Пусть старая няня сама утешает свою хозяйку, принимает на себя основной удар ее гнева и усмиряет ее оскорбленные чувства. Вряд ли это удастся кому-то другому. Даже ее дочь не была уверена, что сможет снова с ней встретиться, сейчас или когда-либо.

Входная дверь легко открылась от прикосновения, и Кэтрин, выходя, не стала ее закрывать, оставив качаться на петлях от поднимавшегося ветра.

Свежий ветер обдал ее лицо приятной прохладой. Она стояла на тротуаре и понятия не имела, куда идти, но точно знала, что не может остаться. Вдруг она вздрогнула, почувствовав прикосновение к своему локтю, обернулась и увидела Маркуса.

— Экипаж здесь, — прошептал он.

Кэтрин колебалась не больше секунды и позволила себя проводить. Маркус что-то сказал извозчику — она не разобрала, что именно, — после чего экипаж слегка накренился, потому что он вошел, и закрыл за собой дверь. Маркус сел рядом с ней, экипаж резко дернулся, и они двинулись вниз по улице.

— Как она могла? — прошептала Кэтрин. И повторила с гневным отвращением, в которое переросло ее потрясение: — Как она могла?

— Почему нет? — спокойно спросил Маркус.

— Почему нет? Потому что… Потому что…

— Потому что она твоя мать? Но она обычная женщина, довольно привлекательная для своего возраста, кстати, не такого уж зрелого. Мне кажется, ей вряд ли больше сорока одного-сорока двух лет, поэтому у нее нормальные запросы, на которые она имеет право.

— Да, но с тем человеком…

Он пожал плечами.

— Не слишком достойная персона, согласен, но если они оба этого желают, то не вижу ничего зазорного. Единственное преступление этих двоих состоит в том, что их, выражаясь простым языком, застукали.

— У тебя странные представления о приличиях, — холодно произнесла она.

— Неужели? Самое эффективное оружие, благодаря которому общество держит людей в повиновении, — насмешки. Все хотят во что бы то ни стало их избежать и оттого порой ставят себя в нелепое положение.

— Исходя из твоих умозаключений, она все равно виновата, — сказала Кэтрин.

— К сожалению, да, — согласился он. — А ее ярость и замешательство были вполне естественной реакцией.