После эвакуации из Крыма 1-й армейский корпус Кутепова был высажен на залитое дождем пустынное поле за полуразрушенным турецким городком Галлиполи.

«Галлиполийское сидение» продолжалось до конца 1921 года, после этого части армии генерала Врангеля были переведены в Болгарию и в Югославию.

В течение многих лет Галлиполи оставался символом стойкости, исполнения долга и верности избранному пути. Галлиполийские общества вместе с полковыми объединениями Добровольческой армии заполнили собой все уголки русского зарубежья.

Галлиполийцы генерала Кутепова, хранившие верность своему генералу, стали костяком белой русской эмиграции.

Председатель ОГПУ Вячеслав Менжинский доложил Политбюро ЦК ВКП(б), что операция по ликвидации головки РОВС увенчалась успехом, что похищение и уничтожение генерала Кутепова оперативной группой серьезно ослабило военную эмиграцию. Менжинский просил Политбюро отметить участников операции в Париже орденами и именным оружием.

Советская печать дала резкую отповедь империалистическим клеветникам, которые утверждали, что Кутепова похитили и убили агенты Москвы.

3 февраля 1930 года «Известия» посвятили половину первой полосы истории с генералом Кутеповым.

«Известия» предположили, что «эта нелепая история в излюбленном, бульварном, детективном жанре специально инсценирована с провокационной целью.

«Таинственное исчезновение» Кутепова послужило сигналом для неслыханной по разнузданности кампании, направленной против СССР и советского полпредства. «Исчезновение» Кутепова изображается как дело рук «Чека», агенты которой якобы «похитили» Кутепова среди бела дня на улицах Парижа.

Продолжение французским правительством его тактики пассивности и потворства и косвенного поощрения хулиганской кампании науськивания на дипломатическое представительство Советского Союза, — говорилось в статье без подписи, — невольно создает впечатление, что правительство поддается на провокацию русской белогвардейщины и следует ее указке…

Мы вынуждены были со всей серьезностью поставить перед правительством вопрос: предпочитает ли французское правительство сохранению дипломатических отношений с правительством Советского Союза сотрудничество с белогвардейской эмиграцией? Совершенно очевидно, что нормальные дипломатические отношения несовместимы с такими фактами…»

Собственный корреспондент «Известий» в Амстердаме с ссылкой на «достоверные сведения, исходящие из кругов, имеющих отношение к правым элементам», писал, что «виновниками исчезновения Кутепова являются сами белогвардейцы, а именно та часть русских белогвардейцев, которая добивалась отстранения Кутепова и замены его своим кандидатом.

Есть прямые данные, указывающие на то, что г. Кутепов, отчаявшись в борьбе с этой частью белогвардейцев и не видя другого выхода, решил уйти с политической арены… Он 26 января выехал незаметно в одну из республик Южной Америки, взяв с собой солидную денежную сумму».

А корреспондент ТАСС сообщил из Берлина, что газета «Монтагс пост» пишет о «большом количестве дутых чеков, подписанных Кутеповым и циркулировавших в Париже».

Жесткий тон «Известий» и не менее жесткие ноты наркомата иностранных дел в адрес кабинета министров Франции преследовали определенную цель. Когда Москва начинала давить на местные правительства, те умеряли ныл эмигрантских изданий и политиков.

Расследование обстоятельств загадочного исчезновения Кутепова остались невыясненными. Хотя почти вся эмиграция была уверена, что это дело рук ОГПУ, французская полиция вела расследование без особого рвения.

Эмиграция была бессильная. Генералу Евгению Карловичу Миллеру, который стал преемником Кутепова на посту' председателя РОВС, оставалось только давать возмущенные интервью парижским журналистам:

— Гипотеза о бегстве Александра Павловича безусловно исключается. Недавно женившийся и имеющий горячо им любимого сына, генерал Кутепов всегда был образцовым мужем и отцом. С другой стороны, вообще не существовало каких-либо причин, которые могли бы подвигнуть Кутепова на бегство. Остается гипотеза о похищении генерала…

Харьковские чекисты сообщили в Москву, что по их заданиям Петр Ковальский за кордоном еще никого не вербовал. Но внутри Советского Союза он довольно удачно провел несколько вербовок, вообще умеет работать с людьми, знает, как расположить к себе собеседника, поэтому вполне должен справиться с ролью агента-вербовщика.

