Сказанные им слова вызвали такой безумный поток сильнейших эмоций, что мне стало жарко. В целом мире остались только мы вдвоем. Эйден взглянул на меня, его губы раскрылись. Вспыхнувший взгляд и голод в глазах вскружили мою голову. Его грудь резко поднималась.

— Спасибо, — промямлила я. — Спасибо, что сделал это для меня.

— Тебе не за что меня благодарить.

— Когда я смогу тебя за что-нибудь поблагодарить?

— Когда я действительно сделаю что-то, что стоит благодарности.

Эти слова так поразили меня, что я не заметила, кто сделал первый шаг. Кто пересек невидимую границу между нами? Кто первый нарушил правила? Эйден? Я? Все, что я знала, это то, что мы оба этого хотели. Руки Эйдена обвили меня, я прижалась к его груди. Его сердце билось так же часто, как и моё. В это же мгновение наши губы встретились.

Этот поцелуй не был похож на то, что было между нами в первый раз. От страсти перехватило дыхание. В наших действиях не было ни колебаний, ни нерешительности. Только всепоглощающее желание совершать еще более сумасшедшие вещи. Его губы обжигали мои, руки опустились на плечи и ниже, гладили меня. Кожа горела под свитером, и, оу, это был не просто поцелуй. Я чувствовала, будто он коснулся самой сокровенной части моего «я». Сердце и душа уже никогда после этого не станут прежними. Затмевающая разум необходимость реализовать что-то мощное и немедленно, толкнула меня в неизвестность.

Эйден отпрянул и уперся в меня лбом. Он тяжело дышал. То, что в следующую секунду вырвалось из моих уст, я не планировала говорить, просто выдохнула эти три слова едва слышно.

— Я люблю тебя.

Эйден дернулся назад, широко раскрыв глаза.

— Нет, Алекс. Не говори этого. Ты не можешь... ты не можешь любить меня.

Я потянулась к нему, но затем отдернула руку обратно.

— Но я люблю.

Его лицо исказилось, как от сильной боли. Потом он закрыл глаза, наклонился и прижался губами к моему лбу. Он застыл так на несколько мгновений, прежде чем отодвинуться. Его грудь продолжала сильно подниматься и опускаться, а я все смотрела на него.

Эйден потер ладонями глаза, позволил себе еще один прерывистый вздох и сказал

— Алекс...

— О боже, — прошептала я. — Я не собиралась этого говорить. Никогда.

— Все хорошо, — Эйден прочистил горло. — Все в порядке.

Все хорошо? Но, похоже, что это не так. И хорошо и все в порядке — это совсем не те слова, которые я бы хотела услышать. Мне надо услышать, что он тоже меня любит. Этого не было сказано после признания в любви, и это означало, что не все в порядке. Конечно, он заботился обо мне, хотел меня в физическом смысле, но так и не произнес этих трех коротких слов.

Ведь эти три слова были очень важны. Они все меняли.

Я старалась приглушить боль в сердце. Может быть, он просто не ожидал услышать это. Может быть, он не знал что сказать. Может, он чувствует то же самое, но считает, что не имеет права говорить об этом.

Может мне следовало держать свой рот на замке.

Я заснула во время обратной дороги, преследуя несколько целей — чертовски хотела спать и избегала той неловкой ситуации, в которой оказалась. Пока мы пересекали мосты, я делала вид, что сплю.

Эйден держался отчужденно, как будто и не целовал меня, а я не признавалась ему в своей бессмертной любви. Он даже выскочил и открыл для меня дверь, раньше, чем я отстегнула ремень безопасности. Или он истинный джентльмен или просто хотел поскорее от меня избавиться.

После скомканного прощания я направилась к себе в общежитие. Пробираясь через двор и обходя группки людей, вспоминала, что делал и говорил Эйден.

Он не сказал, что любит меня, он ничего не сказал после моего признания.

Я бросила камушек в соседний куст сирени. Был шанс, что я все слишком близко принимаю к сердцу. Подведя итог, я решила, что Эйден в последние несколько часов своими действиями доказал, что заботится обо мне и это полностью перевешивало тот факт, что он не признался мне в любви.

