— Улетели!..

— Что-то не поглянулось им!..

— Это были разведчики, — успокоил ребят старик. — Завтра появятся основные силы.

Скворцы появились раньше. На вечерней заре уже щебетали на всех тополях садозащитной лесной полосы.

— Поют отходную гусеницам и червям! — улыбнулся Дорогин.

Каждый день он проходил по саду и отмечал перемены. Возле тополей снежная толща лежала нетронутой, но на открытой поляне косые лучи солнца как бы слегка взъерошили её. А через несколько дней пронзили снег до самой земли, и он стал похожим на взборождённую ветром, белую от волн, поверхность озера.

В холодную ночь снежные козырьки промёрзли и стали светлыми, как стекло. Едва лучи солнца успели тронуть эти прозрачные пластины, как они начали обваливаться с тонким серебристым звоном.

Прошёл ещё день, и всюду засияли первые весенние лужицы. Кое-где показались ветки стланцев.

— Через недельку начнём обрезку яблонь, — объявил садовод Алексеичу после очередного обхода. — А пока я съезжу в село…

Но он откладывал отъезд со дня на день, ждал, когда затокуют косачи. Ему хотелось привезти домой краснобрового полевого петуха с большим, похожим на лиру, хвостом.

В Глядене весь день звенела бойкая капель, а ночью мороз проутюжил последние снега и на месте исчезнувших луж оставил хрупкие ледяные мосты. Они звонко дробились под ногой и как бы напоминали зиме, что она уже сломлена — и ничто ей не поможет.

Сергей Макарович остановился посредине двора, полной грудью вдохнул по-утреннему свежий, как бы искристый воздух и почувствовал — накануне в полях догорали-дотаивали снега, на увалах оголилась земля, а в сосновом бору обмякла и посвежела хвоя. На востоке заиграла огненная полоска, а потом острые лучи метнулись на синий склон неба и принялись гасить звёзды. Сергей Макарович сдвинул шапку на затылок и прислушался. Где-то далеко бормотали на току тетерева, будто роняли на ледок мелкие горошины.

— Проспал! — укоризненно тряхнул он головой. — Эх, че-ёрт возьми!

Хоть бы раз сходить на охоту. Заржавевшее ружьё без толку висит на стене.

Но что скажут колхозники? Председатель гоняется за полевыми петухами!..

— Проспал я сколь долго, — повторил упрёк Забалуев, — аж косачи растоковались!..

Ещё в первые годы коллективизации, когда колхозы были мелкими, у Сергея Макаровича сложилась добрая привычка — каждое утро всюду проверить работу, расставить силы, показать, что и как лучше сделать. Он гордился тем, что в любой час мог ответить, кто, где и чем занят. Вот и сегодня он за каких-нибудь двадцать минут побывал в свинарнике, заглянул в курятник, в скотном дворе посмотрел на дойку коров, а потом направился к амбарам, где хранилось семенное зерно.

Он шёл серединой улицы, присматриваясь к домам. В окнах загорались огни, над кирпичными трубами кудрявились дымки.

У Огнева темно. Не дело это, не дело!.. Сергей Макарович подбежал к окну и побарабанил пальцами по. стеклу. Потом загрохотал сапогами по ступенькам крыльца. Никита Родионович сам открыл дверь и молча ждал, когда председатель войдёт в дом.

— Худо, бригадир, худо, — упрекнул Забалуев. — Не похвалят нас колхозники. Чую, определённо будут ругать… Я ведь не тебя, а себя попрекаю — проспал. А знаешь, как бывает на косачином току? Главный токовик прилетает первым!

— У токовика — одна забота…

— У нас с тобой тоже одна — о посевной.

— Нет, не одна.

— Ты насчёт соревнования с Шаровым? Обгоним!.. Ну, мне надо бежать, как говорится, большое хозяйство на плечах, весь колхоз…

Задержавшись на пороге, Забалуев предупредил:

— Не опаздывай… Пробный выезд — большое дело. Мы раньше всех проводим…

На улице он остановился, посмотрел вправо, влево, с чего начать. Надо забежать на конный двор и проверить, хорошо ли конюх обрубил копыта лошадям, кузнеца — поторопить с изготовлением скоб к дверям полевого стана; в шорной мастерской необходимо взглянуть на новые хомуты; в деревообделочной посмотреть, как выстрогали черенки к лопатам. Везде нужен хозяйский глаз председателя! И Сергей Макарович, повернувшись, широкими, размашистыми шагами двинулся в сторону конного двора.

