Были вечи Трояни⁹, минула лета Ярославля¹⁰; были плъци Ольговы, Олга Святъславличя¹¹. Тъй бо Олег мечем крамолу коваше и стрелы по земли сеяше. Ступает в злат стремень в граде Тьмуторокане. Тъй же звон слыша давный великый Ярославль, а сын Всеволожь Владимир¹² по вся утра уши закла-даше в Чернигове; Бориса же Вячеславлича¹³ слава на суд при-веде, и на канине¹⁴ зелену паполому постла, за обиду Олгову, храбра и млада князя. С тоя же Каялы Святопълк полелея отца своего междю Угорьскими иноходьцы ко святей Софии¹⁵ к Киеву. Тогда при Олзе Гориславличи¹⁶ сеяшется и растмиеть усобицами, погибаешь жизнь Даждьбожа¹⁷ внука, в княжих крамолах веци человеком скратишася. Тогда по Руской земли ретко ратаеве кикахуть нъ часто врани граяхуть, трупиа себе деляче, а галици свою речь говоряхуть, хотять полетети на уедие.

То было в ты рати и в ты плъкы; а сицей рати не слышано; с зараниа до вечера, с вечера до света летят стрелы каленыя, гримлют сабли о шеломы, трещат копиа харалужныя, в поле незнаеме среди земли Половецкыи. Чръна земля под копыты костьми была посеяна, а кровию польяна, тугою взыдоша по Руской земли.

Что ми шумить, что ми звенить давечя[46] рано пред зорями? Игорь плъкы заворочаеть, жаль бо ему мила брата Всеволода². Бишася день, бишася другый, третьяго дни к полуднию падоша стязи Игоревы. Ту ся брата разлучиста на брезе³ быстрой Каялы; ту кроваваго вина не доста; ту пир докончаша храбрии Русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую…. Усобицы князем на поганыя погыбе, рекоста бо брат брату: «се мое, а то мое же». И начяша князи при малое «се великое> млъвити, а сами на себе крамолу ковати. А погании всех стран прихождаху с победами на землю Рускую…

А въстона бо, братие, Киев тугою⁴, а Чернигов напастьми; тоска разлился по Руской земли; печаль жирна⁵ тече среде земли Рускыи. А князи сами на себе крамолу коваху, а погании сами победами нарищуще на Рускую землю, емляху дань по беле⁶ от двора. Тии бо два храбрая Святъславличя Игорь и Всеволод, уже лжу убуди[ста] которою⁷; ту бяше успил отець их Святъславь грозный, великый Киевскый грозою; бяшеть притрепал своими сильными плъкы и харалужными мечи; наступи на землю Половецкую; притопта хлъми и яругы, взмути реки и озеры, иссуши потокы и болота; а поганого Кобяка из луку моря от железных великых плъков половецкых, яко вихр, выторже: и падеся Кобяк в граде Киеве, в гриднице Святъславли. Ту немци и венедици⁸, ту греци и Морава⁹ поют славу Святъславлю, кають князя Игоря, иже погрузи жир¹⁰ во дне Каялы, рекы половецкыя Рускаго злата насыпаша ту. Игорь князь выседе из седла злата, а в седло кощиево. Уныша бо градом забралы¹¹ а веселие пониче. А Святъслав¹² мутен сон виде в Киеве на горах си ночь: «С вечера одевахуть мя, рече чръною паполомою¹³ на кровати тисове[47]; чръпахуть мы синее вино с трудом смешено: сыпахуть ми тъщими тулы² поганых тлъковин великый женчюгь на лоно и негуют мя; уже дъскы без кнеса³ в моем тереме златовръсем; всю нощь с вечера бусови врани възграяху у Плесньска⁴ на болони беша дебрьски сани несошася к синему морю». И ркоша бояре князю: «уже, княже, туга умь полонила: се бо два сокола⁵ слетеста с отня стола злата, поискати града Тьмутороканя, а любо испити шеломомь Дону. Уже соколама крильца припешали поганых саблями, а самаю опуташа в путины железны…» Тогда великый Святъслав изрони злато слово, с слезами смешано, и рече: «О моя сыновчя⁶, Игорю и Всеволоде, рано еста начала Половецкую землю мечи цвелити, а себе славы искати. Нъ нечестно одолеете, нечестно бо кровь поганую про-лияете. Ваю⁷ храбрая сердца в жестоцом харалузе скована, а в буести закалена. Се ли створисте моей сребреней седине«…Нъ рекосте: «Мужаимеся сами, преднюю славу сами похытим, а заднюю си сами поделим. А чи диво ся, братие, стару помолодити? Коли сокол в мытех бываеть, высоко птиць възбиваеть, не даст гнезда своего в обиду. Нъ се зло — княже ми непособие; на ниче ся годины обратиша». Се у[же] Рим ⁸ кричат под саблями половецкими, а Володимир под ранами: туга и тоска сыну Глебову^9.Великый княже Всеволоде¹⁰, не мыслию ти прелетети издалече, отня злата стола поблюсти, — ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Дон шеломы выльяти. Аже бы ты был, то, была бы чага¹¹ по ногате, а кощей¹² по резане¹³. Ты бо можеши посуху живыми шереширы¹⁴ стреляти — удалыми сыны Глебовы. Ты, буй Рюриче и Давыде¹⁵, не ваю ли злачеными шеломы по крови плаваша? не ваю ли храбрая дружина рыкають, акы тури¹⁶ ранены саблями калеными, на поле незнаеме? Вступита, господина, в злата стремень за обиду сего времени, за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святъславлича. Галичкы Осмомысле Ярославе¹⁷, высоко седиши на своем златокованнем столе, подпер горы Угорьскыи¹⁸ своими железными плъкы, заступив королеви¹⁹ путь, затворив Дунаю ворота, меча бремены чрез облакы, суды рядя до Дуная. Грозы твоя по землям текут; отворяеши Киеву врата; стреляши с отня злата стола салтани за землями. Стреляй, господине, Кончака, поганого кощея, за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святъславлича…

0 стонати Руской земли помянувше пръвую годину и пръвых князей. Того стараго Владимира[48]не лзе бе пригвоздити к горам Киевскым: сего бо ныне сташа стязи Рюриковы, а друзии Давидовы, нъ розьно ся им хоботы² пашут. Ярославнын³ глас[ся] слышить, зегзицею⁴ незнаеме рано кычеть: «Полечю, рече, зегзицею по Дунаеви, омочю бебрян рукав в Каяле реце, утру князю кровавыя его раны на жестоцем его теле». Ярославна рано плачет в Путивле на забрале, аркучи: «О, ветре, ветрило, чему, господине, насильно вееши? Чему мычеши хиновьскыя⁵ стрелки на своею нетрудною крилцю⁶ на моея лады вой? Мало ли ти бяшет горе⁷ под облакы веяти, лелеючи корабли на сине море? Чему, господине, мое веселие по ковылию развея?» Ярославна рано плачеть Путивлю городу на забрале, аркучи: «О Днепре Словутицю, ты пробил еси каменныя горы сквозе землю Половецкую; ты лелеял еси на себе Святославли насады⁸, до пълку Кобякова⁹: възлелей, господине, мою ладу к мне, абых не слала к нему слез на море рано». Ярославна рано плачеть в Путивле на забрале, аркучи: «Светлое и тресветлое слънце, всем тепло и красно еси: чему, господине, простре горячюю свою лучю на ладе вой? в поле без-водне жаждею имь лучи¹⁰ съпряже, тугою им тули¹¹ затче?» Прысну море полунощи; идуть сморци¹² мъглами: Игореви князю бог путь кажет из земли Половецкой на землю Рускую к отню злату столу. Погасоша вечеру зари. Игорь спит, Игорь бдит, Игорь мыслию поля мерит от великаго Дону до малаго Донца. Комонь¹³ в полуночи Овлур¹⁴ свисну за рекою, велить, князю разумети: князю Игорю не быть, кликну — стукну земля, въшуме трава, вежи¹⁵ ся половецкий подвизашася. А Игорь князь поскочи горнастаем к тростию¹⁶ и белым гоголем на воду. Въвръжеся на бърз комонь и скочи с него босым влъком. И по-тече к лугу Донца и полете соколом под мьглами, избивая гуси и лебеди завтроку и обеду и ужине. Коли Игорь соколом полете, тогда Влур¹⁷ влъком потече, труся собою студеную росу: претръгоста бо своя бръзая комоня…А не сорокы въетроскоташа, на следу Игорове ездит Гзах с Кончаком¹⁸. Тогда врани не граахуть, галици помлъкоша, сорокы не троекоташа; по лозию ползоша толко дятлове тектом путь к реце кажуть; соловии веселыми песньми свет поведают. Млъвит Гзак Кончакови: «Аже сокол к гнезду летит соколича ростреляеве своими злачеными стрелами». Рече Кончак ко Гзе: «Аже сокол к гнезду летать, а ве соколца опутаеве красною девицею». И рече Гзак к Кончакови: «Аще его опутываеве красною девицею, ни нама будет сокольца, ни нама красны девице, то почнут наю птицы бита в поле Половецком».