Мама работала на кафедре долго. И Первый мед был для нее родным домом. Гордилась она и своими учителями, и своими студентами, среди которых тоже был Герой Советского Союза — медик, летчик-космонавт Борис Борисович Егоров.

По пятницам Борис Васильевич Петровский проводил так называемые докторские учебные конференции, на которых каждый заведующий отчитывался о сделанном. Это людей воспитывало, объединяло. И мама, даже когда уже работала в других местах, обязательно по пятницам приезжала в Первый мед.

Она была знакома со многими легендами той советской эпохи — летчиками Байдуковым, Водопьяновым, Мосоловым, Ляпидевским, Чечневой, Кожедубом, Маресьевым, радистом Кренкелем, маршалами Жуковым и Коневым, руководителем отряда космонавтов Каманиным, писателем Сергеем Смирновым, открывшим для нас имена многих неизвестных героев Великой Отечественной.

В 1967 году министр здравоохранения Борис Васильевич Петровский назначил Надежду Викторовну Троян директором Научно-исследовательского института санитарного просвещения. Занимался этот институт, как тогда говорили, пропагандой здорового образа жизни. Мама ездила по всей стране, встречалась с врачами разных стран.

В 1971 году ее избрали председателем Исполкома Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца СССР. В то время это была мощная организация, выполнявшая часть функций нынешних МЧС и Минздрава.

По представительности Красный Крест не уступал Международному олимпийскому комитету, а Надежда Викторовна Троян была вице-президентом Международного Красного Креста и общалась с самыми высокопоставленными особами — с королевой Великобритании, с президентом Никсоном, иранским шахом Пехлеви и многими другими. Одной из задач Красного Креста было постоянное привлечение доноров. И мама для этого много ездила по стране, в том числе и на гремевший в ту пору БАМ.

Благодаря маме я был знаком с некоторыми разведчиками, в том числе с нелегалами. В частности, я лично знал Павла Анатольевича Судоплатова, руководившего в годы войны Четвертым управлением, а также Михаила Ивановича Фило-ненко и его жену Анну Федоровну Камаеву, которые тоже были партизанами.

Филоненко и Камаева дружили с мамой, но после войны, году в 1947-м, куда-то исчезли. Теперь-тο можно рассказать их историю. Они стали нелегалами, работали сначала в Чехословакии, затем в Латинской Америке. У них трое детей, родившихся там и не подозревавших, что они русские. Когда Михаил Иванович серьезно заболел, пришлось срочно возвращаться в Москву. Как же тяжело далось это и ему, и Анне! Их дети только в Москве поняли, кто их родители: «Теперь мы знаем, кто вы. Вы — русские шпионы». На родном языке дети не говорили.

Прекрасный хирург Бураковский сделал Михаилу Ивановичу Филоненко аортокоронарное шунтирование. Сегодня — это рабочая операция, хотя весьма непростая. Тогда она была связана с большим риском. Помимо этого у Филоненко был рак поджелудочной железы.

Короче, возникли проблемы: требовалось диетическое питание. В Латинской Америке пара «работала миллионерами», по крайней мере, были людьми очень обеспеченными. А зарплату, которая шла им в Советском Союзе, они перечисляли в Фонд мира. Когда приехали на родину, денег у них оказалось немного, а хороших продуктов достать было трудно. Помните это словечко «достать»? И мама специально ходила к Андропову. Он помог. Но продукты требовались постоянно. И когда мама стала руководителем советского Красного Креста, то получила право на талоны в закрытую столовую на улице Грановского. И однажды она нам с братом объявила: половина талонов — нам, половина — Филоненко. Мы часто навещали Михаила Ивановича, когда он лежал в госпитале. Как-то раз я пришел и долго говорил с ним. На редкость откровенным получился тогда у нас разговор. Это сегодня, как врач, я понимаю, что было у него предчувствие — ночью Филоненко умер.

