Сарвант, казалось, был другого мнения. Он становился все более замкнутым и к концу обеда не поднимал глаз от тарелки.
Витроу же совсем разбушевался. Когда жена проходила мимо него, чтобы распорядиться по кухне, он сильно, но с любовью похлопал ее по широкому заду, рассмеялся и сказал, что вспомнил ту ночь, когда была зачата Робин, а затем пустился расписывать подробности той ночи.
Прямо посреди рассказа Сарвант поднялся и вышел из дома. После его ухода за столом воцарилась тишина.
— Ваш друг заболел? — спросил, наконец, Витроу.
— Некоторым образом, — ответил Черчилль. — Он вырос в стране, где сексуальные разговоры считаются непристойными, табу.
Витроу удивился.
— Однако… как же такое могло произойти? Что за странный обычай?
— Я полагаю, что и у вас есть свои запретные темы, и они могут показаться столь же странными ему. Извините меня, я должен пойти и выяснить, что он затевает. Я скоро вернусь.
— Передайте ему, чтобы он тоже вернулся. Мне хочется еще разок взглянуть на человека со столь извращенным мышлением.
Выйдя из дома, Черчилль увидел, что Сарвант попал в довольно своеобразное положением. Он забрался почти на половину высоты тотемного столба и тесно к нему прижался, чтобы не упасть. Увидев эту освещенную луной сцену, Черчилль стремглав бросился назад, в дом.
— Во дворце львица! Она загнала Сарванта на столб!
— Это Алиса, — пояснил Витроу. — Пума, которую мы отпускаем после захода солнца отпугивать бродяг. Я сейчас попрошу Робин унять ее. Она и ее мать умеют управляться с крупными кошками намного лучше меня. Робин, отведи Алису в клетку!
— А может ее лучше взять с собой? — спросила Робин.
— Ты не возражаешь, если мистер Черчилль проведет меня на концерт? С тобой он успеет поговорить позже. Я уверена, он не откажется от предложения погостить у нас некоторое время.
Казалось, что-то промелькнуло между отцом и дочерью. Витроу понимающе улыбнулся и кивнул.
— Разумеется. Мистер Черчилль, не угодно ли вам быть моим гостем? Можете оставаться у нас столько, сколько вам заблагорассудится.
— Для меня это большая честь, — согласился Черчилль. — А Сарванта касается это приглашение?
— Если он пожелает. Только не уверен, что ему будет легко у нас.
Черчилль открыл дверь и пропустил Робин. Она вышла наружу и, не колеблясь, взяла пуму за ошейник.
— Спускайтесь, Сарвант, — позвал Черчилль. — Еще не пришло время бросать христиан ко львам на растерзание.
Сарвант неохотно спустился со столба.
Мне, разумеется, следовало не трогаться с места. Но все произошло так неожиданно. Я меньше всего ожидал этого.
Вас никто не осуждает за то, что вы спасались, как могли, приободрил его Черчилль. — Я бы поступил точно так же. Горного Льва нельзя не уважать.
— Подождите немного, — произнесла Робин. — Я должна пойти за поводком для Алисы.
Она погладила голову львицы и пощекотала, хотя издаваемые ею звуки напоминали, скорее, шум отдаленной грозы. Затем, по команде хозяйки, она последовала за нею в дом.
— Все в порядке, Сарвант, — сказал Черчилль. — Почему вы улизнули из-за стола? Неужели вам непонятно, что этим вы могли нанести смертельную обиду нашим хозяевам? К счастью, Витроу на меня не сердится. А вот из-за вас этот лучший взор Фортуны за все время нашего пребывания в Ди-Си мог от нас отвернуться.
Сарвант сердито посмотрел на Черчилля.
— Неужели вы хоть на миг допускаете, что я должен был спокойно переносить описания совокупления с женой?
— Полагаю, что в данное время и в данной стране в этом нет ничего предосудительного, — спокойно заметил Черчилль. — Эти люди, ну, как это сказать, люди вполне земные. Им по нраву хорошая возня в постели, им нравится рассказывать об этом.
— Боже праведный, да ведь вы их защищаете!
— Сарвант, что-то я вас никак не пойму. Вы сотни раз сталкивались с обычаями гораздо более отталкивающими, совершенно омерзительными, когда мы были на Виксе. Но я никогда не замечал, чтобы вы отворачивались.
