— Дай-ка взгляну. — Он приподнял мою ногу, нежно расстегнул золотую сандалию, опустил мою стопу себе на колени. — Дина! Почему ты не сказала, что кровь идет!

От прикосновений его рук перехватывало дыхание. Пальцы гладили полоски засохшей крови, смешавшейся с ярко-красными узорами хны. Акрам принес влажное полотенце, обтер ранку. Потом резко выпрямился.

— Я ведь и должен сделать что-то в этом роде, да? Где тут вода? А, вот. — На столике рядом с комодом он обнаружил металлическую миску, принес воды из ванной. Вернувшись, опустился на колени, снял с меня вторую сандалию и омыл мне ноги. — Так, а сейчас что я должен сделать? Сохранить эту воду? Или разбрызгать ее по углам?

— Это такой обычай.

— Да, говорят, для баркат[117]. Для счастья и процветания. Что ж, должен признаться, мне нравится этот обычай. А дальше? Вымыть волосы? Потереть спинку в ванной? Как же мне нравятся все эти традиции!

— Ну нет! — Я хохотала уже во весь голос. — Больше никаких омовений.

— А в узорах на твоих ладонях спрятаны мои инициалы?

— Конечно.

Он взял мои руки в свои, но, вместо того чтобы рассмотреть их, придвинулся ко мне почти вплотную.

— У меня от волос пахнет бирьяни?[118] Одна из тетушек подошла ко мне сразу после обеда и положила мне руку на голову благословляя. Не думаю, что она вымыла руки после еды.

Я смеялась без остановки.

— Нет, никакой едой не пахнет.

— Грандиозная свадьба была, а? Сплетен хватит на много недель. Видала Тетушку Гюльназ? Как она вытаращилась на твои украшения, а потом ухватилась за ожерелье, прикидывая его вес? Я испугался, что она рухнет тебе на колени!

Я коснулась ожерелья — часть бриллиантового комплекта, который прислали мне вместе с нарядами за день до свадьбы.

Интересно, как выглядели мамины свадебные украшения — те самые, что она продала, дабы поддержать папин бизнес? Обычно украшения, подаренные на свадьбу, могут быть от обеих сторон. Но в данном случае пояснения не требовались, все знали, что наш источник доходов иссяк. Единственный подарок Акраму от нашей семьи — старые папины часы, отполированные и вычищенные, конечно, но все же подержанные. Я удивилась, увидев эти часы на его запястье, когда мы обменивались кольцами. Не представляла, что он будет носить такую скромную вещь, у него-то самого часы дорогие и роскошные.

Акрам вновь был на ногах, потащил меня куда-то.

— Ты уже рассмотрела комнату, пока я откупался от ребят? Еще нет? Тебе нравится мебель? Я сам заказывал.

Он принялся выдвигать ящики комода:

— Взгляни, что тут. — Распахнул дверцы шкафа, начал вытаскивать сари и джоры[119]. — А здесь твоя одежда. Почти все я выбирал сам.

Между прочим, тебе следует поблагодарить меня — видела бы ты старомодный хлам, который нравится моей матушке.

— Очень мило.

— А ванная, только погляди? — Он подвел меня к двери в ванную, нашу собственную, продемонстрировал всяческие приспособления, сплошь импортные, высоченные потолки, причудливый кафельный узор на полу. — Нравится?

— Да, очень красиво.

Я вспомнила длинную дорожку, ведущую через двор к нашей единственной ванной, с цементным полом, древней газовой колонкой, которая чаще ломалась, чем работала. Нам с Мэйси приходилось по очереди карабкаться на табуретку и зажигать газ. А чтобы полилась вода из цистерны наверху, надо было потянуть ржавую железную цепочку.

— Еще одно небольшое дело. — Акрам достал что-то из ящика комода. — Это тоже традиция, полагаю. Я должен вручить тебе брачный договор, прежде чем предъявлять права на тебя, — и лукаво подмигнул в сторону кровати.

— Что это? — Я недоуменно вертела в руках крошечную книжку, похожую на паспорт.

— Это твоя банковская книжка. Для счета, открытого на твое имя. Можешь убедиться, что баланс в порядке.

Сейчас передо мной был бизнесмен до мозга костей. Я не стала раскрывать книжечку.

— Дина, это твой мехер[120].

— Но… я… счет?

— Ты что, не читала никках-нама?[121] — рассмеялся он.

Ну да, это же тот документ, который я подписала перед свадьбой.

— Нет.

