Рот Ванды искривила усмешка.

— Итак, нас уже четверо. Леонард, Род, Сорока и я! Может, это ее рук дело…

Базиль отметил, что Ванда предпочитала называть Маргарет не сокращенным дружеским Марго, а ироничным, язвительным прозвищем Сорока.

— Джон мог умирать или лежать мертвым на протяжении всего первого акта, и никто из нас даже не догадывался о разыгравшейся трагедии. Какой ужас!

— Вы уверены, что никто, ни один человек в труппе не знал в лицо Ингелоу?

— Не знаю. — Она заломила руки жестом полного отчаяния. — Мы должны были действовать с максимальной осторожностью, пока не добьемся согласия его супруги на развод. Ни он, ни я не желали громкого скандала, а с Сорокой не так все просто. Она меня ненавидит, так как во многом сама виновата в нашей связи — ведь она сама представила меня ему! Сорока была без ума от сцены, и на этой почве мы сошлись. Джон не увлекался театром и никого не знал из театрального мира до встречи со мной. Конечно, Джон дал денег на постановку «Федоры», но переговоры с Сэмом Мильхау вела я сама. Джон до вчерашнего дня ни разу не был в нашем театре, и, насколько мне известно, никто не знал его в лицо. Он только что вернулся из Панамы, и я случайно рассказала ему старую байку о том, как друзья Сары Бернар играли роль Владимира. Он подумал, что будет презабавно сделать то же самое. Конечно, учитывая все обстоятельства, это было безрассудством с его стороны, мальчишеской выходкой, но мы были уверены, что никто не узнает его, загримированного под труп, а всякий риск для него был простым развлечением, забавой, отвагой. Он был настоящий сорви-голова! Вы бы видели, как он гарцевал на диких, необъезженных лошадях!

— При каких обстоятельствах вы услышали старую легенду о том, что Бернар заставила играть роль Владимира самого Эдуарда VII? — спросил Базиль.

— Ах, да не помню. Кажется, от Сеймура Хатчинса, который играл Сириекса вчера вечером. Вы считаете, что вся эта история была разыграна вновь преднамеренно?

— Вполне возможно. Полина рассказала мне вчера, что вам доставляет огромное удовольствие отождествлять себя постоянно с этой великой французской актрисой, что из-за нее вы возрождаете давно забытые пьесы и даже имитируете все ее слабые стороны. Вполне вероятно, что вы могли попросить Ингелоу сыграть роль Владимира, когда услышали об этой старой басне. А это и предоставило убийце возможность совершить свое дело.

— Но Хатчинс никогда бы этого не сделал!

— Возможно, что напоминание о всей этой истории не исходило непосредственно от самого Хатчинса. Он мог услышать это из вторых, а то и третьих уст.

— Какой ужас!

— Почему вы утверждаете, что все «надеялись», что вы убили Владимира?

— Я чувствовала это, находясь вчера в театре. Это и напугало меня. Из-за этого страха я и не созналась в том, что знаю убитого. Вы просто не можете себе представить, как все окружающие меня ненавидят! Даже Род иногда с открытой неприязнью относится ко мне как к звезде театра, так как он таковой не является. А Леонарду не нравится играть вторую скрипку после Рода. Конечно, Леонард — несравненно лучше как актер, но он проболел целый год, а я не могла долго сохранить для него вакансию моего главного партнера, надеясь на его скорое выздоровление. А Сорока ненавидит меня потому, что знает о наших планах женитьбы. Ведь я собиралась выйти замуж за Джона… Теперь вы понимаете, что, независимо от того, кто его убил и в какое точно время, он был либо уже мертвым, либо умирал тогда, когда я рыдала над ним и наламывала руки в конце первого акта? Потому что после той сцены к нему уже никто не подходил. Неужели вам не ясно, что за ужасный, злобный поступок был тем самым совершен? Кто бы ни был убийца — он или она, — все они втихомолку издевались надо мной, заставив меня пройти через унижения этой сцены вымышленного горя, испытываемого из-за вымышленного любовника, в то время, когда он на самом деле был моим любовником и был на самом деле мертв, а я ничего об этом не знала? Какой недоброжелательный, злобный поступок, совершенный ради того, чтобы досадить мне и моему Джону. Это настолько же чудовищно, как и та старая известная французская история, когда один злодей заложил кирпичами вход в чулан, делая при этом вид, что ему ничего не известно о том, что там прячется любовник его жены.

