После этого русским оставалось лишь добить упорно огрызающийся «Касаги» да пальнуть для острастки вслед убегающим японцам. «Касаги», правда, сопротивлялся до конца и на предложение сдаться ответил огнем из нескольких уцелевших орудий. В ответ громыхнула носовая башня «Полтавы», и двенадцатидюймовые снаряды поставили крест на карьере японского корабля.

Активная фаза боя завершилась. Сейчас наступал черед куда менее героической, но более насущной работы - спасательная операция. «Паллада», честно выстояв до конца, сейчас быстро теряла остойчивость, все более заваливаясь на правый борт. Помпы не справлялись с обширными затоплениями, и корабль осел уже настолько, что в носовой части волны уже захлестывали палубу. Механики спешно стравливали пар, чтобы котлы не взорвались, а кочегары в большинстве отправились помогать выносить раненых. Корабль был обречен, и оставалось лишь спасти как можно больше людей.

К слову, вытащить удалось почти всех - крейсер продержался на удивление долго. Очень мешало полное отсутствие шлюпок, превращенных японскими снарядами в наполовину сгоревшие дрова, но «Пересвет», приблизившись к тонущему кораблю, принимал людей с помощью подручных средств. На борту огромного, хотя и наполовину разрушенного вражескими снарядами броненосца места хватило всем, и после того, как «Паллада» медленно погрузилась в море, русские корабли двинулись на соединение с основными силами эскадры.

Час спустя на борту трофейного броненосца Вирен мучительно решал, что делать дальше. Выбор оказывался невелик. До Владивостока его искалеченные корабли дотянуть не могли физически. Возвращаться в Порт-Артурскую ловушку, из которой они только что такой дорогой ценой вырвались, не хотелось категорически. Действовать по первоначальному плану с высадкой десанта на японских островах - так до них тоже еще доползти надо, и обратно вернуться уж точно не получится. Прямо хоть открывай кингстоны да тони - результат все равно один и тот же, а мучаться будешь меньше. И даже тот факт, что японский флот перестал существовать, радовал мало - сейчас японцы получат у британцев новые корабли, и все начнется сначала. Только выставить против них будет уже нечего, а в то, что Бахиреву удастся перехватить японские корабли, адмирал не верил.

Задумчиво перебирая трофейные карты и ругаясь мысленно на островных макак, которые вместо нормальных букв пользуются иероглифами, Вирен задумался. По всему выходило, что деваться некуда, оставалось только атаковать - так хоть был шанс погибнуть с пользой. А с другой стороны... Куда там пошли уцелевшие японские крейсера? Вирен склонился над картой, усмехнулся. А ведь есть шанс-то, есть, ушли они не на базу, а просто куда подальше от места боя. Стало быть, на вражеской базе о результатах сражения узнают еще не скоро. А у него трофейный броненосец и карты минных полей. Стало быть, есть шанс хорошенько побить хрупкую японскую посуду. Тем более, сейчас, когда люди воодушевлены победой. Для того, чтобы подбодрить их еще больше, стоит немедленно представить отличившихся к наградам. Кого? Да тех, кто отличился в абордажной схватке, конечно. Боцмана, который так вовремя сообразил, что надо делать, надо проводить в прапорщики по адмиралтейству. И того кондуктора, ухитрившегося скрутить японца, собиравшегося взорвать корабль, тоже. И еще... У Вирена разом всплыли в голове полтора десятка фамилий. Уж кого-кого, а своих людей, экипаж крейсера, которым довелось командовать два с половиной года, он знал хорошо. Не то чтобы он был сторонником такого продвижения по службе нижних чинов, скорее, наоборот. Вот только две трети его офицеров оказались убиты или тяжело ранены. Легкоранеными оказались практически все офицеры «Баяна», даже сам Вирен. А еще людям, только что переживший страшное по напряжению морское сражение предстояло сейчас идти в следующее, и надо было их хоть как-то стимулировать к массовому героизму. Продемонстрировать каждому, что у него есть шанс стать «благородием», далеко не худший вариант. Что же, так и следовало поступить, но вначале адмирал вызвал к себе штурмана, молодого лейтенанта, сумевшего пережить этот бой и даже не сильно пострадать, и попросил:

- Ярослав Ильич, рассчитайте мне, пожалуйста, курс на Сасебо.

Контр-адмирал японского флота и брат его командующего, Того-младший не выдавал своих чувств даже легчайшим движением бровей. Лицо его оставалось бесстрастным, как и положено истинному самураю, однако в душе у него все кипело. И было, от чего.

Уже восемь суток броненосные крейсера японского флота без толку болтались в прямой видимости Вейхайвея, жгли уголь, который, надо отметить, импортировали из Британии, платя за него хорошие деньги, бездарно растрачивали ресурс механизмов. А сигнала о готовности британцы все не подавали. Высаженные разведчики (адмирал не любил играть с завязанными глазами) сообщили, что броненосцев в порту нет, и вообще, кроме интенсивных восстановительных работ в нем ничего не происходит. И что теперь прикажете делать? Особенно если учесть, что сроки британцы назначали сами?

Наконец адмирал плюнул (естественно, мысленно, совершенно незачем демонстрировать подчиненным раздражение, фигура командира должна излучать уверенность) и решил лично разобраться с этим вопросом. Ничего сложного в том не было, миноносцы при эскадре имелись, и какой-нибудь час спустя адмирал уже изнутри рассматривал порт Вейхайвея. И тут его постигло жестокое разочарование.

Броненосцев в порту не было. От слова вообще. Конечно, разведка об этом уже докладывала, но Того-младший до последнего надеялся, что здесь какая-то путаница. Наверное, это было самоуспокоение - броненосцев здесь и впрямь не наблюдалось. И не только их, но и других кораблей, разве что несколько транспортов разгружались, спокойно и не торопясь. А так - ни одного военного корабля, даже какого-нибудь вшивого миноносца. Да и в целом, порт сейчас производил жалкое впечатление. На месте складов воронки и пепелища, половина города в руинах, часть причалов разрушена. Адмиралу было известно, что кто-то здесь недавно похозяйничал, но вживую это выглядело куда внушительнее, и очень удручающе.

Его ждали, иначе как объяснить тот факт, что к тому моменту, когда миноносец закончил швартовку, у трапа уже материализовались два десятка морских пехотинцев во главе со страдающим лишним весом рыжим лейтенантом. Не того класса, что в британской метрополии, разумеется, но положенные ружейные приемы этот почетный караул проделал вполне сноровисто. Вот только шагая по улице, узкой, и кривой, неторопливо ремонтируемой шевелящимися словно осенние мухи китайцами, адмирал некстати подумал, что уж слишком топающий сзади почетный караул напоминает конвой.

К счастью, идти было совсем недалеко. В солидного вида двухэтажном каменном здании со следами поспешно сделанного ремонта и исполняющего сейчас роль мэрии, а заодно, по совместительству, военной комендатуры и еще целой кучи учреждений, их уже ждали. Адмирала без задержки провели в небольшой, казенного вида кабинет, и британец классического вида - сухопарый, высокий, рыжий - жестом предложил ему сесть. При этом сам он не соизволил даже встать из-за стола, продолжая бодро строчить ручкой по листу жесткой, очень белой бумаги. Что же, кому надо - тот и ждет, эта истина была японскому адмиралу хорошо известна, поэтому он с невозмутимым видом уселся на предложенный ему жесткий стул и замер.

Минуты тянулись одна за другой, медленно, словно мухи в патоке. У британца были железные нервы и огромный запас терпения, у Того-младшего - тоже. Правда, у британца имелось преимущество. Что бы он там ни писал, ему было, чем заняться. И все же, спустя примерно двадцать минут, Того понял, что выиграл. Британец начал ерзать, чуть заметно скашивать взгляд, писал он чуть медленнее, чем вначале... Совсем незаметно, если смотреть со стороны, однако от Того эти мелочи не укрылись. И, наконец, британец сдался. Отложил перо, сдвинул в сторону бумагу и, откинувшись в кресле, принялся сверлить японца глазами. Адмирал ответил ему абсолютно спокойным, достойным истинного самурая взглядом.