Я выпрямилась.

– Довольно, Леонид Михайлович.

Отец всегда звал меня гордой и самолюбивой. И теперь я холодно спросила Леонида:

– Вы убедились, что я все время честно выполняла свои обязанности?

Леонид утвердительно качнул головой:

– Да.

И я вплотную приблизилась к Леониду. В тот момент я желала, чтобы мои глаза изрыгнули тысячи молний и сожгли его, превратили в пепел, в прах! Досада и оскорбленное самолюбие сотрясали меня.

Задыхаясь, я могла только пробормотать:

– И вы… вы… могли так думать!

Быстро подошла к письменному столу и на листе, вырванном из большого блокнота, написала заявление с просьбой освободить меня от обязанностей лаборантки ЭИВРа. Подписалась и молча подала Леониду.

– Прощайте, – сказала я очень твердо и с достоинством повернулась к двери.

– Постойте, не уходите, – услышала я голос, в котором звучала почти мольба.

Я остановилась.

– Мое решение вызвано вовсе не уязвленным самолюбием, как вы, может быть, думаете. Вы знаете, я всегда собиралась в театральную школу. И вот… Я выдержала экзамен… успешно… Впрочем, вас это, наверное, не интересует?

Леонид спокойно подошел ко мне, но глаза его горели.

Он прошептал:

– Вы ошибаетесь во мне. От души желаю вам успеха!

И вдруг в его глазах мелькнуло подобие усмешки. Он добавил:

– На ваше место надо найти заместительницу. У меня есть такая. Завтра я отправлюсь к ней и возьму вас с собой, если не возражаете.

– Не возражаю.

Через шесть часов воздушного путешествия аэроплан начал снижаться. Внизу развернулась панорама города. Она показалась мне знакомой. Я не ошиблась. Мы прилетели в город Светлый.

На аэродроме мы сели в разные автобусы. При прощаньи Леонид дал мне адрес хорошего отеля и сунул в руку записку.

Только в номере отеля я развернула ее и прочла:

«Очень прошу вас ровно к пяти часам вечера прийти на Озерную улицу, 26».

Глупышка! Я пошла по этому адресу! Номер 26 на Озерной улице оказался цветочным киоском. Прежняя продавщица, пополневшая и ставшая еще более солидной, торговала георгинами и астрами. Платановая аллея, скамейка под развесистым деревом, песочная дорожка… Все, как тогда…

Медленно шла я по знакомой улице.

– Извините, осмелюсь побеспокоить вас,– сказал человек, подойдя ко мне. Это был тот «знакомый незнакомец».

– Зачем вы меня звали, Леонид Михайлович? – спросила я.

Человек изумленно пожал плечами:

– Извините, не совсем понимаю. Мое имя-отчество другое.

– Что вам надо? – сурово спросила я, сдвинув брови. Человек, похожий на Леонида, кивнул на противоположную сторону улицы.

– Видите домик? – спросил он меня.

– Вижу, – быстро и насмешливо ответила я. – И прошу вас об одном одолжении. Пройдите туда, поднимитесь на три ступеньки, позвоните два раза. Вам откроют дверь. Скажите только: «Добрый вечер!»

Человек удивленно уставился на меня.

– Как странно! Вы что же, ясновидящая? Ведь я как раз только что хотел просить вас об этом.

Я усмехнулась:

– Впрочем, могу сопровождать вас туда. Позвоним вместе.

Он одобрительно кивнул головою, и мы перешли через улицу.

Знакомая старушка отперла дверь. Мы вошли в маленькую переднюю. Человек, похожий на Леонида, извинился и скользнул в одну из дверей. Там послышался разговор. И вдруг навстречу мне из другой двери быстро вышел Леонид.

– Как я рад! – весело сказал он мне, протягивая руку.

Ввел меня в зал. Там на овальном преддиванном столе, покрытом белоснежной скатертью, лежала черная перчатка. Да, та самая… черная, нитяная.

Я вздрогнула, когда увидела, что Леонид взял эту черную перчатку и сделал мне знак следовать за ним:

В комнате, выходившей окнами в сад, вполоборота ко мне за столом сидела молодая женщина. Ее тонкий красивый профиль нежным силуэтом рисовался на фоне светло-золотистой стены.

– Маша! – тихо произнес Леонид. – Ты забыла свою перчатку.

Женщина повернулась к нам.

