В тот день доктору Флиту не пришлось обедать в освященный традициями час. Лишь только он успел выйти от Фредсона, как подбежавший церковный сторож Майкл спешно позвал его к четвертому пациенту.

Преподобный Иеремия лежал у себя в спальне, облoженный грелками. В таинственном полумраке – доктор Флит различил ночной столик в изголовье. Около кровати настоятеля на стульях чинно сидели три почтенные леди. Одна из них читала, вслух молитвенник, и по голосу доктор узнал в ней свою давнишнюю пациентку миссис Бердворф, тетку спортсмена Боба. Никто из присутствующих не обратил внимания на приход Флита, так как все были заняты благочестивым чтением.

– "И да низойдет на верного раба благоволение твое, – читала старая леди, вздыхая после каждого третьего слева. – И да восхвалят рабы господа, аллилуйя…"

– Аминь, – раздался слабый голос Иеремии. – Кто вошел сюда? А, это вы, досточтимый доктор?

– Добрый вечер, отец настоятель, – солидно проговорил доктор, отвешивая поклон изголовью и трем леди.

– Добрый вечер, – стонущим голосом опять отозвался Иеремия. Благословенно прибытие ваше к страждущему, ибо писано есть: -"Болен был, и посетили меня".

– Но что случилось с вами? – спросил доктор Флит, приближаясь к лежащему. – Здесь довольно темно. Надо зажечь лампы…

Преподобный сделал слабое движение рукой.

– О нет, подождите возжигать светильники. Я только что прослушал молитву святого Бонифация, и вдохновенные слова его еще звучат в моем сердце…

– Миссис Бердверф не дочитала молитвы до конца,-раздался строгий голвс второй леди.

– О, знаю, дорогая духовная дочь моя миссис Боливар, – еще белее смиренно забормотал Иеремия. – В молитвеннике остались непрочитанными четыре возношения, но милосердие да снизойдет к страждущему.

Доктор Флит потерял остатки терпения и выдержки.

Он был голоден, устал от забот, которые свалились на него сегодня. Он наклонился к изголовью, чтобы лучше рассмотреть лицо лежащего. Тут он почувствовал прикосновение к своему уху губ настоятеля и услыхал энергичный шепот:

– Дорогой Флит, удалите, пожалуйста, этих дам отсюда.

Выпрямиться в полной достоинства позе было делом секунды для доктора.

– Я попрошу вас, леди, оставить меня вдвоем с больным, – внушительно произнес он и тряхнув саквояжем, в котором зловеще звякнули шприцы и трубки специального назначения.

Шокированные звяканьем стеклянных наконечников, леди поспешно встали.

– Подождите в гостиной, дочери мои, – простонал Иеремия. – Ваша драгоценная помощь понадобится позже, я чувствую. Блаженны чистые сердцем. Грядите с миром.

Три дамы чинно вышли из спальни. Доктор Флит закрыл дверь.

– Поверните ключ два раза и задерните портьеры, продолжая стонать, прошептал Иеремия.

Доктор Флит исполнил просьбу.

– А теперь… – начал было доктор, еще держа в руке шнурок с золотой кистью от плотной бархатной портьеры.

– А теперь, – продолжал Иеремия голосом вполне здорового человека, сбрасывая с себя одеяло и садясь на край постели, – разрешите поблагодарить вас за то, что вы избавили меня от этих леди. Почетные прихожанки, ничего не поделаешь… Нельзя же мне самому попросить их удалиться…

– Так вы здоровы? – пробормотал доктор Флит.

– Я не чувствую себя больным настолько, чтобы оправдать назойливость этих дам, – послышался голос Иеремии. – Правда, с утра я должен был спрятаться от всех га ширмой… Зажгите свет и взгляните…

Рука доктора нашла и повернула выключатель. Вспыхнувшая люстра осветила сидевшего настоятеля. Доктор Флит заморгал в изумлении. Лицо преподобного Иеремии рак будто было вывернуто наизнанку. Четвертый случай странной эпидемии! Это было много за один день для доктора Флита.

– Безобразно? – осведомился Иеремиа- у доктора. – Я боюсь смотреться в зеркало. Словно меня подменили. Не нравится мне такое преображение Сказано в писании: "Лицо – свидетель твой". А о чем может свидетельствовать моя опухшая физиономия? В поэме Броунинга сказано: "Твоя душа благоухает на лице твоем, о милый". Но как я покажу такое лицо моим прихожанкам?

