Серенити попыталась вырваться, отрывисто бросая ему:

— Но ты и не любил. Если бы любил, не смог бы тогда уйти…

— Потому что я не знал, — прорычал он сквозь зубы. Виллем отстранился, чтобы она могла увидеть правду в его глазах. — Тогда я полагал, что можно полюбить только внезапно, словно стать жертвой удара молнии, которая делает тебя иррациональным и эгоистичным, как и моих родителей. Я понял слишком поздно, что любовь может приобретать различные формы, и одну из них мы испытали на себе… — он обхватил её лицо ладонями. — Она зародилась тогда, при нашей первой встрече, а затем со временем из дружбы переросла в то, что сейчас живёт в моём сердце, — Виллем поднёс её ладонь к своей груди.

— Она здесь. Крепкая, неизменная, она заставляет моё сердце биться ради тебя, заставляя его пускаться вскачь, когда ты рядом, заставляя его петь, как грёбанная канарейка, когда ты счастлива. Никогда я не думал, что можно так любить, пока не потерял тебя.

Своей ладонью он накрыл её, которая всё ещё лежала у него на груди.

— Но в ту ночь я ничего этого не знал. Я только знал, что ты любишь меня, а я не могу ничего дать тебе взамен. И решил, что если останусь в твоей жизни, то ты точно узнаешь правду. И подумаешь, что я не просто не в состоянии любить, а не в состоянии любить именно тебя.

Виллем замолчал, ожидая, что она хоть что-то ответит, но этого не случилось, тогда он задал свой вопрос:

— Ты мне веришь, Сири?

Медленно она отстранилась от него, и на этот раз, он позволил ей сделать это. Их глаза встретились, казалось, что он смотрит на другую Серенити, которая была старше и мудрее, но которая познала только боль и печаль в своей жизни.

Остальное, что он хотел сказать, умерло на его устах. Он хотел поведать ей ещё тысячи различных мелочей. Хотел рассказать, что же на само дела говорил Шейн, и что она определённо врала обо всём. Но сейчас, глядя на неё, он знал, что ничего больше не имеет смысла, кроме одной вещи.

— Я люблю тебя, Сири, — его голос был жёстким, и он продолжал говорить, глядя ей прямо в глаза, желая, чтобы она видела, что он не лжёт. — Я любил тебя. Я люблю тебя. И всегда буду любить.

Но в ответ она только обронила:

— Увидимся завтра, Виллем.

И они увиделись, но всё было уже не как прежде.

— Ты ведь тоже слышал сплетни, не так ли? — Именно Ставрос поднял животрепещущую тему, и сделал это, по велению совести. Голландский миллиардер был в Афинах вот уже как почти два месяца, и практически столько же тайно встречался с Серенити. Но по слухам витавшим среди греческого бомонда, другой друг Ставроса Ахерон Симониду также встречался с Серенити.

Виллем сделал неспешный глоток кофе, намеренно оттягивая ответ, чтобы не выплеснуть нарыв ярости, который созревал в нём, каждый раз, когда он слышал, что его ангел встречается с другим мужчиной.

Медленно опуская чашку на стол, он наконец ответил:

— Ты поэтому пригласил меня на завтрак? — Он был крайне удивлён приглашению, зная, как беременная и капризная жена Ставроса реагирует на то, что он сделал с Серенити.

Не видя смысла лгать, Ставрос просто ответил:

— Да, — и по этой же причине он выбрал местом встречи уединение своего дома. По крайней мере, здесь можно не бояться, что их разговор подслушают репортёры.

— Тебе есть что рассказать об этом? — Настаивал Ставрос.

Широкие плечи Виллема дрогнули.

— Не вижу причин что-то говорить. Это пустые слухи, и если бы они действительно встречались, Серенити сказала бы мне об этом.

Брови Ставроса поползли вверх.

— Ты правда веришь в это?

Виллем не моргая уставился на него.

Медленно греческий миллиардер покачал головой.

— Ты любишь её, не так ли?

Его друг тихо ответил:

— Да.

— И это, чтобы ты там не делал, твой способ искупить свои ошибки?

Губы Виллема дрогнули.

— Согласен, это не самый идеальный план, но если это поможет осознать ей, что же я на самом деле чувствую, то так тому и быть.

