— Да тут пожар! – слышу грубый голос за спиной и нестройный гогот. – А меня так потрогаете, Варвара Юрьевна?
И тут до меня доходит, как это вообще выглядит со стороны. Я, вцепившаяся в толстовку Ленского, его руки поверх моих, и его лицо, которое он почему-то опустил ниже, хоть точно не близорукий.
Я шарахаюсь от него, невероятным усилием воли подавляю желание прижать ладони к пылающим щекам и быстро влетаю в класс. Уже хочу прикрикнуть, чтобы быстро зашли на урок, но, к счастью, меня опережает звонок. Чуть не забыла, что пришла раньше времени. Совсем с ума сошла с этой презентацией.
Я что, правда повисла на школьнике?
Меня не оправдывает даже отчаяние. Если поползет слух…
Я слышу короткий вскрик – и весь класс. Как по команде, срывается с парт, притискиваются к двери. Что снова не так? От нервного перенапряжения начинают трястись руки и хочется просто закрыть уши и глаза, и как в детстве, сказать самой себе: «Я в домике».
С трудом растолкав учеников локтями, пробираюсь к двери.
Двое мальчишек валяются на полу. Точнее, один лежит ничком, другой кое-как пытается встать, заживая ладонью хлещущую из носа кровь. При этом пару раз падает на нетвердых ногах, потому что отползает от Ленского, который смотрит на обоих мрачным взглядом, расслабленно держа кулаки вдоль тела. На одном характерный красный мазок.
— Еще раз вякнешь, Красников, - говорит тому, что валяется на полу, держась рукой за челюсть, - и я тебе на хуй все зубы выбью. И тебя тоже по тому же месту, - через плечо зыркает на второго.
У меня буквально отвисает челюсть, потому что что бы там не произошло, это случилось меньше, чем за минуту. Но хуже всего то, что именно в этот момент из-за угла появляется Галина Гавриловна и охает, прижимая руки к груди.
Дурной сон. Просто кошмар. Нужно сосчитать до трех и проснуться, потому что такого просто не может быть, чтобы в один день я запорола презентацию перед министерской проверкой. Дала повод для гнусных сплетен и стравила учеников в драку. Не настолько уж я наивная, чтобы не понимать, за что именно Ленский дал тумаков обоим.
Но среди этой черной беспросветной безнадеги есть кое-что хорошее, но это хорошее пугает даже больше, чем свирепый взгляд завуча.
Мне почему-то странно приятно, что Ленский за меня заступился.
— Что случилось?! – как серена воет Галина Гавриловна, и я почти слышу в этих звуках предложение писать расчет добровольно, пока меня не вытурили с волчьим билетом. – Варвара Юрьевна, потрудитесь объяснить, почему ваши ученики после звонка устроили мордобой в коридоре?!
Что ей сказать?
— Да мы просто дурели, - опережает меня Ленский. Скалится так широко и открыто, что невозможно заподозрить в этом лощеном красавце беспощадного монстра, которым он выглядел минуту назад. – Эти долбоебы попросили пару приемов показать, я предупреждал, что вломлю обоим.
— Подбирай выражения, Ленский! – прикрикивает завуч, но тоном на две октавы тише, чем только что орала на меня.
И я остро осознаю, что Ленский снова меня прикрыл. Знает, наверное, на личном примере, что ему ничего не будет, даже если он разнесет школу по щепкам.
Галина Гавриловна хмуро смотрит на меня, как будто знает, что перед ней устроили цирк, а мне отчаянно хочется зажмурится и не слышать, как кто-то из класса обязательно выдаст вранье. Но пара учеников поддакивают, и завуч тут при отправляет мальчишек к медсестре. Пока остальные рассаживаются по местам, задерживает меня и уже громким шепотом говорит:
— На вашем месте, Варвара Юрьевна, я бы не спешила распаковывать вещи.
Сказать прямее, что она мне очень не рада, просто невозможно.