ЧУМАЗЫЙ ФЕДОТИК

сли бы вы только знали, как плохо и трудно быть маленьким! Если тебе даже уже пять-шестой, то какой-нибудь воображала, которому всего-то-навсего шесть-седьмой, с тобой и знаться не желает!

Никто и не играл с Федотиком, а те карапузы, которым и пяти не исполнилось, его не интересовали. Ничего эти малявки толком не понимают, разговаривать с ними не о чем.

Вообще-то Федотик жил хорошо, а вёл себя и того лучше. Ел он замечательно, спал великолепно. Не дрался он, не дразнился, не обзывался. Не с кем было драться, некого было дразнить и обзывать.

Лишь одно обстоятельство очень угнетало Федотика: временами он ужасно скучал, а еще чаще ужасно страдал от того, что на него мало обращали внимания. Страшно подумать, что его и ругали-то редко, почти совсем не наказывали. Не за что было.

В таких случаях приходилось ревмя реветь чтобы обратить на себя внимание. Тут его начинали бранить, смеялись над ним, дразнили и немного обзывали. Федотик в ответ ревел изо всех сил. Тут его начинали утешать, и, усталый, довольный, он крепко засыпал, спрятавшись на сеновале.

Выспавшись и восстановив силы, потраченные на рёв, Федотик обнаруживал, что жизнь интересна и жить можно, даже если тебе пять-шестой. Можно на худой конец и с малявками поиграть, а самое главное — набраться терпения подождать, когда тебе будет шесть-седьмой.

На краю деревни, у тракта, была автобусная остановка, и четыре раза в день сюда прибывал автобус. В него садились люди, приезжавшие к родственникам и знакомым погостить, а выходили из него те, кто приехал погостить.

Но никто, ни один человек ни разу не обратил внимания на Федотика, когда он приходил на автобусную остановку Все прощались и здоровались, обнимались, целовались, махали руками.

Федотик стоял в сторонке, завидуя и тем, кто приезжает, и тем, кто уезжает. Особенно он завидовал тем, кому махали руками и кричали:

— До свиданья! До свиданья!

И не передать, как он завидовал тем, кому кричали:

— Приезжайте еще! Приезжайте еще!

Грустным, обиженным на судьбу, возвращался Федотик домой, до того обиженным и грустным, что уже и реветь не мог, а просто очень сильно страдал и с горя ел горох в огороде. Горох он ел для того, чтобы живот у него заболел. Вот тогда на Федотика были вынуждены обращать внимание, ухаживали за ним. Сестра — семь-восьмой — сказки рассказывала, брат — восемь-девятый — книжки читал, а бабушка не отходила от внука.

Но иногда, увы, получалось так, что живот у Федотика становился, как барабан, но болеть отказывался.

Бедный Федотик, ну не болел у него животик!

Однажды он разыскал в огороде за баней в густой высокой траве горку битых закопченных кирпичей и задумал построить из них дом.

Дом Федотик построил хороший, но и вымазался здорово. Руки он кое-как обтер о траву, а лицо так и осталось чумазым, чего он, конечно, не мог заметить.

К этому времени подоспела пора идти на автобусную остановку и там грустно смотреть на чужую радость, страдать, глядя, как встречаются и прощаются счастливые люди.

По привычке Федотик встал в сторонке, приготовился завидовать всем, но вдруг услышал веселый звонкий голос:

— Смотрите, смотрите, какой чумазый мальчик!

А другой голос прозвучал еще веселее и еще звонче:

— Вон, вон он! Чумазый, чумазый какой!

И пораженный Федотик обнаружил, что все смотрят на него и ему, ему, именно ему, кричат:

— Чумазик, чумазик, как тебя зовут?

— Где ты так вымазался, чумазик?

— До свиданья, чумазик!

— Чумазик, поехали с нами!

Прямо-таки оглушенный радостью, Федотик стоял не шевелясь, даже не помахав в ответ. Он стоял не шевелясь до тех пор, пока из проезжавшей мимо машины не услышал восторженный голос:

— Смотрите, смотрите, какой чумазый мальчик!

— Меня Федотиком зовут! — наконец-то крикнул он вслед автомашине и махал руками так долго, что руки заболели.

Он уже собрался уходить, потому что очень устал от радости, как мимо прокатил грузовик, в кузове которого было много людей.

И опять Федотик услышал:

— Смотрите, смотрите, какой чумазый мальчик!

— Привет, чумазик!

— Чумазик, приветик!

Люди в кузове показывали на него руками, хохотали, махали ему, что-то кричали.

— Федотик я! — крикнул и он вдогонку, немного помахал усталыми руками и чуть-чуть попрыгал.

Сил радоваться больше не было ни капельки, и он отправился домой, совершенно утомленный неведомыми доселе переживаниями.

Кроме всего прочего, он испытывал еще чувство необыкновенной гордости, но не представлял, как рассказать о случившемся бабушке, сестре — семь восьмой, и брату — восемь-девятый. Вдруг они не поверят, и это будет ужасно несправедливо.

Но то, что произошло дома, явилось для Федотика полнейшей и обиднейшей неожиданностью: его здорово бранили, а бабушка еще больно вымыла ему лицо и шею мочалкой да приговаривала:

— Грязнуля! Грязнуля! Грязнуля!

Вволю отревевшись на сеновале, Федотик очень крепко призадумался над тем, что же произошло. Многие и многие люди заметили его, обрадовались ему, развеселились даже, что он чумазый, много и много людей махало ему руками, кричало ему «До свиданья!», а дома ему попало… Сестра — семь-восьмой — обозвала его поросенком, брат — восемь-девятый — припугнул, что чумазые не растут, а бабушка больно вымыла его мочалкой…

Кто тут прав?

Как тут быть?

Чистенький-пречистенький Федотик пришел на автобусную остановку и в нетерпении ожидал, что же будет.

А ничего и не было.

То есть всё было как раньше, как всегда — никто не обращал на Федотика внимания. Он сначала растерялся, потом горько обиделся. Из глаз его готовы были брызнуть слезы, когда он видел, что люди здоровались, прощались, обнимались, целовались, махали руками.

Федотик стоял в сторонке, завидуя и тем, кто приезжает, и тем, кто уезжает.

Укатил автобус, ушли приехавшие и встречавшие, и у дороги остался одинокий Федотик. Был чистенький-пречистенький, никто не собирался ни дразнить, ни обзывать, драться ни с кем не собирался, а никому он был не нужен, никто и не взглянул в его сторону.

Пришел Федотик домой, думая, что и там ничего хорошего его не ждет.

А дома его встретили восторженно.

— Какой же ты у нас чистенький! — обрадованно сказала сестра — семь-восьмой.

— Будешь всегда такой, — сказала бабушка ласково, — всегда буду кормить тебя пирожками и блинами.

И хотя брат — восемь-девятый — промолчал, на душе у Федотика потеплело.

Но ненадолго потеплело на душе у Федотика. Уже через несколько минут он вспомнил, как был чумазым, как это было замечательно, и едва не заплакал.

Целую неделю Федотик прожил будто сам не свой, даже пирожки и блины ел плохо, спал неважно, потому что видел один и тот же сон: много-много людей машет ему руками, зовет его куда-то, смеется…

Не вынес однажды Федотик светлых воспоминаний и тяжелых переживаний, пошел в огород, нашел в траве закопченные кирпичи, с отчаянием вымазал себе лицо и бегом, вприпрыжку примчался на автобусную остановку и от волнения долго не мог перевести дух.

Подкатил автобус, и он, не выдержав нервного напряжения, крикнул:

— Меня Федотиком зовут!

— Здравствуй, Федотик! — отозвалось несколько голосов сразу, а вслед за этим раздалось:

— Посмотрите, посмотрите, какой чудесный мальчик!

— Эй, чумазик, поехали с нами!

— Его зовут Федотик!

— До свиданья, Федотик!

Он видел махавшие ему руки, улыбавшиеся ему лица и кричал:

— До свиданья! До свиданья! Приезжайте еще!

Из отъезжавшего автобуса неслось:

— До свиданья, Федотик!

— Приезжай к нам, чумазик!

Уже давно все разошлись, а он всё стоял, словно оглушенный счастьем. Его, счастья, было в нем так много, что больше и быть не могло, и Федотик отправился домой.

На сей раз, увы, никакой радости, тем более, никакой гордости он не испытывал. Ему было всё равно. Федотик не думал даже о том, что дома за чумазость ему попадет.

Пять-шестой, а понимал, что и сестре — семь-восьмой, и брату — восемь-девятый, и бабушке поведение его не понравится. Бранить его будут и больно мыть.

Но не угадал Федотик. Увидев чумазика, все только тяжко вздохнули, промолчали.

Пробовал он с горя гороха столько съесть, чтобы заболеть, — не получилось: не жевался горох и не глотался. Попытался Федотик с горя реветь — не ревелось. И даже лезть на сеновал, чтобы с горя поспать, — не захотелось.

Вечером брат — восемь-девятый — сказал:

— Вымойся-ка сам. Не такой уж ты маленький, чтобы самому не умыться.

Когда Федотик смыл с себя всю чумазость, бабушка накормила его любимыми пирожками — с малиной.

А сестра — семь-восьмой — перед сном рассказала ему сказку, любимую, — про колобок.

Не ходил больше Федотик на автобусную остановку чумазым. Никто, ни один человек не обращал на него внимания. Все прощались или здоровались, обнимались, целовались, махали руками.

Федотик стоял в сторонке, завидуя и тем, кто приезжает, и тем, кто уезжает.

Грустным, обиженным на судьбу возвращался он домой, до того обиженным и грустным, что ни реветь с горя не мог, ни горох в огороде есть не мог, чтобы живот заболел, просто залезал на сеновал и спал там с горя крепко-крепко.

Выспавшись и восстановив силы, потраченные на тяжелые переживания, Федотик обнаруживал, что жить можно, даже если тебе всего пять-шестой. Можно на худой конец и с малявками — четыре-пятый или даже три-три-четвертый — поиграть.

А самое главное — надо набраться терпения подождать, когда тебе будет шесть-седьмой…