– Настенька, я не невеста. Я жена.

– Как? Что такое? Какая жена? Ты же, как я поняла, только сегодня получила предложение и дала согласие?

– Ну да. А потом я стала женой Ивана. А потом мы пошли купаться в Неве, вот и все. И через неделю мы вместе уезжаем с ним в Чернобыль, на Украину. Он работает на атомной станции. Вот и вся моя судьба, чего же еще?

– Так. А институт?

– Институт – заочно. Или вообще никак. Мне главное, чтобы были у меня сначала три девочки, а потом еще один мальчик. Или нет, сначала мальчик, а потом три девочки. Это, наверно, так прекрасно – иметь старшего брата! Но три девочки – обязательно. Как мы. Одну мы назовем в честь нашей мамы Ниной, а две другие будут Анна и Анастасия. Иван согласен.

– Нет, это что-то уже совсем ни на что не похожее. Анна, Анна! Забирай свою сестрицу и кати в Париж, в Амстердам, в Нотр-Дам, на Мадагаскар! Куда хочешь, только увози ее поскорей от этих чудовищных приключений!

Анна вошла в комнату с халатом в руках, накинула его прямо на мокрые плечи Аленки и повела ее в ванную.

– Иди-иди, чудовище. Так его что, и вправду Иваном зовут?

– Ну да. Могла ли я упустить такой случай? Иванушка с Аленушкой, вы понимаете?

– Лично я – нет. Я ничего не понимаю, – проговорила Анастасия, хватая сигарету и разминая ее дрожащими пальцами.

Анна вернулась в комнату и полезла в шкаф.

– Ты чего ищешь? – спросила Анастасия. – Уж не шампанское ли – по случаю торжества твоего свободного воспитания?

– Нет, шампанского у меня нет. Но где-то было полбутылки сухого.

Из ванной донесся шум падавшей из душа воды, потом пение Аленки, а потом ее крик:

– Настенька! Аннушка! Хоть вы и умные, а я дурочка, я все равно вас очень люблю и всегда буду любить!

Анна, Ирина и Свен узнают новость

– Аннушка! Пора вставать! Вас ждут кофе, томатный сок, омлет с грибами и Свен с новыми переводами.

М-м! Как хорошо начинается новый день! Анна улыбнулась и открыла глаза. Нигде она так легко не просыпалась, как здесь, в Стокгольме. Это, наверное, балтийский воздух так на нее действует – ветер с родной Балтики! Да и когда еще ее так будили, когда подавали ей в постель кофе?

– Спасибо, милая Ирина Борисовна. Доброе утро.

Анна одной рукой взяла чашку с кофе, другой стакан с томатным соком. Кофе бодрил, разогревал, сок освежал. Через две минуты от сна уже вовсе ничего не осталось.

Приняв душ и приведя себя в порядок, она спустилась в кухню по веселой деревянной лестнице с поскрипывающими ступенями.

– Привет, Свен!

– Привет, Анна! Как спала?

– Прекрасно. Правда, во сне кому-то читала какую-то лекцию, но сейчас уже не помню о чем.

– Это ты для того, чтобы не выбиваться из ритма, заданного Ириной?

Анна никак не могла привыкнуть к тому, что Свен, ученик Ирины Борисовны в прошлом, а теперь коллега и соавтор некоторых ее переводов, называет ее без отчества, просто по имени – Ирина. Вот бы кто-то из ставших взрослыми учеников Анастасии звал ее Настей! Демократично, но невозможно. Легкая грусть при воспоминании о сестре на миг охватила ее всю и тут же отпустила. Анна не позволяла себе расслабляться в воспоминаниях. Семь лет, как они расстались, семь лет – и ни одного письма ни от Анастасии, ни от Аленки. Одной писать не позволяет ее партия, другой – работа мужа на атомной станции. Хватит об этом.

