— Делайте, что нужно, — ответил тифлинг, которого звали просто Бол.

— Тогда двое с половиной против двух, — сказала Амбра с усмешкой.

Но как только дворфа сделала свое заявление, в разговор совершенно неожиданно встряла женщина с мечом:

— Наймите Миража.

Все взгляды обратились к ней. Это был первый раз, когда они услышали ее речь, хотя она была с этой бандой охотников десять дней. Они даже не знали ее имени. Кто-то называл ее Страшила, кто-то «Шлюха Бола», как прозвала Амбра. Казалось, прозвище не беспокоило ее, и только позабавило пускающего слюни Бола.

А может беспокоило, задумался Рэтсис, переводя взгляд от женщины к дворфе, чтобы распознать, есть ли действительно неприязнь между ними. Похоже, именно неприязнь стала причиной такого ответа.

— Тогда трое против двоих с половиной, — сказал Джермандер, вовлекая Рэтсиса обратно в разговор.

— Тогда считай четверо! — добавил Бол. — Если моя Страшила хочет, значит, так тому и быть.

— Значит то, что должно было делиться на семь, разделится на девять, — проворчал Парбид.

— Разве мы не договорились, ты и твой брат будете выслеживать Далию и дроу? — спросил Рэтсис. — И если вы встретите их, то не стесняйтесь — схватите. В этом случае вы двое сможете разделить золото Эффрона поровну между собой.

Парбид и Афафренфер обменялись взглядами. Их лица выражали одновременно сомнение и заинтригованность, словно они клюнули на блеф Рэтсиса.

Джермандер, между тем, кинул в сторону Рэтсиса лишенный энтузиазма взгляд, наблюдая, как два монаха поспешили прочь из лагеря.

— Пусть попробуют, — объяснил Рэтсис. — Тогда мы вернемся назад к семи долям, даже с учетом дорогих услуг Миража.

Джермандер фыркнул и, похоже, не слишком обеспокоился такой возможностью.

Дзирт на корточках прошел несколько шагов от ствола большой сосны, под склоненными толстыми ветками, которые служили ему и Далии пристанищем на ночь. Между сосновых иголок он увидел белый покров, и, раздвинув пару веток, выпрямился. Этой ночью действительно выпал первый снег, покрывая землю сверкающей в лучах утреннего солнца белизной.

Со светом, заглядывающим в их естественную спальню, дроу оглянулся через плечо на спящую Далию. Единственный луч коснулся ее щеки, но боевая татуировка там не мерцала. Этой ночью Далия опять приняла свой кроткий облик, после долгого и неловкого молчания, преследовавшего весь день, причиной чему стал недавний спор. Ее волосы снова были уложены в мягкой прическе до плеч, лицо было чистое и мирное.

Такой облик Дзирту нравился больше, и Далия знала это.

Далия знала это.

Манипулировала ли она им, спрашивал дроу себя в который раз. Он знал, что Далия была расчетливой женщиной, умным воином, противником-стратегом. Но возможно ли, что она была также и его противником? Кого она видела в нем — партнера и друга, или же просто игрушку, инструмент для своих далеко идущих планов?

Дзирт попытался отогнать прочь эти мрачные мысли, но не смог. Стоя здесь, в ветвях дерева, глядя на прекрасную эльфийку, он не мог не чувствовать, что его тянет к ней. Но в то же время Дзирт напомнил себе, что он действительно не знает Далию. Он знал о ней только то, что образ ее жизни не был таким уж невинным.

В конце концов, Далия заманила Джарлакса и Атрогейта в Гаунтлгрим, чтобы освободить предвечного. Может она и свернула со своего зловещего пути в критический момент, она, все-таки, должна была испытывать нечто большее, чем слабые волнения совести за катаклизм, который опустошил регион и похоронил город Невервинтер.

Лежащая там, в утреннем свете Далия выглядела такой юной и такой невинной, почти ребенком. И она действительно была молода, напомнил себе Дзирт. Когда он был в ее возрасте, оставил ли он уже Дом До'Урден в Мензоберранзане ради воинской школы Мили Магтир?

Однако во многих отношениях Далия была гораздо старше его, и темный эльф знал это. Она служила при дворе Сзасса Тэма, архилича Тэя. Она была свидетельницей великих битв, и, безусловно, у нее было больше любовных связей, чем у него. Эльфийка много странствовала и имела большой жизненный опыт.

