— Говорил на многих языках?

— Тогда еще нет. Хотя, как и многие уроженцы Литвы, на разных — естественно. Помимо литовского, знал русский, польский и, понятно, родной — караимский.

— Караимы — народ, живущий в Литве, сейчас — неподалеку от Тракая, их своеобразной столицы. Во время войны фашисты истребляли караимов, так же как и евреев.

— Отец гордился тем, что он караим, у него в советском паспорте так было и записано. А в школе он учил немецкий и древние языки. Остальные, включая испанский, итальянский, английский, выучил позже.

— Готовый кадр для разведки.

— Все разговоры о том, что Григулевич разведчик чуть не с пеленок, — спекуляции. В Испании были лучшие силы советской разведки — Эйтингон и знаменитый Орлов, который потом ушел на Запад. Орлов и стал непосредственным начальником Григулевича.

— Сколько же народа начинало у Орлова!

— Меня удивляет другое: скольких же людей находили на улице, и они становились теми, кем становились.

— А меня поражает вот что: Орлов сбежал, а многие к нему относятся с уважением.

— Он дал слово. Никого не выдал, хотя потом, после смерти Сталина написал книгу — она одна из лучших, потому что в ней нет злобы, написана отстраненно.

— А ваш отец хорошо отзывался об Орлове?

— В высшей степени. Он им восхищался. И что здесь удивительного? Та эпоха дала такие вот личности. Есть ли они сегодня?

— И вашему отцу приходилось устранять в Испании троцкистов?

— Не лично, конечно. А как у нас во время Гражданской? И в Испании шла настоящая гражданская война. Ничего страшнее нет и быть не может. Наверно, что-то такое у отца было, приходилось. А как иначе? Я лично знала людей, чьих родителей франкисты заживо закапывали в землю.

— Как вы думаете, почему, в отличие от других разведчиков, ваш отец, хорошо знавший Орлова, не пострадал? Абеля-Фишера, к примеру, выгнали из органов и, считалось, ему еще повезло… А ваш отец вскоре после Испании участвовал в операции «Утка» по уничтожению Троцкого.

— Документы того дела по-прежнему закрыты. Полагаю, эта операция — самая трагическая страница в его жизни. И, к счастью, ничего у них тогда не вышло.

— Но не по вине вашего отца. Он себя там проявил достойно.

— Не знаю, по чьей вине. Но результата не достигли. Хотя сколько уж на Троцком было крови… Троцкий свое получил. Но я бы попросила прощения у внука Троцкого — ему пришлось тяжело. У Григулевича были трагические моменты в жизни, и, думаю, это расплата как раз за то покушение. И, наконец, найденные в немецких архивах документы подтверждают: Троцкий вел переговоры с фашистами. Факт налицо. Вот почему покушения на Троцкого проходили в 1940-х, в канун Второй мировой. Были у него соратники по всему миру, он обратился к немцам. Тогда и была затеяна операция. Долго тянулась история — Скандинавия, Турция, Мексика. Хотели устранить его где-то в другом месте. А получилось, что пришлось пересекать весь земной шар — до Мексики. И иметь дело с ненадежными людьми — мексиканцами да еще с художниками.

— Типа великих Сикейроса и Риверы. А с Меркадером, которому это удалось, ваш отец был знаком?

— Конечно. Но познакомились они уже потом. И я его видела. Две разные оперативные группы, которые по всем законам жанра не имели права знать друг друга. Отец жалел Мер-кадера: двадцать лет за решеткой. И какая сильная личность!.. Выдержал все пытки, а пытали его поначалу каждый день. Никого не выдал.

— Ваш отец был послом Коста-Рики, наверняка не самым бедным «латиноамериканцем» в Риме. Мог бы что-то припасти на черный день…

— Вы рассуждаете с точки зрения современного человека. А это были другие люди. Когда в 1990-е в нашей квартире, наконец, появилось высокое начальство по той, прежней профессии, гости испытали шок: в нашем жилище не оказалось ничего ценного. Даже когда отец пошел работать в академию, стал писать книги и финансовая ситуация изменилась, разговора о каких-то покупках в нашем доме не возникало. За всю жизнь он купил в дом большой стол для работы и стулья: пошел в ГУМ, а там какая-то дама, небывалая тогда история, отказалась от гарнитура. И десятилетиями за этим удобным раскладным столом он писал свои книги. Даю вам слово: больше ни одной вещи не купил в дом. Его это не интересовало.

Как отец выжил? Удивляются: в такой неблагодатной среде стал академиком. А какая почва была у генералов Судоплато-ва и Эйтингона, которые сидели в тюрьме? Или у тех, кого расстреляли? Среди них были и друзья отца.

— Но ведь это очень тяжело — не по своей вине остаться без дела, которое блестяще знал и которому был верен. И подняться на новые высоты.

— Отец такой не один. Сколько отсидел другой выдающийся разведчик Дмитрий Быстролетов? И оставил после себя тома книг. Григулевич не самый глупый человек. Его не поставили к стенке, не посадили, оставили в покое. Ведь за что Эйтингона и Судоплатова посадили как раз в 1953-м?

— Вероятно, за Берию. Ваш отец его не знал?

— Я не в курсе, кого он знал, кого — нет. Знаете, в чем подвиг? Каждому человеку, ну, почти каждому, даются какие-то способности. И свои Григулевич использовал на тысячу процентов. В жизни у него ничего не было — никаких хобби, развлечений. Я помню только согбенную спину и его пишущего. А отдыхом для него было чтение, та же работа. Нет, была отдушина — говорил по телефону. Если ехал «отдыхать», значит, в руках огромный чемодан с книгами и рукописями.

— А как приспособилась к этой ситуации ваша мама? Каково было мексиканке Лауре в далекой холодной стране? Она начала учить русский с нуля?

— Мама знала много языков, но не русский. Ничего, выучила. У меня были русские няни. Сказать, что она тут радовалась жизни, не могу. Работала: переводила, преподавала. Однако всю жизнь посвятила отцу.

— А вы работаете?

— Преподаю в Академии наук, пишу.

— В разведку не пошли?

— Меня туда не приглашали. Хотя мы, дети разведчиков той поры, орешки крепкие, друг с другом знакомы, дружим, иногда в определенном месте в определенный день встречаемся. А мама — талантливая — жила ради отца. Да и я, маленькая, сильно болела. В Советском Союзе нам помогала соседка Вера Федоровна. Увидев маму, она сразу поняла, что та без нее просто пропадет. Отец-то только работал и работал. Мама не понимала, как это — что-то «достать»? А соседка «доставала».

Но отец жил полной жизнью. На склоне лет стал встречаться с молодыми коллегами по своей прежней профессии. Ему было о чем рассказать.

Общий тираж книг писательницы Зои Воскресенской — 21 миллион 642 тысячи. Донесения разведчицы Зои Рыбкиной обычно печатались в трех экземплярах.

Впервые я увидел ее будучи школьником. На эту встречу сгонять никого не пришлось, а наш 9 «А» явился в полном составе. Вот уж повезло! К нам приехала сама Зоя Ивановна Воскресенская — автор «Рассказов о Ленине» и «Сердца матери», которые мы в середине 1960-х изучали по школьной программе.

Подтянутая, хорошо одетая, строгая, но и доброжелательная, она говорила о своих книгах и о Володе Ульянове очень просто, без излишнего писательского пафоса. Не давила на идеологические пристрастия будущего вождя мирового пролетариата, больше делала акцент на его человеческие качества, особенно на любовь к маме — Марии Александровне. Нам всем понравилось — и строгим дочерям маршалов Советского Союза, и сытым сыновьям министров и их замов, и продвинутым, как теперь бы сказали, детям знаменитых артистов и писателей, а также ребятишкам из окраинных тогда Сокольников, которыми специальную «английскую» школу № 1 разбавляли для соблюдения какого-то неведомого «процента зачисляемости».

Слегка удивила лишь пара прощальных фраз, сказанных ею на отличном немецком, а потом и на хорошем английском: прославленный автор романов и повестей о Ленине призвала нас, изучавших в спецшколе English со второго класса, неустанно совершенствовать свои языковые знания. И любимая наша учительница Ольга Джорджевна еще долго корила ленившихся: смотрите, как хорошо говорят на иностранном люди, профессионально с языками не связанные.