Прошло несколько дней. Забалуев ранним утром выехал из села. Запряжённый в ходок — лёгкую тележку с коробком — кузовом из черёмуховых прутьев поверх гибких дрожек, Мальчик бежал по дороге, мимо той частички выгона, что была распахана осенью. Крепкие, круглые, словно выточенные, копыта коня глухо стучали о землю, успевшую оттаять на какой-нибудь сантиметр. Колёса то проваливались в борозды, пропаханные на повороте тракторными плугами, то ударялись о гребни.

Солнце уже успело пробудить талые воды, и светлые ручейки текли от увала к дороге. Девушки, прокладывая лопатами маленькие поперечные канавки и устраивая плотинки, преграждали путь воде, заставляли её растекаться по всему полю и, как в губку, впитываться в землю. Свернув с дороги, Забалуев направился к ним.

— Здравствуйте, девки! — зычно крикнул, окидывая взглядом всех, и придержал коня возле Лизы. — В наступленье двинулись? Хорошо! Ой, хорошо!

— Ковыряемся, — ответила звеньевая и с такой силой воткнула лопату в пласт, что сталь звякнула о мерзлоту. — Земля-то как следует ещё не отошла.

— Ничего, вы проворные. По вашей силе эти канавки— пустое дело. Летом от комаров отбиваться — тяжелее такой работы.

— А вот попробуйте сами.

— Не испугаешь. На меня этот председательский хомут надели, а мне бы милее выходить с вами на любую работу.

Забалуев выпрыгнул из ходка и, отдав вожжи Лизе, взял у неё лопату. Девушки сбежались к нему и смотрели, пересмеиваясь:

— Горячку принялся срывать!

— Добрался до работы, как голодный до блинов!

— Кто круто берётся, тот скоро устаёт.

— Ну, нет, — спорил Забалуев. — У меня норов одинаковый: как утром начну, так до вечера не сбавлю. Можете по часам проверять.

В его больших бронзовых руках лопата то и дело взлетала над землёй и, блеснув остриём, звонко вонзалась в землю. На обочину канавки ложились мёрзлые комки.

— Без работы кровь застаивается. А за дело возьмёшься — по всем жилам закипит! — Забалуев говорил громко, словно возле него были глухие.

Окружив крутого на работу человека, девушки восхищались им, как на лужайке лихим плясуном:

— Вот откалывает! Никому не угнаться!

— За семерых сробит!

А Забалуев, сбросив ватник и расстегнув ворот гимнастёрки, продвигался по полосе всё дальше и дальше, словно и в самом деле решил весь день копать канавки.

— Так вы, Сергей Макарович, оставите всех нас без трудодней! — Лиза, смеясь, ухватилась за черенок лопаты.

Забалуев вспомнил, что у него много других дел, и сдался.

— Как говорится, продолжайте свое наступленье! — Возвратил лопату Лизе. — Канавки прокладывайте поближе одна к другой. — Попинал землю носком сапога и самонадеянно тряхнул головой. — Пшеницы здесь схватим много! Ой, много! Прогремим, девки, на всю округу! В газетах нас расхвалят! Портреты напечатают!..

Он оделся, взял вожжи и, вспрыгнув в коробок, подбодрил коня:

— Веселей, Мальчик! Ми-ила-ай!

Стуча колёсами по бороздам, тележка уносила Забалуева к дороге, по обочине которой шёл Трофим Тимофеевич. Дул встречный ветер и закидывал пряди белой бороды садовода то на одно, то на другое плечо. На спине и груди у него покачивались косачи с крутыми завитками хвостов.

— Ишь, каких петушков заполевал! — завистливо воскликнул Сергей Макарович и поторопил Мальчика: — Веселей, дружок! Веселей!

Поравнявшись с охотником, остановил коня.

— Садись подвезу.

— Я привычный пешком ходить.

— Не ломайся. Прыгай в коробок. Ведь мы с тобой рядком ещё не ездили… За мою критику обижаешься? Ну, погорячился я. Прямо тебе говорю. В семье, сам знаешь, всякое бывает. А колхоз — семья. Друг друга надо понимать. Садись.

И Дорогин, впервые уступив Забалуеву, сел в плетёный коробок. Тонкие стенки захрустели и раздались в стороны.