«Комсомольская правда», 11 мая 1986 г.

Эвакуация из сел и деревень шла сложнее. Ни один колхозник не хотел уезжать в разгар весенних работ, многие еще не сознавали степени опасности.

«Московские новости», 1 июня 1986 г.

Мне приходилось принимать участие в ликвидации вспышек холеры, бывать в очагах чумы, посещать лепрозории. И поэтому, когда я выехал в Полесский и Иванковский районы, непосредственно примыкающие к тридцатикилометровой зоне, многое из того, что довелось увидеть в больницах и санэпидемстанциях, поначалу показалось знакомым: необычно большое количество медицинского персонала, среди которого много приезжих, дворы, забитые машинами «скорой помощи» с номерными знаками всех областей Украины, кабинеты главврачей, похожие скорее на боевые штабы во время войны. Но то, что происходило там, не идет ни в какое сравнение с событиями, имевшими место во время эпидемий прошлого: ни по степени стремительно нараставшей опасности для населения, ни по сложности задач, вставших перед медиками, ни по масштабам передвижения огромных людских масс.

Юрий Щербак, д-р медицинских наук, писатель «Литературная газета», 21 мая 1986 г.

Рассказывают и о тех, кто преподал детям первый урок жестокости – об учителях, покинувших своих учеников, предавших их. Это был урок измены, и он вызвал у детей шок. Нам всем известно, в первую очередь педагогам, писателям, врачам, что уже сейчас следует крепко задуматься над тем, как максимально смягчить последствия психологической травмы, нанесенной детям. Проблема существует, и ее нельзя решить одними подарками и самодеятельностью в пионерских лагерях. Стоит прочитать письма детей с юга, где созданы превосходные условия. Дети пишут о гостеприимстве, о тепле, с которым их встретили, но в звонкие голоса постоянно вплетаются смятение и беспокойство за судьбу родного дома.

«Литературная газета», 23 июля 1986 г.

Анастасия пробирается в тридцатикилометровую зону

В зону отправились на велосипедах. Шлык раздобыл для Анастасии дамский велосипед без перекладины впереди, иначе она не смогла бы и ехать, поскольку этот вид транспорта был ею основательно забыт с времен юности. С собой взяли рюкзаки с водой в бутылках, бутерброды и карманные фонарики.

Пока ехали по проселочным дорогам, Анастасия помаленьку освоилась со своим стареньким драндулетом. Но когда въехали в лес, стало труднее. Велосипед то и дело норовил свернуть с тропинки и врезаться в дерево. И все же это было еще не так трудно, как пошло потом… Вдруг Шлык скомандовал вполголоса:

– Гаси, тетка, фонарик. Зона.

– Я же ничего не вижу, Шлык!

Парень остановился, достал из кармана белый платок и привязал его сзади к седлу.

– Вот за белым пятном и держись. Свалишься – не ори, враз застукают. А если застукают, то помни: ты за поездку отвечаешь, я тебя из гуманизму в зону веду, сестру искать. Заметано?

– Заметано, – послушно подтвердила Анастасия.

В одном особенно опасном месте они шли пешком, ведя велосипеды за руль. Прошли мимо черного щита с надписью «Запретная зона. Опасно для жизни!». В темноте белая надпись была отчетливо видна издали. Потом ехали уже только лесом и кустарником. Раза два останавливались, пили воду из бутылок. Один раз такой привал был возле ручья.

– А из ручья напиться нельзя? – спросила Анастасия.

– Нельзя. Тут она повсюду, радиация эта. И где ее больше, где меньше, этого никто не знает. Бывает, что за пятнадцать километров хватают дозу больше, чем возле самой станции. А вон и она сама. Видишь, небо светится? Промплощадка это. Там день и ночь работы идут. Реактор шапками закидывают.

– Почему «шапками»?

– Да потому что так в газетах пишут – нам, мол, Чернобыль не беда, нам все лабуда! Людей понагнали, солдатни. Жалко ребят. Я близко подходил, видел, как они работают. Респираторов и тех не хватает, в марлевых повязках радиацию эту лопатами сгребают. Жуть!

– Но ведь и ты в зону ходишь, не боишься радиации?

