Тёплый летний ветерок гнал чуть заметные волны по седому ковыльному морю. Однообразие равнины нарушали лишь вздымавшиеся то тут, то там курганы да зеленевшая осокой и камышом долина обмелевшей от жары речки. Не было видно ни сёл, ни стойбищ. Без пастуха шёл к водопою табун диких коней-тарпанов — рыжих, со стоячими тёмными гривами. Следом двигалось стадо горбоносых сайгаков. Казалось, нет в мире ничего, кроме этой белой равнины и ярко-голубого свода над ней, и сам мир — лишь круглая голубая юрта повелителя мира, которого скифы зовут Отец, тохары — Мудрый Владыка, гунны — Небо-царь.

Утопая в ковыле до самых подпруг, до блестящих серебряными и бронзовыми бляхами сбруйных ремней, вслед за табуном диких коней неспешно двигались к реке два десятка всадников на стройных породистых конях, в облегающих шерстяных кафтанах, штанах и остроконечных башлыках. Все были при мечах, коротких акинаках[1] и луках, а многие ещё и с копьями. У сёдел позвякивали снятые из-за жары доспехи. Впереди ехал голубоглазый юноша с золотистыми волосами до плеч и щёгольски закрученными тонкими усами. На его коротком красном плаще, скреплённом позолоченной застёжкой, была вышита золотом тамга-трезубец[2]. Рукоять и ножны длинного меча были аккуратно обшиты кожей. Рыжего коня ферганских кровей вместо чепрака покрывала тигровая шкура. Распахнув синий кафтан и подставив загорелую грудь ветерку, юноша беззаботно напевал сарматскую песню, раздольную и тягучую, как сама степь.

Молодого предводителя отряда сопровождали воин богатырского сложения с очень смуглой кожей и густыми чёрными усами и красивая молодая женщина, круглолицая и узкоглазая, с распущенными по плечам пышными чёрными волосами. Воин был вооружён индийским двуручным мечом-кхандой, женщина — небольшим луком и кривым греческим мечом-махайрой.

   — Послушай, Ардагаст, — обратилась женщина к предводителю. — Мы, кажется, ехали на запад, в твою землю? А забрались на север, к самому Уралу.

   — Разве плохо? — усмехнулся тот. — Там, на юге, все пески да верблюжья колючка. А здесь хорошо — как у нас на Днепре!

   — Да? — сощурила она раскосые глаза. — А по-моему, ты просто любишь шататься по чужой степи и лезть в чужие свары. Мы были дружинниками великого царя кушан, а стали какими-то бродягами.

   — Ну, нет! Эта степь нам не чужая. Скажи, Ларишка, откуда пришли твои предки — тохары?

   — Они жили на Золотом Алтае и в степи к югу от него, до самой Гоби.

   — А твои предки, Вишвамитра? — обернулся Ардагаст к смуглому воину.

   — Мы, арьи, жили на севере, у высоких Рипейских гор, где ночь длится полгода.

   — Может быть, это и есть Урал? Говорят, дальше к северу он гораздо выше и тянется до страны, где зимой солнце не восходит... Ну а племя моей матери — росы — пришло на Днепр с востока, из-за Ра-реки[3]. Значит, вся эта степь — наша! — Он широко взмахнул рукой. — Вся, от Дуная, который стерегут легионы Веспасиана, до стены, за которой прячется Сын Неба Мин-Ди! Она так велика, а её люди так храбры, что никто не может её покорить. Дарий Персидский пытался, да еле ноги унёс от великого Быстрого Оленя, царя сколотов-пахарей, а он — предок моего отца.

   — И мы здесь — не бродяги и не разбойники, а воины Солнца! — гордо произнёс Вишвамитра. — Разве мы обнажали мечи ради одной лишь добычи?

   — Всё-таки пусто тут как-то, — вздохнула Ларишка. — За целый день не увидишь ни города, ни сёла, ни даже кочевья. Я смеялась над кушанами, которые не видели степи, а сама была в ней только раз, когда ездила с отцом за Яксарт[4].