А однажды маму пригласили на празднование годовщины, не помню уж какой, образования внешней разведки. И пришла она домой радостная. На ее пригласительном билете были роспись «Рудольф Абель» и еще маленький рисунок с русским пейзажем. Они, нелегалы, были закрыты. Но маму знали многие. Рудольф Иванович вежливо осведомился: «Не будете ли вы против, если распишется и мой коллега?» И тот, что был гораздо моложе Абеля, тоже поставил подпись — «Лонсдейл». Так мама познакомилась еще с одним нелегалом — Кононом Молодым. Ну, и третья подпись — Зоя Ивановна Воскресенская. Мы-то ее знали как писательницу, автора детских книг о Ленине, а не как разведчицу Зою Рыбкину.

Еще мама рассказывала мне, что когда приходила на стадион «Динамо» в праздники, то всегда встречала Игоря Иванова, занимавшего пост министра иностранных дел. Его отец был одним из командиров отряда ОМСБОН.

До последних дней своей жизни мама активно участвовала в ветеранском движении. Кстати, это она добилась, чтобы в Москве станцию метро «Измайловская» переименовали в «Партизанскую».

А еще в 1973-м маму наградили орденом Красной Звезды. Он был получен в мирное время, но за подвиги и дела сугубо гражданские его не давали. Думаю, ее наградили за работу по линии Красного Креста и каких-то специальных смежных организаций. Вероятно, госпиталь Красного Креста в такой закрытой стране, как Иран, играл для соратников мамы определенную роль. Возможно, в сборе информации или контактах, которые там было сложно контролировать иранской спецслужбе САВАК.

Вообще у нее было немало наград. Помимо золотой звезды Героя Советского Союза и ордена Ленина, орден Отечественной войны, ордена Красной Звезды и Дружбы народов, два ордена Трудового Красного Знамени. Имя Надежды Викторовны Троян присвоено московской школе № 1288, в которой создан посвященный ей музей. На здании Музея истории Первого медицинского института установлена в ее честь мемориальная доска, а в самом музее есть рассказывающая о ней экспозиция. И Центральный музей Великой Отечественной войны на Поклонной горе тоже хранит память об этой легендарной женщине.

До недавнего времени имя этого героя произносили редко. Но мне повезло. О разведчике Александре Демьянове, которого немцы считали своим агентом Максом, а наши присвоили псевдоним Гейне, мне на исходе жизни поведал полковник Иван Иосифович Мутовин.

Жил он в Краснодаре, и мы с ним долго переписывались. Посылали друг другу свои книги о разведке, перезванивались, и вот, наконец, я выкроил денек, чтобы побывать на Краснодарской земле.

То ли стало действительно «можно», то ли проживший дол-гую-долгую жизнь полковник почувствовал, что пора, но решил гостеприимный хозяин скромной квартиры в центре города поделиться со мной интереснейшей информацией. В ту пору я как раз собирал материалы о моем любимом герое внешней разведки Рудольфе Абеле — Вильяме Фишере. И полковник госбезопасности в отставке, имевший доступ к секретным материалам, он же писатель Иван Мутовин, поведал мне только ему в ту пору известную историю своего земляка, потомственного дворянина и очень храброго человека Александра Петровича Демьянова.

Именно Рудольф Абель наставил на путь истинный начинающего разведчика Сашу Демьянова. Мутовин узнал об этом от Абеля.

Приезжая в Москву в служебные командировки, Мутовин всегда навещал своего бывшего шефа — полковника в отставке Виктора Усватова. Однажды Усватов с женой Ксенией пригласили друзей, в том числе и Мутовина. Усватов пообещал Ивану Иосифовичу, что его ждет интереснейшее знакомство. И действительно, среди гостей оказался генерал-лейтенант Павел Анатольевич Судоплатов, человек-легенда, «заваливший», как говорят разведчики, украинского националиста Коновальца. Ксения Усватова и жена генерала Эмма были дальними родственницами, детство провели вместе, и две семьи поддерживали дружеские отношения. Так что разговоры велись откровенные. К тому же мужской состав компании принадлежал к одному ведомству.

Узнав, что Мутовин прибыл с Кубани, Судоплатов вдруг спросил, как на Кубани увековечено имя первого атамана кубанского казачества Антона Головатого. Мутовин ответил, что Головатый — один из основателей кубанской столицы, но памятник ему и его соратникам поставлен в Тамани.