— То было совсем иное. Виксиане не были людьми.
— Они были гуманоидами. Нет, Сарвант, нельзя осуждать этих людей, исходя их наших этических норм.
— Вы хотите сказать, что получили удовольствие от анекдотов об его постельных радостях?
— Мне, разумеется, было не совсем по себе, когда он рассказывал о зачатии Робин. Но, полагаю, только из-за того, что сама Робин присутствовала при этом. Однако это нисколько ее не смущало — она смеялась вместе со всеми.
— Эти люди — выродки! Нет кары на их головы!
— А мне всегда казалось, что вы противник всякого насилия.
— Да? — Сарвант запнулся в недоумении. Затем произнес тихо: — Вы правы. Я поддался ненависти, хотя мне следовало бы возлюбить. Но ведь я только человек. И тем не менее, даже такой язычник, как вы, абсолютно прав, упрекая меня в том, что я заговорил о каре.
— Витроу предложил вам вернуться.
Сарвант покачал головой.
— У меня не хватит духа на это. Один бог знает, что может случиться, если я проведу там хотя бы одну ночь. Я бы не удивился даже, если бы он предложил мне свою жену.
Черчилль рассмеялся.
— Я так не думаю. Ведь Витроу не эскимос. Вы, что, думаете, если эти люди развязны в разговоре, так у них нет определенного кодекса сексуального поведения? Да он у них может быть даже более строгим, чем во времена королевы Виктории. Что вы намерены делать дальше?
— Я хочу подыскать какую-нибудь гостиницу и заночевать в ней. А вы?
— Робин, похоже, собирается взять меня в город. Ночевать буду здесь. От такой возможности не хочется отказываться. Такой человек, как Витроу, мог бы нам помочь занять приличное положением в Ди-Си. Во многих отношениях Вашингтон мало изменился — здесь во все времена неплохо иметь хорошую «руку».
Сарвант поднял руку в знак прощания. Лицо его было серьезным.
— Да поможет вам Бог, — прошептал он и шагнул в темноту улицы.
Из-за угла показалась Робин, держа в одной руке поводок, а в другой — большую кожаную сумку. Было ясно, что она была занята не только подготовкой львицы. И хотя единственным источником света была луна, от Черчилля не ускользнуло, что девушка переоделась и наложила свежую косметику, а также сменила сандалии на туфли с высокими каблуками.
— А куда делся ваш друг?
— Ушел куда-то, где можно переночевать.
— Вот и хорошо! Мне он не понравился. И я опасалась показаться грубой, не пригласив его с нами.
— Не представляю себе, что вы можете быть грубой. Не стоит из-за него расстраиваться. По-моему, ему нравится страдать. Так куда мы идем?
— Что-то меня уже не тянет на концерт, не люблю долго сидеть на одном месте, можно пойти в парк, там много всяких развлечений. А в ваше время как было?
— Было по-всякому. Интересно, как изменились за эти годы развлечения? Но вообще-то, мне все равно куда идти. Лишь бы с вами.
— Мне показалось, что я вам понравилась, — улыбнулась Робин.
— А какому мужчине вы бы не понравились? Но, как ни странно, мне кажется, что и я вам по душе. Ведь во мне нет ничего особенного, просто рыжий борец с лицом ребенка.
— А я люблю детей, — ответила Робин. — Почему это вы удивились? Да у вас, наверное, была добрая сотня девушек, с которыми вы спали.
Черчилль заморгал от неожиданности. Зря Сарвант посчитал, что он уже привык к острым манерам жителей Ди-Си.
У него хватило ума обойтись без хвастовства.
— Могу поклясться, что вы — первая женщина, к которой я притронулся за восемьсот лет.
— Великая Колумбия, как же это вас не разорвало от переполнения! — весело воскликнула Робин.
Черчилль покраснел и был рад, что в темноте этого не видно.
— Есть идея, — предложила Робин. — Почему бы нам не покататься сегодня вечером на яхте? Сейчас полнолуние, и Потомак очень красив. Да и жара на реке не такая. Скоро вечерний бриз.
— Отлично, но придется долго ждать.
— Храни вас Виргиния! Вы думаете, мы пойдем пешком? А коляска для чего?