   — Было бы о чём жалеть! — махнул рукой индиец. — Города! Я имел там всё, что можно купить за деньги, пока однажды не проиграл в кости своё достояние и себя самого.

Ардагаст взглянул из-под ладони на возвышавшийся над рекой холм.

   — А вот города тут были. Там, на холме, городище.

Из-за холма вдруг явственно донеслись крики, ржание коней, звон железа. Раздался свист — жуткий, пронзительный, врывающийся в душу. Ларишка вздрогнула, стиснула рукоять махайры:

   — Так свистят стрелы гуннов!

   — Дружина! Надеть всем панцири и кольчуги! — скомандовал Ардагаст. — Посмотрим, кто тут воюет и с кем. Кому в степи места мало...

Мимо остановившихся в нерешительности сайгаков и диких коней отряд подъехал к реке, обогнул городище. Под обрывом, среди камышей и осоки, сражались две сотни всадников. Сарматы в доспехах и коротких плащах, прижатые к обрыву, отбивались от низкорослых людей, у которых из-под кольчуг выбивались полотняные рубахи, а из-под шлемов — длинные чёрные косы. Над косоплетами колыхался бунчук[5], увенчанный медвежьей головой. Порыв ветра развернул над сарматами знамя — красное, с золотым трезубцем.

   — Тамга росов! Моего племени! — Меч серой молнией взвился над головой Ардагаста. — Дружина, за мной!

Не оборачиваясь, он погнал коня вперёд. Следом устремилась вся его небольшая, но испытанная дружина. Сердца воинов с косами дрогнули, когда спереди и сзади одновременно раздался грозный сарматский клич «Мара!» — «Смерть!». А кушанские копья с длинными наконечниками уже вышибали врагов из сёдел, пробивая кольчуги. Тяжёлый двуручный меч индийца крушил шлемы и панцири. Предводитель гуннов, до того спокойно стрелявший из лука в сарматов, обернулся и послал в Ардагаста стрелу. Пущенная из мощного лука стрела могла пробить панцирь, но была на лету сбита мечом тохарки. Выстрелить снова вражеский вождь не успел. Длинный меч Ардагаста разрубил его лук, потом плашмя ударил по остроконечному шлему, и его владелец рухнул с коня, не успев обнажить меч.

Потеряв вождя, нападавшие с испуганными криками погнали коней на север, за реку. Самых нерасторопных настигли стрелы и арканы противников. Победители собрались у высокого кургана к северу от городища. Предводитель сарматов — крепкий старик с пышной белой бородой, из-под которой выглядывала золотая гривна[6], — приветственно поднял руку:

   — Я — Распараган, царь восточных росов. Кто ты, отважный воин? Ты одет по-кушански, но на тебе сарматский плащ с тамгой нашего племени.

Юноша с достоинством выпрямился в седле:

   — Я — Ардагаст, сын Саумарон, царевны западных росов, и Зореслава, потомка великих царей сколотов-пахарей. А это моя жена Ларишка, дочь чаганианского князя.

   — Кем же тебе приходится славный Сауасп-Черноконный, царь западных росов, победитель скифов и венедов[7]? И где сейчас живут наши западные родичи?

На поясе царя блестели золотом и бирюзой две застёжки в виде тигра с грифом, вцепившихся в быка и друг в друга. Ардагасту вспомнилось: чернобородый всадник на чёрном коне в серебряной сбруе презрительно глядит на него, семилетнего, и цедит сквозь крепкие белые зубы: «Раб, тебе никогда не быть ни царём, ни князем. Живи среди рабов, кровь которых в твоих жилах». На плаще у чернобородого — точно такие же застёжки. С ним дружинники в доспехах. А за спиной у Зореславича — только угрюмые венеды в белых сорочках, с рогатинами и топорами, да ещё дремучий лес. Ардагаст вскинул голову, отгоняя воспоминания, и смело взглянул в глаза Распарагану.

   — Западные росы живут на землях по Днепру, Роси и Тясмину, которые завоевал Сауасп, брат моей матери. Он лучший полководец великого царя Фарзоя. Но даже из сарматов многие ненавидят моего дядю за жестокость, алчность и подлость.