К тому же, сейчас она отогрелась душой у милой Ирины Борисовны. Хорошо, что она согласилась на это турне по Швеции! Вот так, неожиданно, вдруг встретила родного душой человека и успела привязаться к нему, полюбить. Чем-то Ирина Борисовна напоминала Анне ее мать: такая же веселая, готовая радоваться чему угодно, как ребенок, – солнечному дню, красивому острому словцу. Среди неторопливых, спокойных шведов она несется по жизни, как метеор, все и вся заражая энергией, включая в свое движение И цель у нее такая прекрасная: по сути в Стокгольме только вокруг нее и существует этот островок внимания к России, к ее литературе, ее искусству. А ведь Ирина Борисовна уже больше двадцати лет назад выехала из Советского Союза со своим мужем-шведом. Господин Карлссон шутит: «В Швеции нет вулканов, ну так я вывез один из России!»

Пока Анна думала об Ирине Борисовне, та вовсю гремела посудой на кухне, одновременно что-то напевала и разговаривала со Свеном.

Анна оглядела стол, обнюхала, дергая носом:

– А что это тут так вкусно пахнет? Что еще на завтрак, кроме Свена?

– Омлет с грибами и с авокадо.

– Какая экзотика!

– Не большая, чем твой кофе с томатным соком, Анна, – улыбнулся Свен.

– Кофе с томатным соком – это мой личный вклад в западную цивилизацию.

– А не лекции о самиздатской поэзии и не статьи о ней?

– Нет, только кофе с томатным соком. Лекции может читать каждый, а вот кофе с томатным соком – это было озарение, это было, как удар молнии! В ту минуту, когда я поняла, что можно попробовать совместить два любимых напитка, я узнала, что испытывает гений, открывая что-то новое в искусстве. Я чувствовала себя Моцартом.

– А не Менделеевым? Ведь это уже химия.

– Эйнштейном! Это было преображение вещества.

– Дети, поторопитесь! – вмешалась в их болтовню Ирина Борисовна. – Через пять минут явится журналистка из женского журнала. Кстати, Анна, у вас далеко фотографии Ирины Ратушинской?

– Вон там пакет, на холодильнике. Я еще с вечера приготовила.

– Отлично. Свен, а ты что нам сегодня принес?

– Я перевел вот это.

Свен протянул ей листок со стихами.

– Нет, я лучше на слух. Аннушка, прочтите вы по-русски, а потом Свен прочтет по-шведски. На слух я лучше улавливаю, у меня ведь абсолютный слух, вы это знаете, дети! А если я буду читать, то обязательно отвлекусь на какие-то свои ассоциации, какие-то свои мысли вмешаются.

– Еще бы! Ирина думает со скоростью ЭВМ и без перерывов. Читай, Анна.

Анна взяла листок, прочла сначала – в который раз! – про себя, а потом вслух:

Анна умолкла и положила свой листок на стол. Тогда Свен прочел стихи по-шведски. Ирина Борисовна слушала, покачивая в такт головой, будто слушала музыку. Анна пыталась по интонациям уловить, правильно ли Свен угадал, почувствовал стихи? Не повторил ли он ошибки французского переводчика, которому в стихотворении почудилась уверенность бо́льшая, чем это слышалось Анне? Он в своем переводе особенно подчеркнул это «мы задержим», «дальше нас не пойдет», «не бойтесь». Анна же хотела, чтобы Запад слышал другое: как хрупкие плечи пытаются задержать чуму, как маленькая женщина с кудрявой головой храбро пытается встать поперек смертоносного ветра. И в этом «Не бойтесь на другой половине шара» ей слышалось горькое: если вы нас не хотите слышать, хотите жить спокойно, то хотя бы помните, что нам-то все равно некуда уйти, потому что страшные звезды уже горят над нашей головой, потому что кошмар охватил нас со всех сторон, – и мы будем вас заслонять, у нас просто нет выбора. «На моей половине ветер и чума». Только вот иную чуму как раз ветром-то и разносит… Ирине Борисовне перевод понравился. Решили, что на лекции в Гетеборге она сегодня прочтет его в числе других переводов Свена.