Дзирт понимал это слишком хорошо, чтобы позволить любой снисходительности просочиться в его мысли, когда он думал о Далии. Смелая и опасная, она никогда не позволила бы недооценивать себя кому-то, связанному с ней, будь то друг, любовник или враг. Так использовала ли она этот свой мягкий взгляд, соблазнительную и более невинную стрижку и незапятнанное лицо для манипуляции им?

Дроу улыбнулся, рассмотрев очевидный ответ в свете вчерашних событий. Ожесточенная Далия, с косой и вайдой, ссорилась с ним и даже предложила оставить ее. Она заявила, что разберется с Херцго Алегни сама. Но очевидно, что это была бы задача не из легких, потому как Алегни был за городским стенами, в окружении могущественных союзников, включая Артемиса Энтрери.

И раз время шло, а Дзирт оставался рядом с ней, хотя все еще без обязательства присоединиться, Далия превращалась в это соблазнительное и нежное существо, меньше воительницу, больше любовницу.

Темный эльф посмотрел на заснеженный лес и усмехнулся про себя. На самом деле, не имело значения, даже если Далия и пыталась им манипулировать, подумал он. Разве не было это просто истиной отношений? Разве Бренор не манипулировал им и всеми остальными, способствуя своей собственной «смертью» после битвы с Акаром Кесселом тому, чтобы они покинули Долину Ледяного Ветра и отправились в дорогу на поиски Мифрил Халла? И, говоря по правде, разве Дзирт не манипулировал Бренором при подписании Договора Ущелья Гарумна?

Дроу не мог удержаться от смеха, когда его воспоминания понеслись в прошлое сквозь годы. Он воскресил в памяти драму Бренора на смертном одре в Долине Ледяного Ветра, унесенную ветрами времени, когда дворф поставил на кон свои самые сокровенные желания. Кашляя, и бессвязно бормоча, и хрипя, и явно теряя силы, талантливый Бренор съежился на глазах Дзирта так, словно входил в подземное царство смерти, до того момента, пока Дзирт не поклялся, что они отправятся в путь и найдут Мифрил Халл. После чего Бренор вскочил, готовый к дороге.

О, какая превосходная это была игра… но также, несомненно, глубокая манипуляция.

То, что Далия играла в некоторые игры, в контексте их отношений было не так уж и важно, сказал себе Дзирт. Он знал истинное положение дел, и в эту истину вкрался жесткий факт, что им можно было манипулировать, только если он позволял ей это. Он знал, что это было не просто вожделение, хотя, несомненно, Далия волновала его. Его заинтересованность эльфийкой вышла далеко за пределы физических потребностей. Он хотел понять ее. Он чувствовал, что если бы он смог узнать Далию, он узнал бы многое и о себе. Ее мировосприятие было чуждо ему, совершенно другая проекция, и это могло расширить его собственное видение мира. Возможно, его тянуло к Далии по той же самой причине, по которой, как ему казалось, его всегда тянуло к Артемису Энтрери — по крайней мере понять человека, если не странствовать рядом с ним. Оба они, Далия и Энтрери, обладали кодексом чести, хотя и натянутым, в глазах Дзирта. Ни один из них не просыпался по утрам с образами создания хаоса и страданий. Далия показала это, оказавшись неспособной следовать приказам своего господина во время освобождения предвечного.

Так, может, он хотел исправить их? Дзирт задумался. Может, где-то в своем сердце, он верил, что способен спасти Артемиса Энтрери, и направить Далию к яркому свету?

Он снова оглянулся на эльфийку, только на мгновение. Он не мог не признать своего высокомерия. Похоже, его желание вывести людей из тьмы было частью уравнения, которое вносило Артемиса Энтрери в мысли Дзирта много раз на протяжении десятилетий — почти так же часто, как он задавался вопросом о Вульфгаре.

Дзирт знал, что с Далией все было гораздо сложнее. Потому что его действительно тянуло к ней в таком аспекте, в каком его никогда бы не привлекли Энтрери или Вульфгар. Он не мог этого отрицать. Не важно, сколько раз он мог убеждать себя, что не должен находиться с опасной эльфийкой. Эта убежденность не могла выстоять против одного лишь взгляда на нее, особенно когда ее волосы и лицо были такими нежными.