— А у нас — не под крыльцо, — хуже, — продолжала Вера, — зимой забрался к папе в колхозный сад и молодые яблоньки посек…
Разговаривая с парнем, Вера отмечала: на подбородке у него ямочка; глаза серые, по-птичьи зоркие; на правой щеке — мелкие синие брызги. «Это от пороха… — догадалась она. — Оплошал при зарядке патронов…» Ей хотелось подробно расспросить, как это случилось, но она постеснялась. «Хорошо, что глаз не задело…»
В избушке стало тепло. Девушки сняли шали и повесили на верёвку, протянутую перед печью, а стёганки и полушубки бросили на кровать; гребёнками расчёсывали волосы. Вера тронула длинные светлые косы, ребром ладони ударила по концам, чтобы они распушились, и закинула за спину.
Глядя на неё, Вася вспомнил, как мать говорила сестрёнке Оле: «Коса — девичья краса».
«А чья же она? — задумался он. — Про сад разговаривает, садоводом отца называет… Неужели самого Дорогина дочка?..»
Девушка повернулась в его сторону, и он, смутившись, быстро вышел. Под сараем наощупь набрал дров и прямо через сугроб побрёл к двери. Той порой Вера выбежала с котлом в руках — зачерпнуть снега. Вася не заметил её и толкнул плечом. От неожиданности выронил дрова. Девушка захохотала:
— Ночью ходит-бродит домовой!.. Ничего, не расстраивайся, я помогу домовому…
Она склонилась над сугробом. Ветер перекинул косы и хлестнул ими парня по лицу. Он увидел, что девушка не одета, и стал оттеснять её к двери.
— В такую падеру — без шубы?! Враз прохватит!..
— Не продует. Привычная…
— Раз я — домовой, надо слушаться! Домовым не перечат.
— Вон ты какой! А я хочу тебе помочь, — упорствовала девушка и кидала поленья парню на руки. — Неси.
Вслед за ним она вбежала в избушку, поставила к пылающим дровам котёл, полный снега, а сама села на скамью перед печью и протянула к теплу красные, мокрые пальцы. Спохватившись, она подвинулась:
— Садись, Домовой, грейся… — Взглянула на парня и рассмеялась. — А может под шесток полезешь?..
— Ничего, тут не тесно…
Вася сел рядом, коснулся плечом её плеча. Она с ним одинакового роста…
Снег в котле быстро таял, и в избушке пахло весной.
— Люблю берёзовые дрова! — встрепенулась Вера. — Горят весело, жарко: огонь как солнышко!..
— У нас дома всегда — берёзовые, — сказал Вася. — В тайге рубим, по реке сплавляем…
Заметив на подоконнике большое, как брюква, ребристое яблоко с мутнокрасным, будто размытым румянцем, Тася взяла его и, подбежав к звеньевой, повертела перед её глазами: в саду живём! Вера выхватила яблоко; покачивая на ладони, усмехнулась:
— Шаропай? Про него говорят: велика Федора да дура! Вроде твёрдой деревяшки. И кислее его ничего нет.
— А вот неправда! Зимой и Шаропай хорош! — Вася достал из деревянных ножен острый охотничий нож, разрезал, вернее раздробил яблоко на несколько частей. — Пробуйте!
Девушки грызли мёрзлое яблоко и. подзадоривая Веру, наперебой хвалили. Она шаловливо морщилась, а когда проглотила последнюю крошку, сдалась:
— Есть можно. Ещё бы столько да полстолька и четверть столька. Давайте искать!
Яблок в избушке больше не было, но поиски дали новую находку: из-под лавки Вера достала коричневую лесную губу, из тех, что растут на трухлявых пнях. Волнистая! С белым узором!
— Девчонки, посмотрите! Какая красивая! Домой бы такую! Подаришь? — Подождала, пока парень кивнул головой. — Люблю разговаривать со щедрыми.
Вася начал свежевать зайца. Он подвесил его к деревянному крюку и, держа нож тремя пальцами (указательного и среднего на правой руке у него не было), бережливо снимал шкурку. Вера, взяв лампу, подошла посветить.
«Давно потерял пальцы, — подумала она. — Уже наловчился работать тремя…»
Пока девушки за её спиной балагурили и оглушительно хохотали, Вера вполголоса разговаривала с парнем:
— На наше счастье ты сегодня отправился на охоту.
— Я пришёл берёзу сеять, да ветер помешал.
— Берёзу?! — Вера посмотрела широко раскрытыми глазами. — Зимой сеять?!
— Да, по снегу… Хочу вырастить саженцы для защитных лесных полос.
— Вот интересно! Никогда не слышала про такую посевную… — И вдруг у неё вырвался беспокойный вопрос. — А тебя домашние не потеряют?
— Нет… Мама привыкла к моим отлучкам.
— Ма-ма… — беззвучно повторила Вера, а потом сказала вслух. — Отцы, наверно, тревожатся меньше…
— Может быть…
Они разрезали тушку зайца на мелкие части и положили в котёл. Вера залила мясо водой, посолила и поставила в печь. Тем временем подружки умолкли. Лиза прохаживалась, прихрамывая, и вздыхала. Гутя подтолкнула её к печи:
— Погрейся, а то у тебя все слова смёрзлись — молчишь.
Лизу усадили перед шестком. Подруги сели по обе стороны и обнялись. Им было хорошо в этой тёплой избушке, хорошо оттого, что о них заботился молодой охотник, и они позабыли об усталости и о том, что дома тревожатся родные. Катя запела высоким чистым голосом:
Подруги отозвались:
И все посмотрели на Веру. Та, качнув головой, поспешила ответить песней:
Голос дрогнул. В душе она упрекнула себя — зачем, зачем необдуманно запела эту частушку? Лучше бы другую. Но подруги дружно подхватили, и Вера, вскинув голову, продолжала петь:
Катя, наверно ради забавы, громко выкрикнула;
Вера шлёпнула её по плечу. Катя, смеясь, сказала:
— Я могу и другое… Что твоей душеньке угодно… И запела:
Вера поморщилась — опять не то поют. А подруги той порой закончили частушку дружным озорноватым всплеском голосов:
В этот вечер всё шло как-то необычно. Необычным было и то, что Вера ни разу не вспомнила Семёна Забалуева, а когда упомянули о нём — даже рассердилась. Отчего бы это? Уж не оттого ли, что молодой охотник из дальней деревни услышал о её тайне? Да и какая тут тайна, — в колхозе все знают, что Семён — её жених. Свой колхоз — свой дом. Дома, конечно, могут знать, но эти болтливые девчонки готовы раньше времени на весь район разблаговестить.
Гутя не привыкла видеть грусть и растерянность в глазах подруги и, чтобы развеселить её, схватила заслонку и ударила четырьмя пальцами:
Вера вскочила, притопнула и, помахивая рукой, закружилась по избушке.
Вася глянул на неё, и у него выпала заячья шкурка. Ударив в ладоши, он пошёл вприсядку по неровному шаткому полу.
Избушка дрожала, казалось, не столько от задорной пляски, сколько от дружных и громких песен: