– Я думал, они были твоими подругами. – Возвращаюсь к своей секции шкафчиков, опрыскиваю их чистящим средством.

– Были. Прошедшее время.

Собираюсь отвесить саркастичный комментарий о том, что она наконец-то со мной заговорила, но вдруг вижу, как ее глаза наполняются слезами. Ого. Грэйс Колье плачет? Не думал, что у особей вроде нее есть слезные протоки. Стою, словно долбаный придурок, пытаясь решить, следует ли мне извиниться, или заткнуться, или задать больше вопросов, или сымитировать приступ головокружения, только Грэйс не ждет, пока я разберусь.

– Они на его стороне.

Судя по тому, каким презрительным тоном она произносит эти слова, у меня не остается сомнений – речь идет о Заке. Переступаю с ноги на ногу и обратно. Я так не могу. Не могу обсуждать своего товарища с девушкой, обвинившей его в изнасиловании. Поэтому поступаю единственным образом, каким может поступить парень в моем положении.

Поворачиваюсь к ней спиной и достаю свой айпод. Только даже наушники не в силах заглушить всхлип Грэйс.

Мы работаем несколько часов – в тандеме, но не вместе. Я ранил ее чувства. Сам чую, ведь что-то нависает в воздухе, что-то тяжелое и мрачное, и оно растет. Не знаю, как это остановить, как все исправить. Я не могу обсуждать Зака с Грэйс. Но не разговаривать с ней вообще тоже не могу. Пока все это дерьмо вращается по кругу у меня в голове, пол будто вздымается под ногами, затем опускается, потом опять поднимается. Соскользнув вниз, усердно стараюсь удержать завтрак в животе.  

Зажмуриваю глаза. Это помогает.

– Йен? Что случилось? – Грэйс рядом со мной, однако, я до ужаса боюсь открыть глаза.

– Голова кружится. Черт, до чего же сильно голова кружится.

Слышу, как она отрывает бумажное полотенце от рулона, лежащего в нашей тележке. Несколько секунд спустя холодная влажная бумага осторожно накрывает мой лоб. Боже, как приятно. Рука Грэйс юркает мне под затылок. Это еще приятней. Она приподнимает мою голову, подкладывает что-то мягкое под шею. Мне требуется секунда, чтобы распознать рулон полотенец.

– Ты снова бледный, прям белый, как и в прошлый раз. У тебя проблемы с сахаром крови, или что?

– Сотрясение.

– Ох. А я гадала, почему ты не играешь с командой. Где твой телефон? Я позвоню твоим родителям.

– Черт, нет. – Глаза распахиваются. Большая ошибка. Коридор по-прежнему вращается вокруг Грэйс.

– Дай мне телефон, Рассел. – Почувствовав приближение ее руки к карману моих джинсов, оказываюсь на грани полной остановки системы.

Я отбиваюсь от руки Грэйс.

– Отвали, Колье. Я в порядке. – Снова открыв глаза, с облегчением отмечаю, что мир, похоже, вновь пришел в равновесие. Медленно сажусь, уронив влажное полотенце себе на колени. Прислонившись спиной к дверце нижнего шкафчика, тру свой неспокойный живот.

– У тебя в сумке какая-нибудь еда есть? – Я дергаю подбородком в сторону рюкзака, который она всегда носит с собой.

Взгляд серебряных глаз лазерным прицелом сосредотачивается на мне. Грэйс расстегивает карман, достает два упакованных в полиэтилен сэндвича.

– Ветчина или индейка?

Пожимаю плечами.

– Выбирай, что хочешь, я съем второй.

Она тут же протягивает мне сэндвич с ветчиной. Интересно, зачем было утруждаться и делать его, если ей не нравится ветчина. Потом решаю, что мне все равно, и просто забираю сэндвич, отчаянно желая угомонить тошноту. Разворачиваю обертку, откусываю. Грэйс, как и в прошлый раз, неторопливо присоединяется ко мне.

– Слушай, по поводу нашего предыдущего разговора. Я… эмм… извиняюсь за то, что довел тебя до слез.

Она моментально вскидывает голову.

– Я не плачу. Больше не плачу.

Я гримасничаю.

– Как скажешь. Мне все равно жаль. И еще, спасибо тебе. Ты уже во второй раз обо мне позаботилась. Тебе надо медсестрой стать.

Грэйс фыркает. Поначалу мне кажется, будто она разозлилась, но на самом деле это смех. Думаю, я даже ее зубы мельком увидел.

– Нет, я хочу работать журналистом.

– Круто. – Киваю, затем вздыхаю. – Я понятия не имею, чем хочу заниматься. Чем очень раздражаю своего отца.

– Что тебе нравится?

Пожимаю плечом.

– Кроме лакросса? Строить. У меня дома полно разных моделей. Думаю, было бы клево строить настоящие вещи, знаешь? Но… – Я замолкаю, снова пожимая плечами, и вытираю лицо влажным полотенцем.

– Что?

– Ничего. – Я недостаточно умен, чтобы стать инженером. Мои надежды на стипендию держатся на лакроссе. – Папа хочет, чтобы я работал с ним.

– Чем он занимается?  

– У него плиточный бизнес.

– А ты не хочешь зарабатывать на жизнь, укладывая полы плиткой.

– Нет, отец не этим занимается. Он планирует. Создает эскизы по индивидуальным заказам, потом изготавливает плитку. Укладывают ее другие люди.

– По-прежнему не вижу здесь проблемы. – Она забирает полотенце из моих рук, наклоняет мою голову вниз и кладет его на заднюю поверхность шеи.

– Забей. Это длинная, скучная история. – Я кусаю сэндвич. – Вкусно. Очень вкусно. Спасибо.

– Не за что.

Грэйс ерзает, сидя рядом со мной на полу, хмуро смотрит на свой сэндвич и в итоге внезапно выпаливает:

– Я тоже должна тебя поблагодарить.

– Да, должна. – Я люблю, когда меня благодарят. – Подожди, за что?

– Сам знаешь. За вчерашнее. – Она по-прежнему не встречается со мной взглядом.

– Не трать на них слезы. То, что они сказали тебе вчера? Это стремно. – Когда ее плечи поникают, решаю не повторять оскорбления. Вместо этого достаю свой сотовый и показываю ей фото-сообщение, полученное от Джереми, то самое, где Линдси выступает в роли начинки в человеческом сэндвиче. – Если она ведет себя как шлюха, значит…

– Нет. – Грэйс швыряет телефон обратно и затыкает уши. – Не произноси это слово.

Слово, которым ее обзывает вся школа.

– Точно. Извини. – Я доедаю свой сэндвич. Она молча протягивает мне бутылку воды, которую открыла, чтобы сделать мне холодный компресс, затем качает головой.

– Что?

– Это фото. Оно довольно отвратительное. И это не Линдси.

– Да, это она. Я там был. – Осушаю почти половину бутылки залпом.

Грэйс резко оборачивается ко мне.

– Ты ее сфотографировал?

– Нет. Но я там был. Все сам видел. Она очень охотно в этом участвовала.

Качая головой, Грэйс взмахом руки указывает на мой сотовый.

– Нет, я знаю, что это действительно Линдси. Я просто хотела сказать, она не такая. Линдси милая. А не… – Она прикусывает губу, поэтому я договариваю за нее.

– Легкодоступная?

Я так же думал. Но потом она позволила нескольким парням себя облапать. Именно по этой причине я ушел.

– Ты была там прошлым вечером. У дома Миранды. Я тебя видел. – Ее руки замирают на полпути, не донеся сэндвич до рта. Однако Грэйс ничего не подтверждает, и не отрицает. – Почему?

Она откусывает крошечный кусочек, жует целую вечность, после чего откидывает волосы за плечо.

– Не знаю. Чтобы себя помучить, наверно.

Вздор, но я не заостряю на этом внимание. Грэйс раньше дружила с этими девчонками. Если бы все сложилось иначе, если бы определенные события не произошли, она была бы в том подвале вчера. У меня в воображении формируется образ: Грэйс растянулась на диване, Джереми хищно пялится на нее. С кем бы она целовалась? Со сколькими? Живот сводит. Я сминаю остатки сэндвича в шар и забрасываю его в мусорную корзину, стоящую на тележке.

– Эмм… я должна поблагодарить тебя еще кое за что, – говорит Грэйс с таким видом, будто слова противны на вкус. – За то, что помог мне той ночью.

Верно. Той ночью. Глубоко вздохнув, медленно выдыхаю. Я не в состоянии говорить об этом с ней. Но, черт, как я могу просто перестать разговаривать сейчас? Она меня накормила, сделала мне холодный компресс, даже подложила рулон полотенец под голову вместо подушки. Пока я соображаю, каков надлежащий протокол для того, чтобы сообщить девушке, оказавшей тебе первую помощь, что ты не можешь с ней беседовать, потому что твой друг называет ее лживой сукой, пытающейся загубить его мечты на стипендию для колледжа, Грэйс внезапно поворачивается ко мне лицом.