Они будут плохого мнения о моей душе. Флит, я откровенен пред вами, как может только быть откровенен врач душ человеческих перед врачом бренных телес наших.

– Что случилось? – спросил доктор сухо. Его не интересовала ни лирика Броунинга, ни цитаты из библии. Он жаждал фактов.

– Сейчас узнаете, – произнес Иеремия, вставая и подходя к столу у окна. Он приподнял салфетку, которой были прикрыты блюда и судки. – Ага, – потер он руки с удовлетворением. – Старушки позаботились. Я не ел с утра, постился, поджидая вас. Но Майкл еле нашел вас. Вы были заняты и, конечно, не обедали. Садитесь, кушайте… Паштет из дичи. Миссис Боливар готовит его удивительно. Пациенты подобны прихожанам и не дают вам вовремя пообедать.

– Вы правы, – со вздохом произнес доктор Флит, присаживаясь к столу. – В этом судке, кажется, фаршированная камбала?

– Да, приношение миссис Бердворф. Начинайте с камбалы.

Иеремия взял флакон, откупорил и понюхал:

– Ага, черносмородиновая… Производство миссис Лотис. По четыре унции хватит. – Он разлил черносмородиновую по рюмкам.

Челюсти преподобного двигались словно хорошо смазанные и пригнанные жернова, дробя поджаренные гренки с маслом и сыром.

"Функция жевательного аппарата отца настоятеля, записал впоследствии доктор Флит, – была сохранена полностью, несмотря на значительное изменение конфигурации челюстей, особенно нижней, принявшей совершенно округлую форму".

Насытившись, доктор Флит не обнаружил никакого желания засиживаться здесь, тем более что предположение Фредсона о заразности болезни заставило его насторожиться. Доктор что-то слышал вчера о происшествии в бродячем цирке, но не придал значения болтовне горожан. Если даже у циркового жирафа ящур, то ни у Иеремии, ни у остальных трех пациентов не было и намека на эту болезнь. Восприимчивость людей к ящуру вообще не велика. Но сегодня доктор мог убедиться, что, несмотря на разнообразие внешних форм четырех случаев, они сходны в основном: деформация лица вела к тому, что человек становился неузнаваемым.

– Ну, доктор Флит, – сказал Иеремия, ковыряя во рту зубочисткой, слушайте. Это пришло сразу, сегодня утром. Я брился перед зеркалом и все шло благополучно. Я уже вытерся одеколоном и убирал в футляр бритвенные принадлежности; случайно я взглянул в зеркало. Сначала я подумал, что как-нибудь нечаянно задел его и оно дало трещину. Казалось, будто страшная лапа свернула мне челюсть на сторону. Я позвонил Майклу и улегся в постель. Но прихожанки, узнав о моей болезни, нагрянули с молитвенниками и приношениями. Помогайте, доктор! Я привык к моему лицу, привыкли и прихожане. Им будет трудно приспособиться к слушанию проповедей, исходящих от незнакомого. Я понимаю их психологию, поймите и вы мою.

– Мне хочется добраться до истины, – сказал доктор Флит. – С чем бы вы могли связать возникновение этого… преображения?

Иеремия задумался.

– Не могу понять… Вчера… Что было вчера? Обыкновенный день. Впрочем, погодите, доктор… Нет, это просто был сон…

– Рассказывайте сон!-приказал доктор Флит.

– Вчера моя экономка миссис Хьюз уехала к родственникам в Гууль, – начал Иеремия. – До самого ужина я провел время за чтением проповедей. Поужинав, я с книгой перешел сюда и раскрыл окно. – С этими словами Иеремия отдернул бархатную оконную портьеру.- Как видите, окно выходит в сад. Прямо площадка для крокета, направо розарий. Налево растет старый бук. Вот большая ветка протягивается параллельно окну. Я дочитал проповедь "О сладости бытия", разделся и потушил лампу.

Только отсвет фонаря, что горит около церкви, падал сюда. Вот так… Иеремия потушил люстру. Спальня теперь освещалась только ночником у кровати и полоской света снаружи. – Мне казалось, что спал я больше часа вот на этой постели лицом к окну. Проснулся я внезапно от странного булькающего звука, как будто маленькое животное лакало что-то. Открыв глаза, я увидел силуэт маленькой собачки, пробежавшей по подоконнику. Мне показалось, что она задела стакан, и ложечка в нем звякнула. Этот звук я отлично запомнил. Покa я соображал, каким образом собачонка могла взобраться по ветвям бука к окну, животное повернуло голову в мою сторону, жалобно мяукнуло…