Пока мичман по примеру многих воспитанных в традициях истинно-русского человека соотечественников предавался сомнениям и глубокому самокопанию, процесс, запущенный им, развивался без его деятельного командирского участия, вполне самостоятельно. Все же не зря Севастьяненко подобрал в экипаж стерегущего народ деятельный, решительный и предприимчивый. В прошлые времена из таких вырастали лихие корсары, на утлых каботажных скорлупках бравшие на абордаж многопушечные галеоны, и храбрые конкистадоры, ради пригоршни золотых готовые сокрушать империи, что они и делали с завидной уверенностью в собственных силах. А сейчас они с готовностью заняли офицерские вакансии крейсера, и мичман с кристалльной ясностью понимал - не отдадут, пускай даже Эссен попытается прислать других. Вот не отдадут - и все. И пускай у них не хватает образования, зато храбрости в избытке. Сам того не ожидая, мичман выпустил наружу джинна пиратской вольницы, и теперь только от него зависело, что будет дальше. Хватит у него сил удержать людей в узде и заставить делать то, что нужно, или рано или поздно все скатится в анархию с печальным концом. А еще Севастьяненко понимал, что казавшаяся ему в первые дни командования миноносцем каторжной должность - это так, курорт. Сейчас ему предстоит учить не двух-трех помощников в относительно комфортных условиях, а сорок человек, причем в бою. И от этой мысли волосы на его голове медленно, но безостановочно шевелились. Но главное, что понимал мичман, это простую истину - он не отступит, ни за что и никогда. И пускай его назовут пиратом или еще кем - плевать, потому что сейчас за ним стояла вся Россия. А Россия превыше всего.

Тем временем корабль медленно оживал. В топках с негромким, но внушительным гулом сгорал уголь, как живые шевелились стрелки манометров. Пламя бросало вокруг дрожащие оранжевые блики, и в этих неверных отсветах, словно выходцы из преисподней, сновали туда-сюда темнокожие кочегары. А их коллеги, еще недавно сами кидавшие уголек в ненасытные топки миноносца, сейчас могли лишь радоваться тому, что кое-кто из белых членов машинной команды тоже соблазнился деньгами. Иначе им пришлось бы на ходу осваивать незнакомые механизмы, и чем бы это кончилось, один бог ведает. Зато точно известно, чем бы не кончилось. Ничем хорошим. Сейчас же они учились, пускай бегло, на ходу, но учились, а значит, могли рассчитывать на то, что не только уйдут, но и не запорют машины.

Самое паршивое, даже к орудиям некого было поставить. Другое дело, что если удастся уйти, то стрелять не потребуется, а не удастся, так и никакая стрельба не поможет. Один в поле не воин, к кораблям это тоже относится, и легкий крейсер против броненосной эскадры шансов не имел, но все равно как-то неприятно, и по спинам бегают мурашки с хорошего таракана величиной... И радует лишь, что ночью поваливший из труб крейсера густой дам со стороны не виден. И все же главное действо происходило сейчас на берегу.

Рядовому Тому Джонсу было всего двадцать лет, и в армии он служил уже два года. Служба, конечно, не сахар, но - куда деваться? У парня, выросшего в лондонских трущобах и не имеющего неожиданно объявившихся из ниоткуда богатых родственников, выбор невелик. Или уличная шайка, а потом каторга либо петля. Или, если очень повезет, на завод. Или моряком - это почетнее, но с точки зрения доходов не лучше, чем на заводе. Ну, и, разумеется, армия, причем из таких мальчишек, как Том, вырастали хорошие солдаты - на улице слабые не выживали, естественный отбор во всей красе. Все согласно книжке Чарльза Дарвина, которую Том по неграмотности, разумеется, не читал, зато слышал о том, как ее обсуждали пьяные офицеры. Быстрота, сила, ловкость и доля мозгов в голове вкупе с умением быстро соображать для солдата качества очень полезные. А так как на каторгу Том не хотел, а ишачить от зари до зари за гроши хотелось еще меньше, то выбрал он, закономерно, армейскую карьеру.

За два года службы его выучили стрелять, маршировать, владеть штыком и прикладом, держать строй... Много чему выучили. А заодно излечили от детских иллюзий. И теперь Том знал, что если ему и суждено вернуться домой, то карманы его не будут оттопыриваться от монет. А с другой стороны, надо ли возвращаться? В колониях устроиться можно хорошо, и в той же Индии он станет белым сахибом - местные олухи в иерархии хозяев все равно практически не разбираются. Да и здесь, в Вейхайвее, тоже неплохо. И цены совсем не такие, как дома, даже с невеликим солдатским жалованием можно на миг почувствовать себя если не богачом, то уж точно обеспеченным человеком. А родной город... Лондон с его туманами и брусчаткой мостовых все чаще казался сном, и постепенно растворялось, истаивало из памяти лицо девушки, которая обещала ждать. Словом, Том медленно черствел душой и превращался в истинного солдата Империи, над которой никогда не заходит Солнце - решительного, безжалостного, без моральных принципов и внутренних терзаний. Солдата, с презрением смотрящего на туземцев и с чувством превосходства на своих коллег из цивилизованных стран.

Надо сказать, для этого у него имелись все основания. Том не раз слышал рассказы ветеранов о том, как они парой взводов разгоняли не самые маленькие армии. В одном таком разгоне он успел даже поучаствовать, когда местные китайцы чего-то захотели. Чего? Да пес их знает, не дело солдата разбираться в проблемах туземцев. Его дело приказы исполнять. Был приказ - они его выполнили, разогнали толпу укуренных до полной невменяемости узкоглазых, вооруженных ножами, дубинами и прочим хламом. В толпе было, наверное, с полтысячи человек, а британцев не более трех десятков. Но - справились, и туземцы позорно ретировались, оставив на земле больше сорока трупов.

Правда, как точно знал рядовой Джонс, несколько лет назад такие вот бунтовщики заставили британскую армию умыться кровью, но то был единичный эпизод. А потом с севера подоспели русские и в два счета разнесли китайские орды. Тем не менее, где сейчас эти русские? Терпят поражение за поражение от узкоглазых! Не от этих правда, от других, ну да какая разница, все они на одно лицо. А между тем, на Британию эти недоделанные мореплаватели даже рот открыть боятся. Все закономерно, правь, Британия, морями...

Ну, русские - они и есть русские. Полуазиаты, что с них возьмешь. А другие? Да ничуть не лучше. Вон, американцы. Корни вроде бы из Британии, но стоило им несколько поколений пожить без пригляду из метрополии - и результат удручающий. Вон, стоит их крейсер. Корабль хороший, спору нет - так в Англии построен. В старой доброй Англии, на верфях Армстронга. Содержится в прекрасном состоянии, что есть, то есть, но и только. А вот моряки североамериканцы никудышные. Зря, что ли, их к дальнему причалу отправили? Да чтоб не позорились! И то, при швартовке ухитрились носом разворотить несколько досок, из которых причал, собственно, и был сколочен, а потом дали реверс - и размыли основание свай. Ремонтировать пришлось... Да и в кабаке драться уже приходилось, так что Том убедился - свернуть нос на затылок американцу, хоть они в большинстве и здоровяки, каких поискать, можно запросто. Правда, ходили слухи, что какой-то из их офицеров устроил настоящий погром и отделал нескольких британских офицеров, но Том этому не верил. Слухи - они и есть слухи. Этого не может быть просто потому, что этого не может быть!

Простые и незатейливые рассуждения окончательно расслабившегося и потерявшего бдительность часового оказались прерваны самым грубым образом. Что-то очень твердое и тяжелое соприкоснулось с его затылком, выпустив на волю звук, напоминающий удар в гонг. К счастью, очень тихий. Честно говоря, его винтовка, упади она на землю, создала бы шуму не в пример больше. Но - не упала. Крепкие, привычные к оружию руки подхватили великолепное изделие британских мастеров и аккуратно отставили его в сторону.

- Ну что там?

- Порядок. Это был последний.

- Ну, волоки его сюда, не бери грех на душу...

Рядовой Джонс не чувствовал, как его оттащили в канаву и присоединили к нескольким таким же бедолагам. Потомкам тех, кто это сделал, и в голову не могло бы прийти спасать часового - живые свидетели в таком беле выглядели явно лишними. Тем не менее, они именно так, в духе уже ушедшего девятнадцатого века, и поступили, хотя всего благородства их поступка рядовой Джонс оценить не мог. Однако позже ему хватило ума понять, что именно это обстоятельство и спасло ему жизнь. Когда один за другим взорвались два склада, набитые, помимо прочего, еще и боеприпасами, удар взрывной волны прошел выше, и английские солдаты отделались тем, что их хорошенько присыпало грязной землей. На фоне серьезных разрушений в городе, пожара и закономерной паники это обстоятельство прошло незамеченным, как, впрочем, и другое, куда более серьезное происшествие.