— Господин майор, сеньора Галано спрашивает Вас, не согласитесь ли Вы разделить с ней сегодняшний ужин? — он с таинственным видом подмигивает мне, — Думаю, Вы не откажетесь и не уроните честь своего мундира, — он цокает языком и с трудом произносит по–русски, — сьоратник?

Он снова переходит на немецкий:

— У вас, конечно, будут некоторые языковые трудности, но это ведь не беда? — его лицо становится похожим на морду кота, любующегося на сметану. — Ах, с каким удовольствием я бы Вас заменил…

С этими словами он козыряет и, видимо, собирается уходить. Я улыбаюсь сеньоре Галано. Затем поворачиваюсь к лейтенанту:

— Лейтенант, будьте добры, подождите. Вы не сможете поинтересоваться у сеньоры, не говорит ли она еще на каком–нибудь языке, помимо родного?

Он с южной экспрессией выпаливает целую очередь из слов. Очевидно, он торопится, а место здесь уже занято, так что…

— Господин майор, сеньора говорит, что она знает португальский, итальянский и язык басков.

У меня вытягивается лицо. Черт возьми, а я‑то как буду с ней общаться? Провести целый день в положении глухонемого дворника из повести Тургенева — занятие не из приятных…

— А еще я немного говорю по–французски, — раздается приятный женский голос.

Сеньора Галано смотрит на меня спокойно, но в глазах у нее прыгают озорные чертики. Эх, женщины, женщины. Живете в разных странах, а сами — одинаковые точно близнецы–сестры.

— Очень приятно, сеньора Галано, — я отвешиваю самый учтивый поклон из своего арсенала, — позвольте представиться: капитан русской армии Соколов. У Вас очаровательный сын, сеньора.

Она заливисто хохочет.

— Мой сын, сеньор Соколов? О нет, Ману — мой племянник. А разве сеньор лейтенант Вам не сказал?

Ах ты ж, вермишель итальянская! Так ты что, клоака римская, небось себе плацдарм готовил? Шалишь, гонец из Пизы, там, где русская армия, ваша — не пляшет!

В порыве вдохновения я покупаю Ману грандиозную порцию мороженого, а сам прикидываю, пора или не пора пригласить сеньориту (оказывается, она не замужем!) на бокал вина или, лучше, на рюмку коньяку? Напротив весьма симпатичный ресторанчик, куда и стоит, наверное, направится прямо сейчас, вот только промчатся эти две машины…

Неожиданно у меня появляется какое–то чувство тревоги, точно по спине пробегает электрический разряд. Не знаю чем, но эти машины мне не нра… ТВОЮ ЖЕ МАТЬ, ВПЕРЕХЛЕСТ ЧЕРЕЗ ТЫН!!! То что вылетает из окна первой машины чересчур похоже на ручную гранату, а из второй уже хлестко щелкают выстрелы. Я резко толкаю сеньориту Галано на землю и выдергиваю из кобуры маузер, обмененный у Макса на мой «Лахти». Краем глаза замечаю, как на мощеную площадь падает весь в крови мой итальянский переводчик, вместе с ним — еще несколько человек. Над площадью повисает заполошный женский крик. Примериваюсь и сажаю пару пуль в колесо передней машины. Ее заносит, а вторая машина тут же тяжело бьет ее в бок. Из обоих автомобилей выскакивают люди, один из которых лихорадочно разворачивает флаг. Красный флаг. Еще один швыряет в толпу пачку листовок, а потом начинает что–то ритмично орать, раскачиваясь в такт голосу.

Ну, на этих психов можно пока внимания и не обращать. Остальные куда серьезней. Один из них, здоровенный парень в черном берете, поднимает томми–ган и выпускает длинную очередь в мою сторону. Ах ты, б…! Ну ничего, в эту игру можно поиграть и вдвоем! Я прищелкиваю колодку к рукояти своего маузера, перевожу язычок переводчика на непрерывный огонь и, тщательно прицелившись, отвечаю мерзавцу короткой очередью. Что, краснопузый, вкусно? У него подламываются ноги, и он медленно, точно расплываясь, валится наземь. В этот момент с другой стороны начинают грохотать винтовки: патруль подоспел на выручку. Я рывком бросаюсь к каменной балюстраде, рассчитывая укрыться за ней. На секунду оборачиваюсь посмотреть как там мои новые знакомые. Все в порядке: сеньорита и ее племянник сообразили отползти назад к фонтану, и теперь в относительной безопасности. В этот момент Ману замечает меня, улыбается и показывает руками, как он горд тем, что его новый русский друг только что свалил «бандито»…