– Спасибо, милый…

Я смотрела на женщину и не сразу поняла, почему у нее такое странное лицо. Потом увидела глубокий шрам на правой щеке, безжалостно исказивший необычайную красоту этой женщины. Темно-русые тугие косы лежали над ее умным лбом, а под густыми бровями искрились бесконечно добрые, проникновенные глаза.

Она взяла черную перчатку изящными тонкими пальцами левой руки и положила на раскрытую книгу перед собою.

– Маша… – опять тихо сказал Леонид. – Познакомься, Татьяна Ильинична! Это моя жена Маша.

Лучистые глаза Маши взглянули на меня с лаской.

– Я видела вас, Таня… К сожалению, лишь один раз… Но так много слышала о вас…

Неловко протянула я ей руку. Маша пробормотала торопливо:

– Простите…

Быстро надела левой рукой свою черную перчатку на правую и лишь тогда ответно протянула мне для рукопожатия. Я почувствовала, как слаба и тонка рука, и очень осторожно дотронулась до нее. Леонид незаметно шепнул мне:

– У Маши болят руки…

Маша усадила меня рядом с собою. Мы глядели друг другу в глаза и не знали, с чего начать разговор. Так много нужно было сказать.

Леонид нарушил молчание:

– Распоряжусь, чтобы нам принесли сюда чаю.

Маша сказала:

– Распорядись, милый.

Леонид ушел. Рука в черной перчатке легла на мое плечо. Маша не улыбалась. Вероятно, рубец на щеке был болезнен и мешал ей. Только глазами улыбалась Маша:

– Надо благодарить вас, Таня… очень, очень.

Я раскрыла мою старую сумочку и вынула оттуда перстень.

– Возвращаю вам. Вы тогда дали мне эту ценную вещь.

Задумчиво смотрела Маша на перстень, который я вручила ей.

– Леонид не хотел встречаться с тем злым человеком, – тихо говорила Маша.

– С Дымовым? – спросила я.

– Да. Леонид позвонил по телефону сюда, в дом, где я остановилась. Сказал, что пришлет кого-нибудь за этой вещью. Вы позвонили и сказали: «Доброе утро!» – это был наш своеобразный пароль. Через окно я увидела вас. Видела и Леонида, как он сидел на скамье. Я вручила вам кольцо. Когда через несколько минут я выглянула в окно, ни вас, ни Леонида на скамье не было. Ваш вторичный визит был некоторой неожиданностью. Моя домработница не знала всех обстоятельств. Она не должна была никому выдавать, что я здесь. Это нужно было скрыть от Дымова. Он преследовал тогда нас, добивался встречи, каких-то объяснений с Леонидом, вмешивался даже в нашу семейную жизнь… Домработница открыла вам дверь. Вы были так возбуждены и вели себя так странно…

– Не стоит об этом вспоминать, – обмолвилась я.

Маша наклонила голову в знак согласия и задумчиво смотрела на перстень.

– Этот перстень был бы нашим подарком Степану Кузьмину в день его рождения. Мы долго с Леонидом думали: что подарить? Этот антикварный перстень я купила случайно. Меня уверяли, что он принадлежал Михаилу Васильевичу Ломоносову.

Маша протянула мне перстень.

– Видите вензель? «М» и «Л» – Михаил Ломоносов…

Улыбнувшись, я возразила:

– Хочется верить, что перстень принадлежал Ломоносову. Но ведь вензель можно читать и по-другому. Например: «Леонид Михайлович».

– Или «Маша» и «Леонид», – шутливо добавил Леонид, входя в комнату.

За ним старушка, та самая (помните?), но совсем не ехидная, внесла красивый поднос с чайными принадлежностями.

Леонид взял перстень и повертел его в руках.

– А все-таки насчет Ломоносова не одни предположения…

Он принес лупу в старинной серебряной оправе и протянул ее мне вместе с кольцом.

– Рассмотрите внимательнее. Видите тонкую вязь среди листьев орнамента?

– Это буквы, – вымолвила я.

– Читайте.

Я прочитала:

– «Ш-у-в-а-л-о-в». Шувалов? Кто такой Шувалов? – с недоумением пробормотала я.

– Это современник и друг Ломоносова, – пояснил Леонид. – Известно знаменитое письмо Ломоносова к Шувалову «О пользе стекла» в стихах. Помните?