— Где?
— Над Атлантикой.
Шеллинг устало сплюнул. Хрипло сказал.
— Врёшь.
— Ну, почти. У меня сейчас свой путь. Ты слышал, что наш президент подарил русским Аляску и Гавайские острова?
— Ты что несёшь?
— А в момент дарения, кинул нас на Киев, черножопая сука! Шеллинг, я лечу туда, куда не надо. А ты уноси ноги из Киева. Мой тебе совет. Мы же немного друзья. Приказов от меня больше не будет. – Связь отключилась.
— Он всё-таки сумел выстрелить в себя. Уважаю. Надо сильно любить жизнь, чтобы расстаться с ней.
— Кто?
— Хемингуэй. Настоящий боец не имеет права умирать больным, в кровати. Он сумел не унизиться. Охотник на львов и умер как настоящий лев.
— Ох, что–то тебя последнее время клонит в такую непонятную тему... Стих бы лучше написал.
— Все стихи о том же. О смерти. Просто надо понимать. И ты, вообще–то, со мной согласен. Но в глубине души в глубине своих рефлексий и прочей ерунды...
— Самоубийство грех.
—... которую и выдают за благопристойный смысл жизни. Зачем? – Помолчал. – Грех ощущать себя дерьмом и передавать своими флюидами дерьмо другим. Чтобы тебя жааалееелии!!! Тьфу! Вот это – грех. Ты сумей уйти, когда это необходимо. Молча, тихо и без внимания. Влейся в реку Хроноса и исчезни так же беспричинно, как и появился. Представь себя на месте того же льва, совершившего необыкновенную метаморфозу, и превратившегося в побитую собаку. В суслика! В тушканчика одноногого! Но эта метаморфоза характера и натуры не касается. Можешь спросить у кого угодно, из бывших львов. Врать, конечно, начнут, но правду в глазах увидишь. А? Каково одноногому львищу разбираться с толпой тушканчиков, если он и сам тушканчик, да ещё одноногий, а двуногие помнят, что раньше это был лев. А?
— О, господи. Не доставай. Что ты плетёшь? При чём здесь суслики и Хемингуэй?
Первый приблизил лицо вплотную ко второму и отчётливо проговорил:
— Все мы, рано или поздно, превратимся в старых, больных собак. Так устроен мир. Самый верный способ прожить подольше – это побыстрее умереть. Латинская фраза momento mori ещё либеральничает: она говорит своим текстом для понятливых – умри вовремя. Не забывай о смерти. А то она сама о тебе вспомнит лишь в самый неподходящий момент.
— У тебя приступ профессионального заболевания. Расскажи мне лучше о незабудках...
— А что ты понимаешь в фито флоре? Что ты понимаешь в красоте? – И понизил голос: – Да только тот, кто по–настоящему ощущает и понимает красоту мира, только тот сумеет уйти как Хемингуэй. Все остальные – плачущие болтуны, просящие у выдуманного бога бессмертия. – Открыл базуку и вставил в неё заряд. Закрыл затвор. – Нет, ты прикинь? Бессмертие? А собственно за что? А собственно зачем? – И закончил свою речь квадратной мыслью: – Настоящий мужчина не имеет права жить больше сорока лет. Да так раньше и было. Ага! – Поднёс базуку к плечу и с грохотом выстрелил из неё по вылетевшему прямо из–за дома №25, на Крещатике, американскому штурмовику SF–100.
— Во ты даёшь! – изумился второй. – Ждал что–ль, его? И откуда он взялся?
— Наверное, сбили не всех. КПД у Мамы, значит, не 100%. Но летел он как ошпаренный шмель.
Снаряд от базуки попал в бронированное днище штурмовика, самолёт завалился на крыло и исчез за домами.
— К Днепру полетел промывать двигатель, – сказал философствующий снайпер. – Но его там всё равно достанут. – Посмотрел на напарника. Сказал: – Хорошо, что мы имеем на данный момент? Подскажи?
— Группа из Тель–Авива в Киев не прилетела. Вовремя одумалась. Или ей повезло. Ты знаешь, что мне Дубина говорил по телефону? И предупреждал, что это секретная информация. Сбили около трёх тысяч самолётов, включая беспилотные. Гнались и за стратосферной базой, – самолёт–спутник, стоит, говорят пять миллиардов долларов, – но она свалила, ей повезло. И какая–то заваруха в мире серьёзная начинается. Сербы атаковали Лондон.
— Что ты сказал?
— Сербские "Чёрные ягуары" атаковали один из дворцов Королевы, подорвали Биг–Бен, разворотили всю Даунинг–стрит. Вместо той самой стрит, теперь стоит подобие Стоунхенджа. Но они делали только показательные, политические нанесения ударов. Почти никто не погиб, по меркам Багдада.
— Я не верю своим ушам. А американцы?
— Вот в этом то и весь фокус. Русский президент чем–то зажал яйца американскому, и он от счастья вернул России Аляску и подарил Гавайские острова. Кое–что ещё обещал. Да и насчёт Кубы Дубина новость сказал. Это же его любимый остров. Куба объявила, что входит в состав Российской Федерации немедленно, по факту заявления президента. А Россия пусть, если хочет, ратифицирует на любых условиях.
— Дубина перебрал пива. Меня предупреждали, что он может. А что со сбитыми "Геркулесами"?
— Из тысячи "Геркулесов" и В-79 поражены все до одного. Десантникам повезло, машины шли высоко, и все успели выпрыгнуть. Теперь будут ходить, еду выпрашивать. Мамка, дай млеко, яйки...
— А что там русские на востоке?
— Русские дивизии прошли линию Батурина и бронетанковыми группами идут к Киеву. "Чёрные ягуары" приземлились в Прилуках и дозаправились. В Киеве введено военное положение, на улицу выходить запрещено. Ты же слышал, усатый по ретрансляторам орал?
— Да уж, прямо так все и сидят дома! Магазины грабят!
— И правильно делают. Жить то надо. Всё равно неизвестно, к кому колбаса попадёт. К тем же голодным американским десантникам. Добредут до Киева, и начнётся голод.
— Может, ты и прав. Пошли вниз, к "Феррари". Надо тоже пополнить запасы продовольствия, – сказал первый. – Мы свою задачу выполнили. И даже перевыполнили.
Оба бойца киевского Сопротивления стали спускаться с крыши дома вниз, на брусчатку Крещатика, стуча французскими десантными ботинками по крыше.
— Сейчас, сейчас, Фихте. Мы долетим до реки, – говорил сквозь зубы Шеллинг, удерживая силой рук штурмовик в горизонтальном положении. Кабина медленно наполнялась дымом. Что–то из изоляции стало тлеть.
— Город всё равно пустой, – продолжал Шеллинг. – Какой дурак будет находиться в центре такого пекла? Сидят в метро как мыши, и бронированные заслонки закрыли. Мы аккуратно полетим вдоль Днепра к своим войскам. Дорогу я знаю. И потуши ты то, что там тлеет!
— Генерал, смотрите, на крыше дома человек с оружием!
— Какой ещё человек?
Шеллинг успел заметить несущуюся болванку снаряда, разорвавшуюся об днище самолёта. SF–100 кинуло в сторону, и он чуть не зацепил высокий дом, в окно которого глядел худой дед с трубкой в зубах.