Силу яда в лаборатории проверяли на морских свинках. Кроме этой работы, профессор отдельно занимался в своем кабинете, и на моей обязанности было готовить ему чистые пробирки и колбы.

Я уже выучился приготавлять несложные растворы и не мог дождаться дня, когдa будет нанят новый сторож и Профессор окончательно переведет меня в лабораторию.

Все шло прекрасно. Несчастье свалилось на меня неожиданно, когда надо мною расстилалась благодать безоблачного неба.

Из парка стали пропадать самые редкие экземпляры змей – двухфутовые джирры. Мильройс скупал их у туземцев по нескольку пайс за штуку и выпускал в парк.

Джирры, как известно, водятся в кустарниках на восточных склонах Гималаев. Профессор никак не мог собраться сам в такую дальнюю экспедицию, а туземцы, очевидно, ухитрялись каждую неделю бегать за этими змеями туда и обратно, что было, если вдуматься, чрезвычайно загадочно. Поэтому Мильройс особенно дорожил джиррами. Высушенный яд джирр, как и змей лахезис, мог сохраняться больше двадцати лет и не терять своих смертоносных свойств – убивать в срок от пяти до семи часов. Противоядия, которые готовил из них Мильройс, спасали человека от верной смерти. Поэтому "змеиный профессор" буквально дрожал над этими исчадиями ада. И вот джирры начали таинственно пропадать, будто проваливаясь сквозь землю. Я обшаривал все известные мне в парке норы и трещины. Может быть, джирры прорыли подземные ходы? Но это, как утверждала Лиз, было не в их привычках. Тщательно я осмотрел всю ограду. Рассыпал на дорожках свежий песок, думая увидать наутро по следам, куда уползают наши пленники. Ничего. Я доложил профессору обо всем этом. К моему удивлению, Мильройс рассвирепел. Он так кричал на меня, будто подозревал, что я тайком жарю его змей себе на ужин или солю их про запас, как эшуорфские хозяйки солят миног.

Огорченный, я обратился к Лиз. Она посоветовала мне понаблюдать за китайцами, но для меня они были вне всяких подозрений.

Вор! Это стало для меня ясным, когда двенадцать самых крупных джирр исчезли из парка в одну теплую безлунную ночь. При первых лучах восходящего солнца я увидел на свежем песке одной из крайних дорожек парка отпечатки босых ступней.

"Ага, – подумал я.- Ну, об этом я не стану сейчас докладывать сердитому профессору и его ассистентке, а подкараулю, поймаю и приведу жулика за шиворот. Пусть "змеиный профессор" узнает, кто питается его ядовитой дичью".

Выйдя из парка, я обследовал каждый дюйм местности у той стены, через которую, по моим предположениям, мог забираться неизвестный вор. Невдалеке проходила дорога на Рангун. Уединенная, глухая тропинка извивалась от дороги в сторону и упиралась прямо в стену парка. Это становилось интересным.

Вечером, когда станция погрузилась в сон, я приготовил толстую бамбуковую палку, надел мягкие резиновые сапоги, в которых мне приходилось лазать по бассейнам, вылавливая водоплавающих змей, проверил электрический фонарь, сунул в карман кастет, взятый у Хо, и, заперев ворота и калитку, решил выяснить тайну.

Всю ночь я честно караулил, не смыкая глаз, и так бесшумно обходил парк около стен, что мне мог позавидовать африканский бумсланг – самая хитрая змея на свете. Но ничего не случилось. Утром я пересчитал джирр. Все они оказались налицо. Так четыре ночи подряд дежурил я в парке, предвкушая, как обломаю палку о спину вора, но тот не появлялся.

На пятую ночь я услыхал осторожный шорох, совсем не похожий на шелест щитомордника или позвякнвание гремучки. Змеи спали, и им незачем было возиться в кустах.

Мягко, словно котенок, ступая в резиновых сапогах, я успел подкрасться к восточной стене как раз вовремя. Тень человека с мешком за плечами карабкалась на стену, но я поймал босую ногу вора и сдернул его обратно в парк.

– Лежи, сатана, и не двигайся! – прошептал я. – Раньше чем наделать тебе синяков, мне хочется полюбоваться на твою физиономию.

– Простите меня ради всего святого, – услыхал я в темноте плачущий голос. – Клянусь вам, что я не ел четыре дня…

При свете фонаря я увидал смущенное лицо белого. Я сам сначала смутился, ко, вглядевшись пристальней в черты лица вора, я почувствовал еще больший приступ бешенства.

– Не рассказывайте сказок,- прошипел я, скрипя зубами. – Меня не касается, что вы кушали на прошлой неделе. Каким образом и зачем вы очутились здесь?

Вор молчал, тяжело вздыхая, как бы в раскаянии.

– Как вы ухитрились воровать джирр? Кто вы такой?

– Не все ли равно кто, – ответил вор. – Отпустите меня. Я сумею быть благодарным.

Я тихо засмеялся.

– Как бы не так! Вы опять попадаетесь мне пo дороге, черт бы вас взял! Мне отлично знакома ваша безобразная физиономия.

– Будто бы?

– Да. Вы проиграли мне в Белл-Харборе пари и позорно сбежали, не заплатив доллара. Но я нашел вас на краю света, и тепeрь мы рассчитаемся.

Да, это был тот самый джентльмен, который кормил меня баснями о чемпионе Блэк Снейке. Сейчас он взмолился смиренным голосом:

– Уберите ваши колени с моей груди. Я с трудом выдерживаю сто футов вашего веса…

– Как вы воровали джирр? – настаивал я, придавливая вора. – Покажите перчатки.

– Я хватал их без перчаток, клянусь…

– Так вам и поверили, – отозвался я, зная привычки ядовитых джирр.

– Я все расскажу вам, честное слово. Только не мните меня, – пробормотал вор.

– Отдайте оружие, – потребовал я.

– Вот мое оружие.

При свете фонаря я увидал десять голых пальцев вора. Тогда я великодушно разрешил:

– Встаньте и рассказывайте. Не делайте лишних движений, а то я застрелю вас.

Вор забормотал извинения.

История становилась слишком интересной, поэтому не хотелось сразу поднимать тревогу. Было любопытно познакомиться со смельчаком, который додумался красть ядовитых змей и рисковал босоногим бродить по нашему парку, да еще ночью.

Пыхтя и отдуваясь, вор сел на скамью. Мешок с джиррами мирно лежал у наших ног. На всякий случай я не выпускал палки из рук.

– Не умею я рассказывать, – сумрачно начал вор осторожным шепотом, словно боясь, что нас подслушают.Зовут меня Вандок. Сейчас я без работы и ворую с голоду.

– А раньше? – спросил я.

– Что раньше? Всю жизнь я прожил, шатаясь по белу свету. Были веселые денечки, когда меня. носило под тропиками от Панамы до Занзибара и Центральной Африки. Я охотился на львов в Угого и за гориллами на Целебесе. Судьба кидала меня из Нью-Йорка в Макао и обратно. После Белл-Харбора я кинул якорь в Рангуне.

О причинах скитаний позвольте умолчать. Но, как говорит индусская пословица, "для мудреца достаточно намека". Кстати, нет ли у вас в кармане хоть корки хлеба? За четыре дня я забыл его вкус… Нет? Ладно. Так вот, если у здорового, сильного человека в этом мире нет работы, то он способен заняться изучением змеиных привычек, лишь бы это дало ему возможность ежедневно иметь горячую пищу. А случилось это так. В прошлом году я таскал чемоданы каким-то геологам королевской экспедиции в Гималаях и там приметил, что эти проклятые джирры по ночам прячутся под кустами и тихо спят, как все мирные существа. В темноте они, оказывается, незлобивы, как овечжи, и совсем не кусаются. Геологи уехали через Бомбей в королевство, а меня оставили бродить по улицам. Для безработного улицы всех городов одинаковы, и мне немало пришлось испытать. Я учился парикмахерскому искусству и практиковался на голове хозяина, пока случайно не отхватил ему четверть уха. Понятно, потом я целый день отлеживался на свалках за городом, выплевывая изо рта зубную крошку. Служил у торговца маслом и учился персидскому языку. Судьба вела со мной очень ехидную игру. Но зачем я вам все это рассказываю? Сытый голодного не разумеет. Что может понимать торговец керосином в аромате мускуса? Спасибо хоть за то, что вы не проломили мне голову у забора. А теперь зовите людей и заприте меня где-нибудь до утра. Только сначала покормите, а утром можете отправлять к судье. Что ж, неудача! Пошел глупец охотиться, а его самого подстрелили. Я устал от такой собачьей жизни. Лучше повеситься…