Внезапно на лбу у малыша открывается страшный, черный третий глаз и Ману нелепой сломанной куклой откидывается назад. Сеньорита Галано бросается к нему. Я оборачиваюсь. Тот, что ритмично орал, теперь держит в руке большой пистолет, дуло которого озаряется неяркими вспышками…

…Я не помню как я вскочил на ноги и что орал, пока бежал к этому скоту, паля вовсе стороны. Я прихожу в себя только тогда, когда кто–то говорит мне по–немецки:

— Господин майор, оставьте эту скотину в покое. Он уже получил свое.

Я обнаруживаю себя стоящим на четвереньках над телом этого гада. Мои пальцы сжимают его горло, а руки ритмично поднимают и с силой опускают его голову на брусчатку. Должно быть это продолжается уже долго, потому что головы как таковой у него уже нет. Поднимаю глаза. Надо мной стоят несколько испанских солдат и офицеров. Один, постарше, в чине майора, тихо говорит, положив руку мне на плечо:

— Мы все видели, компаньеро. Вы действовали как настоящий герой, как настоящий фашист. Если бы не Вы, погибли бы многие мирные жители. Скажите, компаньеро, как Ваше имя, чтобы я мог ходатайствовать перед Вашим командованием о соответствующей награде…

Он еще что–то говорит, но я уже не слышу. Я иду туда, где лежит неподвижно маленький испанец Ману, а рядом с ним — его красавица тетя, на корсаже платья которой расплываются темные пятна, а из уголка рта ползет ярко–алая струйка…

— Господин майор! — молодой звонкий голос больно бьет по ушам.

Я резко оборачиваюсь в поисках того молодого и радостного идиота, который… Так, это не меня. Молоденький фалангист обращается к своему майору. Он протягивает ему какие–то бумаги, вынутые из карманов убитого мною бандита, и начинает что–то быстро–быстро говорить. Испанского языка я, увы, не понимаю, но похоже, что он называет имя бандита. Я прислушиваюсь. Кажется, он говорит «Лорка». Точно: «Фредерико Гарсия Лорка»…

Командир интернационального пролетарского полка имени тов. Урицкого Алексей Ковалев. Испания. 1937 год.

Сегодня я, наконец, смогу сдержать свою клятву. Ту, которую дал над телом умирающей у меня на руках Надежды. Впервые со дня смерти великого поэта Фредерико Гарсиа Лорки у нас пленные. И много! Причём те, к кому у меня старые счёты. Русские фашисты и немецкие лётчики. Они пришли сюда убивать, но найдут здесь свою могилу. Они уничтожили мою Родину. Убили многих товарищей. Мы даже не будем их допрашивать. Мы просто уничтожим эту коричневую пакость, вторгшуюся в прекрасную мирную страну…

Танкистов наши товарищи заманили в засаду и расстреляли из пушек. Что касается лётчиков, то наконец–то отличились республиканские пилоты. Их самолёт был повреждён, и ему пришлось приземлиться на территории, подконтрольной Республике. Доблестные милисианос не растерялись, и потерявшие сознание от удара о землю пилоты были захвачены и переданы согласно приказа в ближайшую часть. Какое счастье, что ими оказалась наша интербригада! Теперь я смогу хотя бы немного рассчитаться… Я созвонился с командиром ближайшей французской части и попросил себе на вечер роту солат из Северной Африки: зуавов. Для моей мести пригодны только они! Месье капитан ле Фош любезно согласился, даже не спрашивая меня, зачем русскому интернационалисту нужны именно колониальные солдаты. И сейчас всё готово. Готово к казни. Мы не будем их просто убивать, мы будем их именно казнить! Зуавы уже поют. Не знаю, откуда они знают, что им предстоит роль палачей, но даже мне, закалённому бойцу, повидавшему и совершившему в жизни многое, жутковато проходить мимо их расположения. Сидящие в красных фесках темнокожие фигуры разожгли огромные костры и сидя между ними дико улюлюкают, иногда срываясь на визг, позади костров разбита огромная палатка. Становится просто не по себе. Наши бойцы, свободные от службы, собрались вокруг них плотным кольцом и слушают их песни. Что–то дикое и древнее поднимается во мне. Я жажду крови! Я просто не могу дождаться того момента, когда свершится, наконец, месть…