— Стыдно, Дина. Тебя что, не учили обязательно читать бумаги, прежде чем подписывать? Особенно то, что мелким шрифтом.

— Но…

Возразить нечего. Нужно было прочесть, прежде чем подписывать. Традиционный мехер — добрачное соглашение, которое должно обеспечить безопасность невесты на случай неудачного брака, — зачастую был лишь символическим. Но бывали исключения. Я слышала, как иногда отменяли свадьбы только из-за того, что семьи жениха и невесты не смогли договориться, что является справедливыми требованиями, а что — непомерными. Споры порой перерастали в открытую вражду. Среди моих знакомых девушек принято было «прощать» эти договоренности, чтобы в первую брачную ночь величественно заявить мужу: «Не беспокойся о том, что ты мне должен». И ничего подобного счету на свое имя я не ожидала.

Акрам, раскрыв книжку, указал на сумму счета, и я ахнула.

— Мой отец очень строго придерживается всех этих правил, Дина. Он считает, что к религиозным нормам нужно относиться серьезно. Эти деньги — твои. Делай с ними что хочешь.

Этих денег хватало, чтобы оплатить долги отца. Достаточно, чтобы мама — при условии определенной экономии — могла безбедно жить долгие годы. Я даже похолодела при этой мысли — я ведь могу отдать деньги ей.

— Спасибо, Акрам.

— Ты не должна благодарить за то, что по праву твое, — нежно проговорил Акрам, обнимая меня за плечи и глядя прямо в глаза. Я не выдержала его взгляда и потупилась. Отпустив меня, он подошел к проигрывателю в углу комнаты, которого я прежде не заметила. Перебирая стопку пластинок, вытащил одну, повернулся ко мне: — Любишь Пресли?

Он опустил иглу на диск, и комнату заполнили звуки «Я потрясен». Школа, матушка настоятельница — кажется, все это было жизнь назад…

Акрам жестом киногероя протянул руку, не оставляя сомнений в следующей реплике:

— Разрешите пригласить вас, миссис Мубарак?

Я впервые танцевала с мужчиной — быстро, потом медленно, вновь быстро, следуя ритму мелодии — неожиданно очаровательной прелюдии к тому, что должно было последовать. Музыка умолкла, он подвел меня к кровати, прилег рядом.

— А какая песня Элвиса нравится тебе больше всего?

— «Люби меня нежно».

— А можешь спеть для меня?

Я пела, а он целовал и ласкал меня, начиная сладкое путешествие к вершине брачного союза. Все мои страхи перед этим первым разом рассеялись как дым! Акрам был нежен, внимателен, искренен, а потом долго держал меня в объятиях.

Подобные моменты порождают иллюзию близости, и я, поддавшись ей, спросила:

— А тебе что больше всего нравится у Элвиса?

— «Деревянное сердце».

Он запел, слова песни звучали как искренняя молитва, от Акрама ко мне, хранительнице его сердца, и я чувствовала, как жизнь заполняет нежность и желание оберегать его.

Физическую близость слишком переоценивают; чем строже охраняют — а ведь девственность и непорочность оберегают свято, — тем больше ложных надежд. Физически я еще ни к кому в жизни не была настолько близка. Вот и поверила в то, что не могло быть правдой, — будто я понимаю мужчину, за которого вышла замуж, начинаю узнавать его, его сердце и разум, как и полагается жене. Я смогла забыть слова Шарифа Мухаммада Чачи, выдохнуть с облегчением впервые с тех пор, как он произнес их. Теперь-то я точно знала, что все это выдумки.

Но в действительности я ничего не знала. Абсолютно ничего.

В первые же дни нашей совместной жизни установился странный ритм. Самыми мучительными были утренние часы, когда Акрам с отцом работали. Вокруг меня крутилось слишком много прислуги, не оставляя шанса хоть что-нибудь делать самой. Свекровь по утрам не выходила из своей комнаты, завтрак и чай ей подавали прямо туда. Можно было бы наслаждаться чтением книг, на которые после смерти Абу у меня практически не было времени. Но ничего не выходило. Безделье приятно только по контрасту с работой. Днем я вместе с матерью Акрама принимала посетителей — выражала соболезнования или поздравляла с помолвками и свадьбами. Прежде мне никогда не приходилось выполнять подобные обязанности, общественная роль моей мамы не была столь значительна, и я была свободна от взрослых дел. Каждый день являлись просители — искатели щедрости Мубарака, — по большей части бывшие его работники, попавшие в трудную ситуацию.