Ставрос поспешно ответил:

— Это я посоветовал её на работу Ахерону Симониду.

— Ясно, — вежливо ответил Виллем. — Полагаю, это моя расплата за тот незначительный обман, касающийся тебя и твоей жены, к которому я прибег в прошлом?

— Более или менее, — миллиардер слегка смутился. — Я даже не предполагал, что она… — Чёрт.

— Говорю же тебе, — Виллем сказал спокойно, — это просто слухи, — но жевалка всё же заиграла на его скуле. — Серенити работает на Симониду, и это единственная чёртова связь между ними. — В моей постели она спит, и именно я держу её в руках, когда она просыпается, — Виллем густо дышал, понимая, что позволил ревности взять над собой верх.

— Конечно, — быстро ответил Ставрос, желая успокоить его. Проклиная себя за сказанные слова, он решил быстро сменить тему, и более не затрагивать имени Серенити. Примерно спустя полчаса, Виллем поднялся уходить, и Ставрос проводил гостя до входной двери.

— Если это имеет какое-то значение, то моя жена и я болеем за тебя, — тихо произнёс он.

— И Уиллоу тоже? — Скептически поинтересовался Виллем.

— Сомневаюсь, что моя жена это скоро признает, но она уже простила тебя, — дворецкий открыл для них дверь, как раз вовремя, чтобы два миллиардера увидели подъезжавшую машину.

— Ты должен был предупредить меня, что кого-то ждёшь, — сказал Виллем.

Ставрос нахмурился.

— На самом деле, я никого не ждал.

Они оба наблюдали, как машина замедлила ход, и один из охранников дома Ставроса, бросился открывать пассажирскую дверь.

Медленно из машины вышла Серенити, побледневшая от ужаса.

«Она ведь должна быть в университете», — нахмурившись подумал Виллем.

Водитель спортивно авто тоже вышел, и конечно же, это был Ахерон Симониду.

Оу.

Виллем смотрел, как Ахерон обошёл машину, и положил руку на талию его Серенити. Он ожидал, пока она оттолкнёт руку чужого мужчины, или по крайней мере выявит какой-то знак отвращения, или неприязни. Но ничего подобного не произошло. Вместо того, она позволила своему греческому боссу увлечь её вперёд.

Как истинный гостеприимный хозяин, Ставрос поприветствовал прибывших, но также сверлил Серенити взглядом полным неодобрения. Это заставило её щёки залиться румянцем, но она всё так же оставалась захваченная в плен рук Ахерона, не в силах заставить себя отойти от него.

«Всего лишь игра, — упрямо напомнила она себе. — Это всего лишь игра, чтобы не говорил Виллем».

Ахерон повернулся в сторону Голландского миллиардера, подталкивая и Серенити посмотреть на него.

— Большое удовольствие, наконец-то познакомиться с вами лично, — услышала она голос Ахерона, когда он протянул руку Виллему. — Хоть я уже и наслышан о вас от моей помощницы.

— Тогда, боюсь, я был представлен не в самом лучшем свете, — ответил Виллем с краткой улыбкой, которая не коснулась его глаз. — К сожалению, о вас, мисс Роли не упоминала ничего, — всё время, пока миллиардер говорил, взгляд его даже не дрогнул в сторону Серенити.

— Она, видимо, слишком застенчива, — игриво ответил Ахерон. — Правда, радость моя? — И когда греческий босс улыбнулся ей, наконец-то, она заметила, как Виллем взглянул на неё.

Это длилось какую-то долю секунды, и она даже решила, что ей всё показалось, опять плод её воображения.

Но она знала, что это неправда.

Душераздирающая боль во взгляде Виллема заставила Серенити почувствовать себя ещё хуже, чем дешёвой шлюхой, которой называла её Шейн.

«Всего лишь ложь, — вторила она себе. — Ложь, ложь, ложь, — скандировала она в уме, когда наконец-то встретила его взгляд.

— Мисс Роли.

— Мистер де Конаи.

Он кивнул.

— Было приятно вас повидать.

Она смотрела, как он уходил. Сердце колотилось в горле, и она ненавидела то, как он заставил её чувствовать себя. «Он поступил хуже», — напомнила она себе. Намного хуже, чёрт. Так почему же она тогда чёрт подери, так ужасно себя чувствует?