Прибежав домой, Жанна принялась печь блины, впопыхах обожглась не раз, но, похоже, мужская «половина» ничего не заметила и уплетала их за обе щеки.

Вскоре уставшие домочадцы залегли спать; Жанна, тоже прикорнула на краю кровати, но сон не шел долго…

Утром двери открыла Ритка – с взлохмаченной головой и в небрежно запахнутом халатике, накинутом на голое тело.

– А-а, подруга… – она с ехидцей ухмыльнулась. – Хочешь успеть на два фронта? И тут и там? Вон он, голубчик, лежит и дожидается. Иди, может, и для тебя что-нибудь да осталось!

«Стерва!» – чуть не крикнула ей в лицо, догадавшись обо всем, Жанна и стремглав, едва не потеряв каблуки, сбежала по лестничным ступенькам обратно на улицу.

Она помчалась куда-то, не разбирая дороги, натыкаясь на встречных прохожих; впрочем мало кто из них этому и удивлялся: опять понеслась репортерочка за хорошей или худой вестью, по радио узнаем.

Выбившись, наконец, из сил Жанна уединилась на старой скамье в зарослях кустов на речном берегу.

«И он-то как мог?! – подумала про белозубика зло. – Хотя Ритка оторва еще та, любому башку в два счета закрутит, потом проглотит и выплюнет. Да и мужики все, кобели, одинаковые»

Жанна начала мысленно представлять себе одного за другим всех бывших своих курортных красавцев, сбилась, запуталась. И верно: все – на одно лицо, даже забыла, как иных и звать. Вспомнила, почти вновь ощутила тепло мужниного плеча, когда под самое утро, положив на него голову, забылась ненадолго после бессонной беспокойной ночи…

Здесь, на речном берегу, было тихо, городской шум отдалился: слышно даже, как при порыве ветра мелодично позвякивает отвязавшимся «языком» колокол на звоннице церквушки над речной излучиной.

В этом недавно открывшемся храме Жанна буквально на днях брала интервью у настоятеля. Он был молод, скупо отвечая на вопросы, смущенно щипал пальцами реденькую свою бородку и для пущей солидности старался говорить басом, срываясь на тенорок. И, видимо, куда-то спешил.

Жанна поняла причину, увидев вошедшую в храм новобрачную пару; совсем юная невеста была в немыслимо пышном, в оборках и кружевах, подвенечном платье, вызывающе роскошном для унылых, с обсыпавшейся штукатуркой, кирпично-голых стен пустынного нутра храма. Галдя, вытаскивая на ходу видеокамеры и фотоаппараты, ввалилась толпа родственников и гостей.

– Венчание сейчас будет, понимаете? – замялся батюшка.

– Ничего, я подожду, потом договорим. – Жанна выключила диктофон и осведомилась, кивнув на стоявших перед аналоем новобрачных. – Надолго это?

– Дай Бог, на всю жизнь!..

«Вряд ли! – пытаясь разглядеть кукольно-безучастное личико юной невесты, усомнилась Жанна. – И разве не дань моде, это все?..»

Она усмехнулась, морщась от слепящих бликов фотовспышек.

Где-то в глубине храма запел хор, гости притихли, и, когда облаченный в белые ризы торжественно-важный священник стал обводить молодую пару с сияющими венцами на головах вокруг аналоя, Жанну укололо что-то вроде зависти. Вроде той, полузабытой – над строчками писем бывших подопечных – Саши и Маши…

– Вы обвенчайтесь с мужем-то! – предложил Жанне, прощаясь, священник, опять в своем черном одеянии ставший похожим на жердь в балахоне.

– Мы уж прожили почти двадцать лет! – ответила с горьким смешком Жанна. – Поздно!

– Это никогда не поздно… Была бы любовь!..

Во всем, что касалось мужа Василия, и в большом и в мелочах, она привыкла действовать решительно и бесповоротно. Вот и сейчас Жанна резко поднялась со скамьи, где еще минуту назад вытирала мокрые глаза и втихомолку кляла супостаточку-подругу и всеядного белозубика. Василий с утра собирался на прием к врачу: после работы на даче опять зашалило сердце – да и разве усидел бы он там, чтобы хотя бы гвоздь во что-нибудь не заколотить.

