— Ошибаетесь, Сергей Макарович, — сокрушался Шаров. — Вырастет у вас пырей, молочай, овсюг, круглей…. Всякая дрянь! А пшеница, я вам скажу…

— По пшенице не тебе меня учить, — перебил Забалуев, — Сердцем чую, как она растёт! Я с пяти лет — на пашне.

— Когда ты был единоличником — мог ошибаться. Твоё дело. Сам расплачивался. А председатель колхоза не имеет права на ошибки. Народ с него спросит. И перед государством в ответе…

— Не пугай. Не подкапывайся!

— Да я по-дружески…

— Хороша дружба! Высрамил старого хлебороба!..

Шаров вернулся в машину. Забалуев сел позади него.

Некоторое время ехали молча.

Было тихо, солнечно, раскалённый воздух дрожал возле земли, и оттого казалось, что вдали играла прозрачная вода. Справа на холмах сиял огромный город с его белыми, будто алебастровыми, домами, возвышавшимися над водой. Но вот серое облако надвинулось на солнце, подул ветерок, вдоль Чистой гривы побежали озорные чёрные вихри, и город, оказавшийся в тени, как бы опустился на землю, дома поблёкли, стали цементно- серыми. Но и при этом приглушённом освещении город был хорош! В нём красота сочеталась с мощной силой и заботой обо всём, что окружает его. Вон высокие железные опоры встали в шеренгу и поддерживают электрические провода. Многочисленные вереницы столбов тоже несут провода. Одна вереница уже приближалась к Чистой гриве, чтобы вдоль дороги направиться к Глядену.

Забалуев приподнялся и, высунувшись из машины, указал на столбы:

— Видишь?! Вон, вон! Осталось вкопать каких-нибудь две сотни, и будет свет! Бабёнки перестанут меня грызть! — Добродушно рассмеялся. — Самые настырные — рябые: им, видишь ли, надо юбки электричеством гладить! Будто красоты прибавится! А моя Анисимовна всю одёжу вальком на скалке прокатывает и, понимаешь, ничего. Живём.

Затем он напомнил Шарову, что тот «подбивал» его строить вместе гидростанцию на Жерновке, — хлопот было бы на пять лет. Не меньше. И потом забот не оберёшься!

— А тут я проволоку протяну, и всё. Голова не будет болеть. Учись хозяевать, пока я живой!

— У вас один взгляд, у нас — другой. И плитками, и утюгами женщины уже обзавелись. А когда разбогатеют, начнут покупать стиральные машины…

— Небось, тоже электрические? Машины?! Портки стирать?! Ой, уморил! — Забалуев замахал руками. — У тебя, понимаешь, какие-то винтики расшатались. Подкрути, пока голова цела. А то баб совсем избалуешь, они тебя через эту самую машину пропустят, до костей простирают, а потом, — утюгами со всех сторон! Смех и грех!.. Этак на них ты электричества не напасёшься!..

— Построим вторую гидростанцию — на всё хватит.

— Не позабыл затею? Не отступился?

— И не отступлюсь. Наша пятилетка утверждена крайкомом. И, я вам скажу, вторая гидростанция…

— У Бабьего камешка?! Нет моего согласия. Нет. нет. Я тоже умею стоять на своём. Не дам заливать мятлик! К Неустроеву в сельхозуправление поеду. Он тебе ещё раз мозги вправит.

Новый начальник сельхозуправления отказался поддержать ходатайство о ссуде на постройку второй гидростанции. Придётся обращаться в крайком. Но лучше, если будет согласие Забалуева. И Шаров предпринял последнюю попытку договориться с ним:

— Вам, понятно, жаль десять гектаров лугов в Язевом логу. Но мы возместим травами: дадим семян на целое поле, сами посеем вам.

— Ишь, ты! Нет, на кривой нас не объедешь. Не задобришь травкой-муравкой.

Когда поравнялись с полевым станом, Сергей Макарович пригласил на обед.

— Я завсегда сам снимаю пробу во всех бригадах. Сегодня вместе проверим. Сварена уха из голов солёной горбуши. Повариха привезла полмитрия. Тяпнем под ушицу…

Холодно поблагодарив, Шаров высадил Забалуева и, жалея о напрасно потерянном времени, поехал домой.

А дома его ждал вызов на бюро райкома. «Из-за картошки», — подумал Шаров.

Они посалили восемьдесят гектаров, а районные организации требовали сто. Семян не осталось, покупать не на что. Три дня назад в протоколе заседания правления записали: «Считать посадку законченной». Тут же упомянули, что помимо плана, посеяно двадцать гектаров маку.

— Не засчитывают мак, — вздохнул Елкин. — И зря я согласился с тобой. Теперь упрекают: «Шаров прикрывается решением правления. А ты где был?» Не миновать взыскания.

— Но ведь семян-то, действительно, нет.

— Говорят, надо было изыскивать.

Они приехали до начала заседания и сели на скамейку в коридоре. Первым из членов бюро появился председатель райисполкома Штромин.

— Прибыли? — мягко спросил, пожимая руку тому и другому. — Ну, ладно… — добавил неизвестно для чего и направился в кабинет первого секретаря.

Шаров почему-то подумал, что Иван Лаврентьевич замолвит за них слово. Это предчувствие не было напрасным. Штромин обеспокоенно спросил Векшину:

— Всё-таки ставишь вопрос о луговатцах?

— А как же не ставить? — Софья Борисовна вскинула удивлённые строгие глаза. — Попустительствовать нарушителям дисциплины? Пусть другие следуют их примеру, да? Что же у нас получится?

— Шаров ещё только начинает работать. Надо было поговорить с ним.

— Говорила. Ещё зимой. А он гнёт своё.

— Сев пока не закончен. Возможно, другие колхозы перекроют план…

— Ну, знаешь ли… Твой либерализм удивляет меня! Не так нужно бороться за план.

Неожиданное заступничество расстроило Векшину, и, чтобы успокоиться, она передвинула на первые места другие, менее значительные вопросы.

Шли часы, в приёмной освободилось больше половины стульев. Шаров и Елкин пересели туда, томительно посматривали на тяжёлую дверь, обитую чёрным дерматином. Изредка она открывалась, выходили люди, чей вопрос был разрешён, и в кабинет приглашали других, а луговатцы попрежнему ждали, когда дойдёт черёд до них. Вот день уже клонится к закату. Объявлен перерыв на обед. Все уходят.

Шагнув навстречу Векшиной, Шаров напомнил:

— Мы здесь — с утра.

— Не вы одни. С выполнением плана вы так не торопитесь…

После перерыва их пригласили первыми. Векшина спокойно и чётко ставила перед Шаровым вопрос за вопросом. Отвечая, он упомянул о посеве мака.

— А кому нужен мак? — спросила она. — На него не было плана.

— Колхозу нужен, — твёрдо ответил Шаров. — Продадим на базаре — получим хороший доход. На строительство требуются деньги. И трудодень надо поднять, чтобы…

— А снабжение города овощами вас не волнует?

— Ну как же. Я понимаю. Но можно путём поднятия урожайности… А для увеличения посева картофеля нет семян.

— А как считает секретарь парторганизации? Можно было изыскать семена?

Ёлкин встал, стуча протезами; заговорил сбивчиво:

— Если приложить усилия. Обратиться к колхозникам… Позаимствовать… Я, к примеру, дам два мешка.

— Вот так и нужно было действовать. А вы позволили расхолодить народ… Есть предложение: Шарову указать… — Векшина, окидывая взглядом членов бюро, остановилась на Штромине. — Возражений нет?

Председатель райисполкома сидел неподвижно. За выполнение плана он тревожился не меньше Векшиной и понимал, что время для разговоров и увещеваний упущено, что сейчас, когда вопрос дошёл до бюро, надо принимать решение, а предложенное взыскание — самое мягкое из всех возможных.

— Принято! — стукнула Векшина торцом карандаша по столу. — Второе: согласиться с предложением Ёлкина. Обязать: изыскать семена. Закончить посадку картофеля к первому июня. Нет возражений?.. Вот так.

— И всё же мы будем сеять высокодоходные культуры, — заявил Шаров, подымаясь с места.

— Конечно, сейте! — подбодрил Штромин. — Обязательно.

Каждое утро Вася просыпался с мыслями о письме. Когда же придёт ответ? Когда? И что напишет Вера? Каким чувством будут наполнены строки её письма? Вспомнит ли избушку в саду? А вдруг там — суровое: «Забудь…» Нет, нет, только не это!..

Получая почту для бригады, он всякий раз торопливо перебирал газеты и журналы, а потом, для большей достоверности, спрашивал: