На лестнице его остановил мастер Степанов.

—      А я шел к вам, — сказал он, смущенно покашливая.

—      Что-нибудь срочное?

—      Как вам сказать... Можно, конечно, и отложить...

—      Пойдемте в цех, по дороге расскажете, — предложил Власов.

—      Выходит, Алексей Федорович, сгпять за старое принимаемся?

—      Не понимаю!

—      Как же! Только что был у нас главный инженер, Александр Васильевич, и приказал сократить время на футеровке и промывке, а мне дал задание красить в смену по четыреста кусков товара вместо трехсот по плану...

—      И что же?

Власов кусал губы. Плохо, когда в коллективе догадываются о разладе между руководителями. Начнутся нашептывания, обязательно найдутся склочники, желающие воспользоваться разладом...

—      От такой гонки ничего путного не жди, опять начнем выпускать одну черноту! — проворчал Степанов.

—      Ладно, Осип Ильич, я займусь этим, выясню, почему главный инженер так распорядился. Вы не волнуйтесь, за невыполнение задания голову не снимут!

—      Так-то оно так, а все же нехорошо получается!

Старый мастер покачал головой и направился к себе

в красилку, а взбешенный Власов поспешил в диспетчерскую.

Разыскав по телефону Баранова, он потребовал объяснений.

Главный инженер сразу перешел в «вступление, начал кричать, что за производство отвечает он, Баранов, и знает, что делает.

—      Технологию нарушать никому не позволено, тем более главному инженеру. Прошу, отмените ваше распоряжение,— предложил Власов, стараясь говорить как можно сдержаннее.

—      Я не сделаю этого! — был ответ.

—      В таком случае я вынужден сделать это за вас! Гнать брак, а потом весь товар перекрашивать в черный цвет — преступление!.. Имейте в виду: если будете упрямиться, прикажу охране не пускать вас на комбинат! Поняли?

Власов положил трубку на рычаг и вытер вспотевший лоб. «Кажется, перехватил, — подумал он. — Легко сказать: «прикажу не пускать»! Главный инженер назначается министерством, и я им не распоряжаюсь. Получится неслыханный скандал и, конечно, удобный повод для обвинения меня в самоуправстве. Однако потворствовать Баранову я тоже не могу...»

Он поднял трубку, позвал к диспетчерскому аппарату Забродина и отменил распоряжение главного инженера.

Пройдясь по цехам, Власов направился в конструкторское бюро отвести душу. Там работа шла полным ходом. Сергей усердно чертил, а Николай Николаевич, как всегда без пиджака, с закатанными до локтя рукавами рубашки, опершись коленом на стул и тихонько насвистывая, рассматривал какую-то схему.

Услышав шаги, Никитин обернулся.

—      Вы очень кстати пришли, Алексей Федорович, — сказал он. — У мальчишки хорошая голова, он прирожденный конструктор!

—      О ком вы? — поинтересовался Власов.

—      О Леониде Косареве. Надумал парень создать легкую тележку, на резиновом ходу, пригодную для работы в наших новых условиях. И создал! Не поленился, пять вариантов представил — один лучше другого. Посмотрите.

—      Какие шины он предлагает — надувные или сплошные?

—      Конечно, сплошные! Таким износа не будет, да и возни с ними меньше. Обратите внимание, как удачно подобрал он размеры и скомпоновал откидные стенки. Словом, это то, что нам нужно.

Власов стоя рассматривал схему.

—      Мне тоже кажется, что он удачно решил задачу. Пусть представит рабочие чертежи, и мы разместим заказ. Может, изготовить у нас, в механической мастерской?

—      Нет, только не у нас! С нашим механиком трудно стало разговаривать. Не пойму — куда девалась его обычная молчаливость? Шумит, ругается...

—      Его особенно винить нельзя, мы на него, беднягу, навалили столько работы, что поневоле зашумишь! — Власов положил схему на чертежную доску.

—      Алексей Федорович, отдел кадров так и не подобрал нам конструктора. Не приспособить ли нам на эту работу Косарева? Он не текстильщик и, как вы говорили, от печки танцевать не будет. Что у него диплома нет, это не беда! На очереди как раз зал браковки — там нужно проектировать новые перекатки, хорошо продуманную систему транспортировки, люки...

—      Справится?

—      Парень трудолюбивый, со смекалкой, научится!

—      Что ж, я не возражаю. Зачислим его временно исполняющим обязанности конструктора, а там видно будет.

Власов подошел к Сергею и положил ему руку на плечо.

—      Как мать? — спросил, он.

—      Все еще больна. Врачи никак не могут разобраться, что с ней.

—      Передай ей привет. Если что нужно, скажи, не стесняйся. Смотри, Сергей, экзамены не провали!

Сергей развел руками.

—      Для подготовки мало времени остается! Хочу просить вас дать мне отпуск за свой счет, дней на десять — двенадцать, не больше.

—      Хорошо, напиши заявление, я тебе отпуск разрешу, если, конечно, Николай Николаевич не будет возражать.

—      Жаль, но что поделать, экзамены-то ведь сдавать надо! — Никитин улыбнулся. — Когда-то сами сдавали, помним, что это такое.

Власов посмотрел на часы и заторопился — пора обедать.

—      Что-то наш директор сегодня невеселый, — сказал Сергей, когда Власов ушел.

—      Будешь невеселым, имея дело с таким типом, как Баранов! Власов только что отменил его распоряжение.

—      О перевыполнении плана?

—      Ну да! Баранову очень хочется услужить начальству. Вот они и не сходятся характерами.

—      Я очень рад за Леню. Он теперь воспрянет духом, а то ходил как в воду опущенный... Спасибо вам!

—      Погоди очень-то радоваться! Попомни мои слова — Власову еше достанется от Толстякова за твоего дружка, — сказал Никитин.

4

Лежа в постели, Власов читал книгу. Было около двенадцати ночи, когда позвонил телефон. Дежурный по комбинату сообщил, что «согласно полученной телефонограмме директор вызывается к начальнику главка завтра, восемнадцатого декабря, в десять часов утра».

«Похоже, Баранов успел нажаловаться», — мелькнуло в голове. Власов снова лег и, чтобы не думать о завтрашней встрече с Толстяковым, от которой ничего хорошего не ждал, снова принялся за чтение...

В начале первого вернулась с вечерней смены Матрена Дементьевна. Власов поспешно потушил свет и притворился спящим. Ему не хотелось разговаривать с матерью и огорчать ее своими неприятностями. Поужинав на кухне, Матрена Дементьевна на цыпочках прошла к себе и легла. В доме стало тихо.

Власову не спалось, он ворочался с боку на бок.

Матрена Дементьевна прислушалась, потом встала и, надев халат, вошла к сыну.

—      Что не спишь-то? Нездоров? — Шершавой ладонью она дотронулась до его лба.

—      Да нет, просто не спится! — Он пододвинулся к стене. — Садись.

—      Чего же ты все ворочаешься?

—      Так, разные неполадки...

—      Изводишь ты себя, сынок, вот что я тебе скажу! О себе не думаешь. — Она подобрала под себя ноги, удобно устроилась на его постели, как делала, когда он был маленьким. — Вокруг столько, девушек хороших — неужто никго не нравится?

—      Опять сорок пять, за рыбу деньги! Да пойми ты — не до девушек мне сейчас.

—      Не говори! Когда человек наладит свою жизнь, у него и работа спорится!

—      По-твоему, если я женюсь, то Баранов сразу станет хорошим человеком?

—      Не Баранов станет хорошим, а ты к нему по-другому относиться будешь — терпения у тебя прибавится. Нельзя, милый, всех людей делить на хороших да на плохих, как будто люди такими рождаются. Нужно иметь большое сердце и в человеке искать хорошее — глядишь, он и сам переменится к лучшему.

—      Эх, мама, ты сама хорошая, вот и не замечаешь, сколько вокруг нас мелких людишек, подленьких душ...

—      Почему не замечаю? Не слепая! Есть, конечно, и такие. Что же с ними делать? Изничтожать? Так, по-твоему?

«Действительно, что с такими делать? Снять е работы, выгнать? Этим ведь ничего не добьешься — они будут работать в другом месте», — думал Власов.