Спустя пару минут больно стукнулась локтем обо что-то металлическое. Решетка. Я, задыхаясь, уцепилась за нее.

— Тадеуш?.. – голос срывался. – Патрик?.. Вы там живые?

Шут подтянулся на руках, едва не столкнув меня в воду. Сердце бешено колотилось. Я принялась ощупывать толстенные прутья. Не сломать!.. Мох, вязкая скользкая грязь, плеск воды, холод металла… Голос Патрика послышался откуда-то сверху.

— Здесь есть щель. Небольшая, но пролезть можно.

Можно!.. забилась мысль. Вполне – после голодной зимы. Я в последнее время и спать-то толком не могла, потому что кости, казалось, почти касаются сквозь истончавшую плоть и тонкий матрац жесткой кровати. Авось, пролезем…

— Давай, Тадеуш… – Я подтянула охотника наверх. Он закашлялся. – Тадеуш!

Подтолкнув его в спину, я ощутила ребром ладони жесткое, гибкое, тонкое. Стрела.

Судя по ее положению, у него легкое пробито. Не очень-то и поплаваешь. И сделалось страшно.

— Давай! – Я не успела опомниться, как рука Патрика, протянувшись сверху, буквально вытянула Тадеуша из воды. Он, задыхаясь, уцепился за решетку и принялся подниматься. Я последовала его примеру. Пальцы соскальзывали по грязи.

Протиснувшись между сводчатым потолком водостока и решеткиным прутом, разорвав платье и ободрав спину, я ощутила глупое облегчение – еще одно препятствие пройдено. То, что оно далеко не последнее, мое сознание гуманно обошло.

Вскоре и грязный густой поток растворился в холодной речной воде. Нас подхватило течение. Я уже не могла толком двигаться, легкие разрывались от нехватки кислорода, в глазах темнело. Но, наверно, человек и сам не знает, на что способен, сражаясь за свою жизнь – вот-вот мне казалось, что мы сейчас пойдем ко дну, что силы окончательно оставят меня, но они все откуда-то брались. С берега донеслись голоса, звон упряжи и дробь копыт. Обернувшись, я увидела быстро нагоняющую россыпь огоньков.

— Вдохните поглубже, – велел Патрик и – надавил на плечи. Голоса заглохли. Вынырнув, я вдохнула снова, но легкие, казалось, успели сжаться до размеров наперстка, и воздух никак не желал проходить. Рядом речную гладь взрезали быстрые молнии стрел. Я кинулась прочь от берега – и откуда только силы взялись.

На наше счастье, река оказалась быстрее лошадей. Здесь она сужалась, и спокойное ее полотно обратилось в быстрый и узкий поток. Течение швыряло о камни, вода громко ворчала, будто возмущаясь, что мы тут в ней плаваем. А потом вырвалась из тисков твердой породы и снова разлилась скатертью. И только тут я поняла, что погоня отстала.

Ну конечно, куда верхом по скалам и темноте. Радоваться рано – если сейчас нас оставили в покое, то утром догонят легко. Наверняка собак по следу пустят. Уже сейчас мне мерещился далекий звонкий лай, живо напомнивший про эпизод на псарне, и будто бы сильнее заболели зажившие раны от собачьих зубов.

Вдвоем с Патриком мы выволокли охотника на берег. Я вдруг ощутила, как резануло внизу живота – точно Дольгаровы молодчики меня уже догнали и полоснули мечом. Голова бешено закружилась, и я пропахала носом вязкий речной ил.

— Аретейни! – Голос Патрика потонул в густом звоне. – Эй!..

Так больно мне еще, пожалуй, здесь не было. Резало, сводило, накатывая волнами, а взгляд заволокли серебристые звездочки – и я отключилась.

— Очнись!

Патрик хлопал меня по щекам.

— Вставай! Надо идти! Ну!..

Меня трясло, а тело отказывалось подчиняться.

— Больно… – по-детски всхлипнула я. – Отстань, Патрик…

— Вот, сейчас нас поймают – и я от тебя отстану, – с готовностью заверил шут. – Навечно. Вставай, давай.

Я перевернулась на живот. Что-то мешалось между ног.

Да что за черт… ил, что ли… С трудом пробравшись под тяжелый и мокрый подол, я тупо уставилась на скользкий окровавленный комок на грязной ладони.

— Что…

Патрик сидел рядом и молчал. А до меня все еще как-то не доходило.

— Месяца три, – наконец, сказал шут. – Ты встать-то сможешь?

— Я… нет… – Рука вздрогнула – и комок выскользнул. – Ма-ма…

— Уже нет, – буркнул шут. Я потерянно обернулась, ловя его взгляд в темноте.

— Я… как…

— Как можно не заметить беременность? – Резкий голос шута немного привел меня в чувство. – Не знаю. Вставай!

— А где Тадеуш? – спохватилась я.

— Хочешь с ним проститься? У тебя есть две секунды.

Тело будто сковало. Это уже было слишком.

— Что ты сказал?.. – я уже не говорила – сипела, как пожилой курильщик.

— Я сказал, прощайся, давай, и пошли. Переживать потом будем. – Патрик заговорил тише и мягче. Я никак не могла заставить себя посмотреть.

— Давно?..

— Когда вытащили – уже мертвый был, – нехотя отозвался шут. – Я думал, ты заметила.

Ну и все тогда. Куда теперь спешить…

Я плюхнулась обратно в грязь. Навалилась тяжкая апатия, будто меня в могилу закопали. У меня был ребенок… теперь его нет. Охотнику тоже конец. Некуда спешить.

Пусть теперь Дольгар меня найдет и повесит на воротах. Скорее бы сдохнуть… я больше не выдержу. Все.

И тут Патрик отвесил мне такую затрещину, что голова загудела. Я будто очнулась. Но больше, чем повернуть эту самую голову в его сторону, не смогла.

— Будешь молчать и лежать тут, дожидаясь, пока прирежут? – поинтересовался шут. Я с трудом разомкнула губы.

— Лишь бы поскорее. Уходи.

Патрик уселся рядом.

— Я тут, вообще-то, тебя спасаю, – напомнил он.

— Ты все сделал. Можешь идти.

— А ты останешься здесь.

— Останусь.

Шут вздохнул.

— Ну, хочешь, я тебя убью? Все гуманнее, чем Дольгар.

— Хочу.

— Ответ неверный! – разозлился Патрик. – Ты так хочешь умереть?

— Мне все равно. – Я и шагу-то не в состоянии сделать, о чем он толкует?..

— Так, значит, все это напрасно, – медленно отчеканил шут. – Значит, зря мы все старались. И Олькмер зря погиб…

— Олькмер?! – Имя пробилось сквозь вязкое ледяное болото, и я будто вынырнула из топи. Даже приподнялась. Шут невозмутимо кивнул и подсунул руку под подбородок, ничуть не беспокоясь о том, что сидит в грязи и камышах.

— Ты полагаешь, Дольгар оставил его в живых после того, как он помог нам сбежать? Значит, его смерть была напрасной. И Тадеуш напрасно погиб. А уж твоей семье, о которой ты все силишься вспомнить, и подавно не на что надеяться.

Слезы побежали из глаз, я их сморгнула, но помотала головой.

— Да я и встать-то не смогу.

— Сможешь. – Патрик поднялся и протянул руку. Смешно. Как он меня поднимет? – Ну?

Да мне бы столько упрямства! Далась я ему! Странный какой – и чего, спрашивается, уперся?! Жизнью он тут рискует! Чего и кого ради?!..

— Да ну тебя!.. – окончательно разревелась я, и все-таки села, упираясь руками в скользкий ил. – Привязался…

— И не отвяжусь, пока не встанешь, – спокойно заверил шут.

Нет, ну, что тут прикажете делать?!

Я, сцепив зубы, выпрямилась. Никуда идти я не собиралась. И с ним – тем более. Из-за меня уже двое погибли – хватит. Теперь Патрику придется уйти, а я его только тормозить буду. После всего, что он для меня сделал, я не могу его подвести и отправить прямиком на виселицу.

Смерти я почему-то не боялась. Напротив, ждала, что она принесет облегчение, конец боли – как физической, так и душевной. Смерть, она, вообще, дама гуманная – исцеляет навсегда любые раны. А вот, расставаться с шутом отчего-то не хотелось.

Нет, раскисать нельзя. Нельзя – и все тут.

Я ухватила Патрика за плечо и медленно отчеканила, прямо глядя ему в глаза и не надеясь, честно говоря, его убедить:

— Ты уйдешь, а я останусь.

— Ни фига ты размечталась, – в тон мне отозвался шут, сходу попав в ритм. Нет, эта его стихотворно-сатирическая манера… еще немного – и я не выдержу, вцеплюсь в него, потому что все-таки больше не могу. Силы кончились! Вцеплюсь – и тогда нас убьют обоих.

— Уходи, Патрик. – И только тут осознав полностью, что прощаюсь-то, собственно, навсегда с единственным другом, я, поддавшись порыву, подалась вперед и – быстро поцеловала его в губы.