Ах, да, разумеется. Мне ли его не знать.

— Я понял.

…Вбил себе в голову, что он кругом виноват, что десять человек погибли по его недосмотру, и что оборотня можно было бы и поймать – но и тут именно он ошибся, промахнулся, недоглядел. И сейчас, конечно же, либо все еще пьет, либо ушел в другой мир посредством очередной книги, и завтра будет рассказывать про очередной фантастический транспорт.

Я слишком хорошо его знаю. Бедный Дэннер… Когда боги его создавали, ему досталось слишком много совести. Слишком много для одного человека.

— Что за оборотень-то, хоть? – В наступившей тишине мой голос прозвучал, как показалось, странно-резко.

— Сильный, товарищ полковник. Говорят, новый вожак Стаи, и пришел из-за тумана. Людей щелкает, как орешки… мы вынуждены были отпустить оставшихся.

И снова в груди как-то тесно сделалось. Мне всегда казалось, что я привыкну. Еще когда погибла моя жена, я себя убеждал в этом. Что я сумею привыкнуть, что не будет каждый раз так больно ранить…

Нет.

Черта с два.

К такому не привыкают.

Имена погибших падали тяжелыми градинами, вдребезги расшибаясь о теплый паркетный пол, и каждое звучало точно ударом колокола. И когда было произнесено последнее имя – не настоящее, ушедших нельзя звать из тумана именами, поэтому у всех патрульных есть позывные, клички, но и они со временем, наверное, становятся чем-то вроде имен – с последним ударом колокола отзвенела и повисла гнетущая тишина. Я сидел и словно на вкус пробовал каждое имя, вспыхивали в памяти лица, улыбки, голоса. Каждого из этих ребят я знал как родного сына – этот всегда был безрассудным храбрецом, тот громко смеялся, следующий имел дурацкую привычку всюду таскать с собой маленький оловянный брелок-черепашку, утверждая, что безделушка приносит ему удачу. Если встряхнуть ее – черепашка моргала глазами и качала головой. Вот она, лежит поверх кровавого блокнота, растопырив лапки и словно бы, недоумевая, куда подевался карман, в котором она постоянно находилась. А еще одного я помню совсем маленьким. И как он тянул ручонки к моему пистолету, слишком тяжелому для младенца. Ему было-то лет восемнадцать всего – пару дней до совершеннолетия не дотянул.

Я мысленно приказал себе не раскисать, встал, зачем-то прошелся по кабинету, схватил оловянную черепашку и сунул в карман.

— Ступай, отдохни.

Все, что я смог пробурчать, уставившись в закрытые ставни – мне не хотелось, чтобы парень видел выражение моего лица. Владлен попрощался и вышел быстрым шагом.

Черепашка быстро согрелась об мою ладонь. Она была неприятно-липкой, и мне казалось, что чужая кровь болью обжигает руку.

Эндра

Крыс я люблю. В принципе. Во всяком случае, ничего другого мне не оставалось, как себя утешать этим.

Правда, прошел всего час, когда снова явился этот, чернявый, отпер дверь, снял наручники и вывел на улицу – а вернее, почти вытащил.

Он долго разглядывал меня, морщился, иногда хватался за голову, как будто она у него сильно болит, и все думал о чем-то.

— Ты, в общем, – сказал он, наконец, – извини. Работа, понимаешь, ответственная. Ну, и не без оплошностей. Извини, короче.

Я, признаться, удивилась. Но кивнула. Вид у него был потерянный. Небось, влетит еще. Жалко, все-таки, парня.

— Да, понимаю, – говорю, – бывает. Спасибо, что выпустили.

Чернявый, видать, решил, будто я над ним смеюсь и снова насупился.

— Слушай, – говорит, – знаешь, чего…

— Да я серьезно, – отмахнулась я. А то еще разобидится. – Быстро вы… ну, все выяснили.

Чернявый некоторое время подозрительно глядел на меня, потом кивнул:

— Старался. Давай, в общем, всего хорошего.

Я пожала плечами и зашагала прочь. Мне-то чего? Подумаешь, обознались, с кем не бывает.

Артемис

Я проводил взглядом рыжую. Как-то мне было хреново. Неспокойно. Я раз за разом вспоминал вчерашний вечер. Привиделось мне, все-таки, или нет? С одной стороны, прав рыжий, хоть и сволочь. Но больно уж все было натурально. Ну, никак не похоже на то, что по пьяни видится. В конце концов, я плюнул. Если рыжая и правда, оборотень, и до сих пор никого не покусала, то все не так плохо. А если мне это привиделось, то все еще лучше.

Я вышел со двора и остановился. Потом решил, таки, отправиться домой и выспаться. Причем, желательно, как следует. Чтобы больше лисы не мерещились.

На полпути к дому, гляжу, стоит бабуля около своей калитки. Мрачная, как на похоронах. Я ее знаю – она разводит кур.

Увидав меня, бабулька всплеснула руками и принялась жаловаться:

— Двух куриц, самых жирных, кормилиц моих… Да как же я теперь…

Так как она ухватила меня за руку от избытка чувств, пришлось остановиться и выслушивать про чужие беды.

— Запирать надо, – заметил я, чтобы хоть что-нибудь сказать.

— Так я запирала! – снова запричитала бабушка. – А она, подлая…

— Кто? – изумленно распахнул я глаза.

— Тварь какая-то, – ответила старушка и показала на дыру в заборе курятника – угол металлической сетки был отогнут. – Я-то, старая, почти успела! Выбегаю, а она от меня! Вот!

Она победно протянула мне что-то на ладони. Я удивился – кругом полно нечисти, а бабулька, как ни в чем не бывало, бежит спасать своих кур. Нет, ну, вот, чем думает, а? а потом спасай таких. Хорошо, что не нарвалась. Я рассердился про себя. Но бабулька так настойчиво тыкала мне в нос своим трофеем, что я невольно вгляделся. На сухой морщинистой ладони лежал клок рыжей шерсти. Я сморгнул и выругался – шерсть была лисья.

Дэннер

Размышляя над ключевыми вопросами бытия, – а именно – откуда берут таких идиотов, как я, – я смастерил себе чай и привычно уселся на подоконник открытого окна. Я вообще давно заметил за собой странную привычку торчать на подоконниках. Во-первых, воздух. Во-вторых, нравится смотреть в окно. Ну а в-третьих – все же невыразимо приятно сознавать, что можешь вот так вот сидеть на подоконнике, и никто тебя не попытается сцапать. Радуюсь жизни, одним словом.

Из окна видно кусок Храма, над которым постоянно висит красноватый дым, блестящий бок электростанции и растворяющийся в тумане бескрайний лес. С третьего этажа вообще, много видно.

Когда-то Храм, наверное, был не Храмом, а чем-нибудь еще. Я в этом уверен, потому что в нем есть книги. Старые-старые, в руках рассыпаются, а букв не разобрать. А и разберешь – все равно язык, в большинстве случаев, не наш. Впрочем, довольно часто все же попадаются книжки поновее, и сделаны они явно не из бумаги – страницы у них гладкие и жесткие, материал на пластик похож. Скорее всего, благодаря этому они и сохранились новенькими, даже не пожелтели ничуть и не расклеились от сырости. Такие книжки я потихоньку таскаю из завалов и читаю – интересно же. Поначалу было тяжело приспособиться к языковым особенностям, а точнее, к непривычной для меня манере изложения, но затем сделалось легче. Наверное, это и есть мой самый сильный наркотик – книги. Потому что в них – другая жизнь. Странная, непривычная… прекрасная и удивительная. Не такая, как в реальности. Некоторые книги просто несут в себе какую-либо информацию, другие – заставляют задуматься, третьи – истории. О чем истории?.. О разном. Это долго перечислять. А в Храме их много-много, и, признаться, не очень-то он похож на храм, как таковой. Разве что дыркой в крыше – да и ту все те же фанатики проделали, вместе с «алтарем», как они это называют, и иже с ним. И здание старое, но это, в общем, ни о чем не говорит, у нас в городе все здания старые.

Как я сюда попал?.. Не помню. Мне отчего-то кажется, что я не всегда был здесь. После травмы я не помню половину своей жизни, да и спросить мне о ней не у кого, потому что я один. Я всегда один. Ни дома, ни родичей, ни жены, ни детей – вообще никого. Да, в общем, мне не так уж интересно – что толку знать, что ты всю жизнь провел в городе, со всех сторон стиснутом лесом с нечистью. Скучно. Хотя мне отчего-то кажется, что так было не всегда. Вот и генератор – откуда он взялся? Он тоже был здесь, похоже, до нас, ибо нам его было бы просто-напросто не из чего сделать. Странники иногда приносят вещи, металлы, минералы, чаще всего – охраняющее нас серебро, вот только никто не знает, откуда они все это берут. И все в городе, что сделано из камня, стекла и металла – принесено оттуда, из пелены тумана. А у нас ничего нет. Ну, не Странники же строили электростанцию, железную дорогу и водоснабжающие коммуникации. От них-то уж точно такого можно ожидать меньше всего.