Я подошла к розовому кусту и сорвала цветок. Здесь росли розы без шипов. Понятия не имела, как их вывели, но я вообще ни о чем не имела понятия сейчас. Закрыв глаза, я вдыхала чистый аромат цветов и вспоминала, как мама любила гибискусы, а мне нравились розы. Они напоминали о весне и о новизне.

— Дитя, розы не облегчат твою сердечную боль. Будешь двигаться дальше? Отпустишь? Остановишься на выборе твоего сердца? Легко не будет.

Мои глаза широко распахнулись от удивления:

— Вы издеваетесь надо мной?

Сухой грубый гогот, похожий на предсмертный, был ответом от того, кто стоял у меня за спиной. Я повернулась. На середине тропинки стояла бабушка Пипери. Она была оракулом. Её волосы были такими, же какими я их запомнила в последнюю встречу, как и её огромное туловище.

Она улыбнулась, и тонкая кожа сильно натянулась. Это придало её лицу гротескный и сумасшедший вид.

— Ты знаешь, почему сердце так требовательно? Выживание. Сердце выбирает, чтобы обеспечить выживание своего вида.

Я опять стояла перед оракулом, и она опять говорила мне какое-то сумасшедшее дерьмо.

— Почему ты не сказала, что моя мама стала демоном? — я сжала хрупкий стебель в руке. — Почему не сказала мне правду?

Пипери склонила голову на бок:

— Дитя, я говорю, и говорила тебе только правду.

— Ты мне ничего не говорила!

— Нет, нет. — Она покачала головой. — Я сказала тебе все.

Я уставилась на нее.

— Ты наговорила мне кучу сумасшедших вещей, которые не имели никакого смысла. Ты могла бы просто сказать «Эй, ты будешь вторым Аполлионом. Твоя мать демон и захочет обратить тебя. И, кстати, она попытается убить твоего друга!»

— А разве я тебе этого не сказала?

— Нет! — я закричала и бросила розу на землю. — Это не то, что ты мне сказала.

Пипери снова закудахтала:

— Имеющий уши да услышит. Люди никогда не слушают. Ты запомнила только то, что хотела.

— О. Мой. Бог. Женщина, ты причина того, что моя мать превратилась в демона. Если бы ты не сказала ей про меня…

— Твоя мама пыталась спасти тебя, спасти от твоей судьбы. Они хотят, чтобы вас было двое, для своих планов. — Она снова покачала головой и посмотрела на меня потемневшим от горя лицом. — Они боятся тебя, боятся того, что ты можешь сделать. Я говорила тебе, дитя. Я говорила тебе, что твой путь и то, что должно быть сделано — темны.

Я заморгала.

— Оу... окей.

Пипери заковыляла и остановилась прямо передо мной. Я вспомнила, какая она сильная и отступила на шаг назад. Она усмехнулась, и на этот раз смех походил на предсмертные хрипы. О Боже, мне оставалось надеяться, что она не рухнет прямо здесь. Подняв голову, Пипери улыбнулась мне во весь свой беззубый рот.

— Ты хочешь знать о любви, дитя?

— Ой, да ладно. — Я застонала. — Из-за тебя мне хочется наложить на себя руки!

— Любовь, дитя, любовь — это основа всего хорошего и плохого, что есть в этой жизни. Любовь — основа Аполлиона.

Я переминалась с ноги на ногу.

— Да, я думаю примерно также и говорю до свидания. Надеюсь, ты прекрасно доберешься до дома, из какой бы лачуги не вылезла.

Пипери протянула руку и схватила меня. Её кожа была похожа на тонкую сухую бумагу. Я попыталась выдернуть руку, но не смогла. Она была просто неестественно сильна. Пипери впилась в меня глазами.

— Послушай меня, дитя. Жребий брошен, назад пути нет. Твоя судьба определена, но история ещё может повториться и пока есть время нажать на СТОП, чтобы все изменить.

— Не понимаю о чем ты. Мне очень жаль. Ты не…

— Послушай!

— Я слушаю. Но не могла бы ты говорить на этот раз яснее?

Пальцы Пипери скользнули по моим, а потом разжались, она прохрипела:

— Ничего другого, ничего больше. Ты должна увидеть то, что я тебе показала. Услышать то, о чем я тебе говорила. Ничто не является тем, чем кажется. Зло прячется в тени и строит планы, пока ты боишься демонов.

Я нахмурилась:

— Но я не боюсь демонов.