– Кто тебе сказал, что не боюсь? Дураки только не боятся. Я таблетки йода пью и чистый спирт каждый день. Я, понимаешь, на год жизни собрать хочу, год пожить, как душа просит, а потом можно и на коечку больничную.

Он помолчал, а потом продолжил тихо:

– Погулять я хочу, тетка. Еще раз, другой схожу в зону – и на юга подамся. А солдатикам что светит за их геройство? Хорошо, отпуск дадут. Утром вертушки полетят. Ну, вертолеты ихние. Так вот, в каждом вертолете свинцовая прокладка. Я с одним вертолетчиком разговор имел. Смеется: «Если хочешь быть отцом, закрывай свой… свинцом». Ему-то нужно и посмеяться, а иначе – хоть топись. А все же он подлетел к реактору, сбросил мешки с песком и глиной – и назад на базу. А солдатик в своей марле день и ночь в зоне. Так-то, тетка! А теперь хватит нам с тобой тут рассиживать. У нас впереди самое опасное место – шоссе проскочить надо. Айда!

Они сели на велосипеды и снова двинулись в путь. Взошла луна, и в ее свете Анастасия лучше видела белое пятно Шлыкова платка впереди. Но ехать легче не стало: дорога пошла кустарником и ветви немилосердно хлестали ее по лицу.

Скоро послышался ровный машинный гул. Шлык приостановился.

– Сейчас будем ехать по кустам вдоль дороги, а потом рванем через шоссе.

Гул становился все яснее, и вот уже между кустов стало видно мокрое шоссе. Анастасия уже знала, что его специально поливают, чтобы смыть радиоактивную пыль. Мелькнула мысль, что вода эта стекает потом с шоссе и, возможно, достигает тропинки, по которой они едут, осаждая здесь радиацию.

Вскоре Шлык спрыгнул с велосипеда и знаком велел Анастасии сделать то же самое. Потом они встали за широким кустом. Перед ними был поворот шоссе, в обе стороны уходившего за темную стену высоких кустов. Шлык крепко схватил ее за руку и вполголоса сказал:

– Теперь надо ждать, чтоб у них затор на дороге случился. Тогда и проскочим на ту сторону.

Ждать пришлось долго. Машины почти непрерывным потоком шли все в одну сторону, туда, где светилось небо над промплощадкой. В обратную сторону редко проскакивала одна-другая, больше легковые. Но вот машины пошли реже, затем поток прервался. Шоссе опустело. Шлык дернул Анастасию за руку и бегом, согнувшись, ведя велосипед за руль, рванул через шоссе. Анастасия побежала за ним, на бегу больно ударилась ногой о педаль, но от Шлыка почти не отстала.

На той стороне шоссе тропинки не было, и они шли напролом по придорожному кустарнику, стараясь меньше цеплять колесами за ветки кустов. Потом у них на пути возник небольшой холмик, и Шлык свернул к нему.

– Дот. С войны оставлен, вроде памятника. А мы в нем отдохнем малость, водички попьем. Дальше опять на великах двинем, отсюда тропинка к самому поселку.

Отдыхали в доте недолго, фонарики не зажигали: шоссе гудело в нескольких метрах от них. После этого привала уже снова ехали.

Перед съездом в поселок велосипеды спрятали в кустах и дальше отправились пешком Шлык уверенно крался вдоль заборов, вел Анастасию через дворы и кусты детских площадок. В одном месте он вдруг рванул ее за плечо:

– Ложись! Менты!

Неподалеку от них по широкой улице проехала милицейская машина.

– Патруль, – пояснил Шлык, когда машина скрылась за поворотом – Раз в ночь они все тут объезжают. Это нам повезло: теперь уже во второй раз они сюда не сунутся. Им тоже лишние рентгены хватать неохота.

Они вышли на довольно широкую улицу с высокими домами. При свете луны эти громады с мертвыми темными окнами казались зловещими. Анастасия чувствовала, как больно колотится ее сердце, то ли от волнения, то ли от перенапряжения сил в этой ночной поездке.

– Ну, вот тебе проспект Энергетиков. Какой дом-то?

– Сорок два.

– Это вон в тех корпусах. Пошли!