Муж уже вернулся домой, поднял с ожиданием близоруко-беспомощные глаза на влетевшую с улицы жену.

– Вася, нам надо обвенчаться! – Жанна, как обычно, сообщая о безоговорочно ею решенном, не давала мужу опамятоваться. Она успела по дороге домой забежать в храм и договориться обо всем с долговязым батюшкой. – Завтра же идем!

– А мне вот в больницу предложили лечь… Только для профилактики! – поспешно, словно успокаивая капризного ребенка, добавил Василий, заметив, что Жанна начала хмуриться. – Малыш, но я к нужному времени обязательно подойду куда надо…

Жанна, собрав кое-какие вещички, проводила Василия до здания больницы и потом, ночью, долго не могла заснуть. То вспоминалось что-то из совместной с Василием жизни, причем больше – хорошее, а не размолвки по пустякам, то Жанне хотелось забежать мыслями вперед и представить себе завтрашнее венчание в церкви. Она не была верующей, впитанный с младых «пионерских» ногтей атеизм бессознательно обитал в ней и заставлял стыдливо сторониться «всего этого» – церковного, ей непонятного. Но и было в предстоящем венчании пугающе-сладостное, заманчивое: вот так вот, с Василием, с одним-единственным на всю жизнь, что еще оставалась. Только с ним, самым близким…

Венчание. 1904 г. Худ. Николай Богданов-Бельский

Чередой стали проплывать ухмыляющиеся, самодовольные мужские физиономии; Жанна, брезгливо морщась, поспешила отогнать неприятное, не к месту, видение, опять вспомнила о том, как задремала успокоено прошлой ночью на мужнином плече, и с тем ускользнула, наконец, в сон…

Таинство венчания начиналось буднично, без помпы и торжественности, может потому что не толклась тут толпа зевак. Жанна с Василием, священник, за полотняной загородкой в углу пробовавший голоса хор, да приглашенный коллега из телерадиокомпании с видеокамерой в руках – вот и все. И то он оказался лишним: Жанна, теша свое репортерское тщеславие и желая увековечить событие, раскаялась потом, услышав снисходительно-насмешливый его шепот: «Ты для моды, старушка, все это затеяла или чтоб муженька удержать?!»

Перебарывая досаду, Жанна попыталась вслушаться в малопонятные ей тексты молитвословий, которые нараспев произносил священник, уловила и все-таки поняла изречение из «Апостола»: «…оставит человек отца своего и матерь, и прилепится к жене своей, и будета два в плоть едину» И еще: «…а жена да боится своего мужа»

Она с улыбкой посмотрела на стоявшего рядом с ней Василия, кажущегося, как обычно, совершенно безучастным ко всему происходящему, и заметила вдруг, что пламя высокой, с позументом, венчальной свечи, зажатой в руке мужа, лихорадочно колеблется, готовое вот-вот затухнуть. Рука Василия дрожала да и еще как! Он в ответ Жанне тоже заулыбался, виновато, растерянно, может быть так в первый раз за всю прожитую совместно жизнь.

До ехидных ли тут ухмылок и колких словечек коллеги-репортера с видеокамерой! Жанна, счастливая, напрочь забыла обо всем на свете, когда рука об руку с Василием, с венцами на головах, под песнопения хора они следом за священником пошли вокруг аналоя с книгой святого Евангелия на нем…

Поздний вечер того же дня помнился потом Жанне жутким кошмарным сном. И был горькой явью…

Надо было уговорить Василия идти ночевать в больницу, но разве до этого тогда было, да и сам бы он вряд ли бы туда отправился!

После выпитого шампанского, поцелуев и ласк, между прочим, давно и основательно подзабытых супругами, Василий в объятиях Жанны вдруг вздрогнул и сник, располосованный болью изнутри.

– Плохо мне… Ты не беспокойся!

Но Жанна, уже вскочив с кровати, металась по комнате: то искала таблетки, то хваталась за трубку телефона, пытаясь дозвониться до «скорой». «Карета» долго не ехала, Василию становилось хуже и хуже; Жанна, в кое-как накинутом на тело халате, выскочила на лестничную площадку и в истерике принялась звонить к соседям, моля о помощи…

«Скорая», наконец, приехала; молодой детина-фельдшер грубовато сказал Василию в ее тесном салоне: