— Понял вас, Иван Николаевич!

— Выполняйте! — Генерал нажал кнопку селектора и посмотрел на часы. — Ну, кажется, якорь брошен.

— Брошен, Иван Николаевич. Жалею только об одном.

— О чем?

— Если бы эта встреча была три года назад!.. — Яновский гулко вздохнул и поправил галстук. — Очень жалко, что мое время истекло.

— И что бы было, если бы наша встреча состоялась три года назад?

— Свою тему без берегов я сузил бы до той, какую вы только что назвали.

— Ничего, у вас впереди вечность. Гордей Каллистратович сказал мне, что вы сделали в издательстве «Знание» заявку на брошюру?

— Да. — Яновский удивился осведомленности генерала.

— Вот в ней-то, в брошюре, после того, как вы поработаете в нашем первом московском изоляторе, вы напишете то, что будет иметь берега и будет, как теперь принято говорить, большое воспитательное значение. И адресовать эту книгу родителям, которые должны заботиться о судьбе своих детей, когда они еще «лежат поперек лавки».

Яновский встал, слегка поклонился.

— А я могу проконсультировать то, что я напишу, когда поработаю в изоляторе?

— Разумеется, можете.

— У кого?

— Если доверяете — я к вашим услугам. — Генерал встал, вышел из-за стола и крепко пожал руку Яновскому. — Желаю удачи. Мой телефон у вас есть. А сейчас зайдите к моему заместителю. Его кабинет этажом ниже. Комната сорок восемь. Полковник Бекетов Анатолий Михайлович. Он сделает все, что в наших силах. Он вас ждет.

Уже в коридоре, выйдя из приемной генерала, Яновский посмотрел на часы. «Ничего себе, вместо двадцати минут — полчаса. Прощаясь, даже вышел из-за стола… Как примет меня полковник Бекетов? — думал Яновский. — Генерал принял по высшему классу. Умен, деловит, благороден…»

Глава пятая

За семь лет работы инспектором по делам несовершеннолетних в отделении милиции, куда она попросилась сама при распределении после окончания юридического факультета Московского университета, Калерия впервые столкнулась с тем, когда подросток сам, добровольно пришел в комнату по делам несовершеннолетних и излил не только всю боль своей души, но и раскрыл свои планы, которые он, как великую тайну, хранил от родных и друзей. Обычно «трудных» подростков, которые уже обеими ногами стоят на тропинке правонарушений, в милицию для беседы с инспектором (а кого и для постановки на учет) вызывают повесткой на дом или через школу. Бывало, что Калерия и сама приходила на квартиру молодого человека или девушки, если наступала тревога за их поведение. Во всяком случае, как наблюдала Калерия, почти каждое знакомство подростка с комнатой по делам несовершеннолетних было своего рода драматическом полосой в биографии человека, еще не дожившего по возрасту до паспорта или только получившего его, а тут вдруг — на тебе, явился сам и, волнуясь от напряжения, попросил, чтобы его выслушали и посоветовали, что ему делать дальше.

— Ваша фамилия и имя? — спросила Калерия, с ног до головы окидывая взглядом высокого сероглазого паренька, который сразу же, с первой минуты вызвал у нее доверие.

Она уже давно заметила, что совершившие правонарушение подростки, перешагивающие порог милиции не по своей воле, во время беседы почти никогда не смотрят в глаза тому, с кем им приходится вести официальный разговор, Правда, пока еще не допрос, а всего-навсего лишь беседа, если причина, приведшая молодого человека в милицию, связана с правонарушением. А этот, переминаясь с ноги на ногу, смотрит на нее такими широко раскрытыми, доверчивыми глазами, что в первую минуту Калерия несколько смутилась. Пока еще не только не догадывалась о причине прихода молодого человека в милицию, но даже подумала: не ошибся ли он адресом?

— Моя фамилия Таранов, Константин… — застенчиво проговорил молодой человек.

— Пожалуйста, присаживайся, Костя, и рассказывай: кто ты и каким ветром занесло тебя в наши края? — Калерия показала на стул, стоявший у стола, а сама, чтобы разрядить обстановку напряжения первого знакомства с подростком, стала перебирать в вазе цветы, выбрасывая из букета слегка увядшие и поправляя те, что она оставляет в вазе.

— Я учусь в ПТУ… На последнем курсе… — глухо покашливая в кулак, начал Костя, но Калерия, извинившись, перебила его:

— Пожалуйста, скажи свой адрес. Это полагается по форме. Меня зовут Калерия Александровна.

Костя сказал свой адрес, и Калерия записала его.

— Ну, а теперь я тебя слушаю.

С минуту Костя, насупившись и нагнув голову, молчал, не зная, с чего начать. Потом наконец заговорил:

— Калерия Александровна… Дальше так нельзя… Нет больше сил смотреть, как он мучает и унижает мать. И это с тех пор, как я себя помню. Бьет ее чуть ли не каждый день. Последний год озверел окончательно.

— Кто?

— Отец.

— Где он работает? Кем?..

— Грузчиком в овощном магазине.

— Пьет?

— Не то слово. Трезвый — человек, а как выпьет… — Костя вздохнул и ладонью вскинул упавшую на глаза прядь русых волос. — А последний год пьет каждый день. — От стыда за поведение родного отца, не поднимая глаз, он продолжал: — Однажды я был уже на грани, хотел задушить его сонного или отравить, уже приготовил отраву, но вовремя одумался. Несколько раз пытался защитить мать, но все кончалось тем, что он избивал меня так, что неделями не ходил на занятия, был весь в синяках. Не знаю, что дальше делать. Пришел к вам посоветоваться. О вас очень хорошо говорят ребята с нашего двора.

— Отец проживает с вами? — Калерия взяла ручку чтобы что-то записать.

— С нами.

— Его имя и отчество?

— Николай Иванович.

— Тоже Таранов?

— Да.

— В каком магазине он работает?

— На нашей же улице, рядом с гастрономом, в доме восемнадцать.

— И давно он работает грузчиком?

— Два года.

— А до этого?

— До этого работал таксистом в Тринадцатом таксомоторном парке.

— И тоже пил?

— Пил, но ее так… За пьянку и уволили.

Калерия, словно вспомнив что-то знакомое и печальное, вздохнула.

— Все понятно… В каком ПТУ учишься?

— В электромеханическом, на Шаболовке.

— И как успехи?

— В училище вроде бы хвалят. — Застенчивая, виноватая улыбка вспыхнула и тут же потухла на губах Кости.

— А где работает мать?

— Ткачиха… на «Трехгорке».

— В чем, на твой взгляд, причина такого поведения отца?

— Он ревнует мать, — не отрывая от пола глаз, ответил Костя.

— К кому?

— Даже сам не знает к кому. Мама работает в цеху, где одни женщины. С работы летит пулей. В магазин и из магазина ходит чуть ли не бегом, даже соседи смеются. Когда бывает трезвый, иногда винит себя за побои, просит прощения, а как напьется, так все начинается сначала.

— Соседи знают, как отец в пьяном виде издевается над матерью?

— Еще бы!.. Не раз хотели писать на него в милицию, да их мать отговаривала, все надеется, что утихомирится. На работе тоже хотели вмешаться, но мать упросила не делать этого. Боится отца. Пригрозил, что убьет.

Калерия закурила и, словно что-то прикидывая в уме, долго смотрела на Костю, потом пришло решение.

— Я помогу вам с матерью, только прошу тебя, Костя, об одном — ты не мешай мне и о том, что был у меня, матери не говори, она из жалости и из боязни может сорвать мои планы.

— Я могу их знать?.. — Большие серые глаза Кости, в которых стыла немая тревога, остановились на инспекторе.

— Обязательно! — твердо ответила Калерия. — Запомни одно: все эти сигналы на бытовое хулиганство отца поступили в милицию не от тебя, а от соседей. Это во-первых. Во-вторых, как только он начнет пьяный дебош — сразу же, немедленно позвони мне, я постараюсь, чтоб за ним пришла патрульная милицейская машина и его увезли в вытрезвитель. Потом по решению суда суток пятнадцать он поработает на очистке дорог за мелкое хулиганство, а за эти пятнадцать дней мы подготовим все необходимые документы для суда, чтобы отца твоего направить на принудительное лечение от алкоголизма. Отца нужно спасать.