— Значит, вы подозреваете Роднея Тейта?

Она широко раскрыла глаза.

— Но ведь он не мой муж!

— Но он, вероятно, хотел им стать?

Ванда сразу похорошела, на лице у нее появилось довольное выражение кошечки, которую гладят.

— Род, конечно, влюблен в меня… — прошептала она. — Но ведь он еще совсем мальчик.

Базиля заинтересовало такое признание.

— Вы действительно уверены, что он в вас влюблен?

— Видите ли, он постоянно преследует меня. Иногда он крайне назойлив и его поведение становится невыносимым. Да плюс все эти сообщения в газетах и журналах о наших взаимоотношениях! Джону это очень не нравилось, но что я могла поделать? Как вы считаете? Да, я знаю, что в книгах, написанных писателями-мужчинами, всегда женщины несут ответственность за то, что в них влюбляются мужчины. Но в реальной жизни ни одна женщина не в силах заставить кого-то полюбить, если он того не хочет. Вот вы, например, не можете загипнотизировать человека, если он этого не желает? Мне кажется, и сам Род должен признаться, что я его никогда ни в чем не поощряла.

— Мог ли Род испытывать ревность к Джону Ингелоу? — спросил Базиль.

— Он вообще ничего не знал о Джоне. И разве можно представить Рода убийцей? Я лично не могу, а вы?

Пожав еще раз недоуменно плечами, Ванда вновь принялась за свои булочки с маслом и медом.

— Я никого, в частности, не подозреваю, доктор Уилинг, но я уверена, что убийца — это человек, глубоко меня ненавидящий, что он все заранее рассчитал, чтобы побольнее уязвить меня, а заодно убить и Джона.

— Мог ли Родней каким-то образом узнать, что вы собираетесь замуж за Ингелоу?

— Видите ли, если люди подслушивают у дверей, заглядывают в замочные скважины, окна, то они, конечно, могут кое-что увидеть. Иначе для чего все эти ухищрения?

— Род был в этом замешан?

— Никогда, но он мог что-то узнать в припадке ревности…

— Удивительно, мисс Морли, что, несмотря на все сказанное здесь вами, вы все же удерживали Роднея возле себя, в своей компании.

— Контракты не нарушаются с такой легкостью. Задолго до того, как Род начал испытывать эту глупую страсть ко мне, мы оба подписали у Сэма контракт, по которому должны играть несколько месяцев главные роли в пьесе Сарду «Федора». Сэм был очень благодарен Роду за то, что он взялся играть сразу две роли, свою и роль Леонарда, когда в Чикаго Леонард по неосторожности наехал на этого бедного ребенка и…

Ванда осеклась, заметив на лице Базиля откровенное изумление.

— Я считал, что Леонард Мартин оставил труппу в Чикаго, так как внезапно заболел, не так ли?

— Черт возьми! — тяжело вздохнула Ванда. — Как глупо я проговорилась!

— Что же на самом деле случилось с Леонардом?

— Думаю, что вам можно об этом рассказать. Однажды ti очень спешила, нужно было вовремя прибыть в один ночной клуб, и Леонард взял для меня автомобиль напрокат. По неосторожности он сбил маленькую девочку, которая неожиданно выскочила на проезжую часть, прямо под колеса машины. Она была мгновенно убита. Он до итого выпил только маленький стаканчик виски с содовой, но полиция заявила, что он управлял машиной в нетрезвом состоянии. Его настолько потряс этот инцидент, что он шатался, как пьяный, но это был типичный шок. Его первой мыслью была мысль о том, как все случившееся отразится на мне, на его карьере, и вот, под влиянием какого-то наваждения, чисто импульсивно, он в полиции назвал другое имя — Лоуренс Миллер. У него был фальшивый паспорт на это имя, который ему оставил приятель, уехавший куда-то за границу, кажется, в Мексику. Леонард, поступая таким образом, был уверен, что его никто в Чикаго не узнает, так как во время гастролей театра все его фотографии были сделаны в гриме, а они как раз и были воспроизведены в газетах и журналах. Вы ведь знаете, что он всегда играет такие роли, которые требуют коренного изменения внешности. Можете себе представить, какой удар перенесли бы его многочисленные поклонницы, если бы в один прекрасный день вдруг увидели, что он почти совершенно лысый!