— Может, ты этого и хочешь. Может, тебе нравится сама идея быть плененной. Быть беспомощной. — Наклоняется вперед, кончик его носа щекочет мою бровь, и он шепчет: — Тебя это заводит, принцесса?

Я не уверена, что здесь происходит. Мои гормоны слетели с катушек, а мозг расплавился. Я беру себя в руки и шепчу ему в ответ:

— Сейчас ты ведешь себя как придурок.

Его тело каменеет, затем он вздыхает, дотягивается до дверной ручки и оставляет меня одну в нашем номере для новобрачных.

Одну и одинокую.

Лили

Прошло три дня, и я вернулась в конспиративный дом, конспиративный особняк, конспиративный пентагон.

Вскоре после нашей близкой и чрезвычайно неловкой стычки, Нокс вернулся в нашу комнату и посоветовал мне собрать свои вещи. Я сказала ему, что у меня нет вещей, которое можно было бы собирать.

Он ответил: «Отлично. Значит ты готова ехать».

Я спросила: «Куда ехать?»

Выдерживая мой взгляд, он мягко ответил: «Домой».

И каким-то образом, я просто знала, что он подразумевал дом, далекий от МОЕГО дома.

После сказанного, девять часов спустя — мы вернулись. И это отлично — быть дома.

Это странно, что я чувствую будто это мой дом?

Нет. Я так не думаю. Не тогда, когда мы прибыли назад и Бу выбежала ко мне, обнимая меня так, что на мгновение весь дух выбила из меня, поглаживая волосы, будто мы сестры, воссоединившиеся после долгой разлуки. Не тогда, когда Рок, испытывающий реальное облегчение, поднял меня на руки, покружил, говоря мне:

— Здорово, что ты вернулась, малышка.

Нокс загадочно говорил с ними обоими шепотом, и я, не спрашивая, знала, что это о том, что произошло в тот день, когда сработала сигнализация.

Что приводит нас к сегодняшнему дню.

Три дня спустя, я полностью свободна от Нокса. Снова.

У меня есть ощущение, что он меня избегает. Опять. Но я провожу большую часть своего времени с Бу, и это делает меня счастливой.

— Вот же сук... мать вашу... срань!

Бу давится от смеха.

— Ох, расслабься. Это не настолько плохо.

Я отвечаю с сарказмом.

— Да уж, конечно, ты чертова потаскушка.

Бу смеется. Я съеживаюсь и хныкаю.

— О, господи. Ты ведь действительно получаешь от этого удовольствие.

Когда она останавливается, она спрашивает.

— Твоя сестра никогда не пробовала это?

Сжимая кулаками простыни, я отвечаю сквозь сжатые зубы.

— О, она пыталась. А я надрала ей задницу.

Она говорит:

— Я не понимаю, — я открываю глаза, чтобы увидеть, как она смотрит вниз на меня. — Я насчет того, что у тебя нет друзей. Ты довольно классная, Диди.

Делая глубокий вдох и закрывая глаза, я объясняю:

— В общем, отец всегда был гиперопекающим. Но затем это стало еще хуже. Нам не было разрешено выходить куда-либо без него или мамы. Я никогда по-настоящему этого не понимала. — До недавнего времени, думаю я.

— Я имею в виду, что такого ужасного могло произойти, если бы я пошла на вечеринку с ночевкой? — я вздыхаю. — В конечном итоге, то малое количество друзей, которые у меня были, перестали приглашать меня к себе и отвернулись от меня. Хотя моя сестра всегда была со мной. У нее на это был свой подход. Я думаю, она и сейчас такая. Она всегда была популярной, поэтому никто не задавался вопросом, почему она не приходит на вечеринки и всё такое. Она просто отмазывалась своим «У меня было лучшее предложение» или «Неа, это не моя тема». В общем, Тере надоели папины правила, и она начала сбегать из дома, а я — я нет. Я оставалась дома со своими бойфрендами из книг, и это меня устраивало. Ай! Прекрати это!

Выщипывая очередной одинокий волосок, она откидывается назад и говорит:

— Готово.

Я встаю и подхожу к зеркалу, чтобы оценить свои только-выщипанные брови.

Неплохо. Совсем неплохо.

Я смотрю на нее в зеркале и заявляю:

— Столько боли за это? Даже не видно, что ты что-то выщипывала.

Лежа на кровати, она говорит:

— О, да ладно — это заметно. Ты везунчик. Тебя наградили прекрасной формой. Тебе следовало бы увидеть мои, когда я не выщипываю. — Она поднимает голову и смотрит на мое отражение в зеркале. — Это страшно. У меня были бы сросшиеся брови в форме «M» как в Макдональдс.

Оборачиваясь, я прислоняюсь спиной к комоду и спрашиваю:

— А почему тебе вообще есть до этого дело? Ты работаешь с мужчинами, и я уверена, что их не волнует, что ты выщипываешь брови.

Она хитро улыбается и хлопает своими ресницами.

— О, зато моего мужчину волнует.

Ю-ху! Ее мужчину! Я сейчас упаду в обморок.

Прыгая к кровати, натягивая на себя раздражающе шаловливую улыбку, я спрашиваю певучим голоском:

— О, правда? И кто он?

Ее ответ шокирует меня настолько сильно, что у меня отвисает челюсть.

— Рок.

Нагибаясь к ней, я шепчу:

— Не может быть!

Давясь от смеха, она отвечает:

— Это так, малышка.

Мой рот остается открытым, и она смеется. Я бормочу:

— Н-н-но, вы ребята, ведете себя так, будто вы друг другу даже не нравитесь.

Кивая, она грустно улыбается.

— Технически, нам не разрешено встречаться друг с другом. Это...— она на самом деле поднимает свои руки и медленно делает движение пальцами, показывая кавычки, — ...дружба. Нокс знает, но он сказал, что не может ничего с этим сделать, пока это не влияет на работу, чего, в любом случае, я никогда бы не позволила. И то, что Рок и Нокс — лучшие друзья. Я думаю, Нокс действительно счастлив видеть, что у Рока в этой жизни есть что-то хорошее.

Смущенная последним заявлением, я тихо спрашиваю.

— Что ты имеешь в виду под «в этой жизни»?

Бу некоторое время изучает мое лицо. Она выглядит неуверенной, прежде чем тихо отвечает:

— Малышка, мы не существуем.

Сбитая с толку еще больше, я хмурюсь и спрашиваю:

— Прости, не расслышала?

Она откидывается назад, закидывая руки за голову. Глядя в потолок, она объясняет:

— То, что мы делаем — защита и устранение. Мы ни на кого не работаем. Мы работаем сами на себя. Я думаю, ты могла бы назвать это «вымышленная деятельность». Все мы имеем звания в пределах нашего сектора, но сам сектор фактически не существует. Мы все наняты на работу конфиденциально и нам много платят за то, что мы делаем. Смысл того, чтобы быть нанятым именно таким образом в том, чтобы быть незаметным, и нашу команду делать — недоступной. Поэтому все, кого ты здесь встречала, в них нет ничего из реальной установленной личности. Каждый документ, удостоверение личности, банковский счет, который у нас есть — на подставное имя. — Поворачиваясь ко мне, она заканчивает: — Мы не существуем.

Срань Господня, это же безумие.

Я таращусь на нее и догадываюсь.

— Итак, все, кого я здесь встретила, находятся под вымышленными именами?

Она кивает, а я спрашиваю:

— А что произошло с теми, кем вы были? Ну, понимаешь, кем ты была до этого?

Улыбаясь грустной улыбкой, она тихо отвечает:

— Она умерла, малышка. Мы все умерли.

Мое сердце сжимается, и я шепчу:

— Да уж, это хреново.

Бу поворачивается, и мы мгновение смотрим друг на друга. Между нами немое общение.

Мой рот открывается, и я немного хмурюсь. Мне действительно очень жаль, Бу. И это действительно хреново.

Она слегка пожимает плечами и подмигивает мне. Всё хорошо. Я нормально к этому отношусь.

Перебирая кончиками пальцем, я выпаливаю:

— Констанс? Ты выбрала имя Констанс?

Она прыскает со смеху, и я тоже. Какое-то время мы вместе смеемся, прежде чем она успокаивается и тихо отвечает:

— Это было имя моей матери. Это мой способ никогда ее не забывать. Ее звали Конни, поэтому я всегда считала неправильным, чтобы меня так называли. Однажды Рок сказал мне, что я была тихой как приведение, и дал мне прозвище Бу, и с тех пор я стала Бу. — Неожиданно приходя в чувство, она спрашивает: — А у тебя есть парень?