В Москве не торопились с Ковальским. Только в последних числах января 1930 года из иностранного отдела отправили телеграмму начальнику контрразведывательного отдела ГПУ Украины:

«Подготовьте «Сильвестрова» к поездке за кордон. Пришлите его в Москву. По приезде в Москву он должен связаться с нами по телефону 5-18-00 и договориться о месте свидания. Сообщите о дате приезда «Сильвестрова». Помнач. ИНО ОПТУ Горб».

Приехав в Москву, Ковальский два дня ждал в гостинице вызова. Из иностранного отдела ему не позвонили до тех пор, пока секретно-политический отдел ОГПУ не закончил дополнительную проверку нового агента.

Как раз в эти дни коллегия ГПУ Украины пригласила к себе 60 передовых рабочих Харькова. Выступая на коллегии, председатель республиканского ГПУ Всеволод Аполлонович Балицкий с возмущением говорил:

— На той стороне наших границ до сих пор находит себе пристанище белая и желто-блакитная шовинистическая эмиграция. При ее активном участии на нашей территории ведется шпионаж в пользу иностранных государств, организуются диверсионные акции вредительства.

Председатель ГПУ Украины доложил коллегии и гостям, что ликвидирована политическая организация, состоявшая из национально-шовинистических элементов, работавших в кооперации и советских органах. По этому делу в Харькове были арестованы двое сослуживцев Ковальского по его легальному месту работы. Оба арестованных сидели с ним в одной комнате.

Читая в московских газетах сообщения о разоблачении подпольной группы на Украине, Ковальский благодарил судьбу, что его вовремя перевели в Москву.

План внедрения Ковальского в эмиграцию готовился долго. Предполагалось отправить его в Югославию, где сконцентрировалось большое количество бывших белых офицеров.

— В Югославию Ковальский попадет через Вену, — докладывал Костров Шувалову. Попробуем вариант легального внедрения. Он приедет в Вену в роли беглеца из Советского Союза, напуганного репрессиями, обратится к властям, попросит принять его, оформится в роли политического беженца. Когда обоснуется, из Вены съездит пару раз в Югославию. Под предлогом поиска своих братьев, с которыми потерял связь во время гражданской.

Дальнейшее зависело оттого, как пойдет дело у Ковальского. Либо он найдет возможность переселиться в Югославию и там легализоваться, либо будет часто наезжать туда. Иностранный отдел ОГПУ обещал выделить ему со склада некоторые ценности на продажу, чтобы никто не спрашивал, откуда у него деньги. Со временем он должен был устроиться на работу.

— Мнение венской резидентуры? — поинтересовался опытный Шувалов.

— Я послал описание легенды Ковальского и план операции резиденту, — объяснил Костров. — Он уже знает, что мы пошлем к нему людей для активизации вербовочной и агентурной работы. Я объяснил, что Ковальский — один из возможных кандидатов. Запросил мнение резидента о наиболее удобных для выполнения его задания формах прикрытия. Теперь жду ответа.

Ответ вскоре пришел, и ответ был отрицательный. Венский резидент не мог скрыть своего раздражения: центральный аппарат строит планы, не принимая в расчет положение в Австрии. Намерение центра послать ему людей для активизации вербовочной работы он вообще рас ценил как скрытую критику резидентуры.

В шифровке из Вены сквозило трудно скрываемое неудовольствие:

«Вашу идею с посылкой сюда бежавшего офицера считаю заранее обреченной на неудачу. Вена не такой пункт, куда бегут белогвардейцы из СССР. Это сразу покажется подозрительным. Но даже если бы ему удалось убедить местные власти, что все это естественно, то разрешения въехать в Югославию он все равно не получит, так как русским, даже весьма заслуженным белым, сербы категорически отказывают в визах.

Путь, таким образом, и дорогой, и сложный, и на 99 процентов безнадежный. Вацек».

Получив из шифровального отдела телеграмму, разобиженный Костров побежал к Шувалову жаловаться.

— Легких и удобных путей для засылки агентов вообще не бывает, — горячился он. — Резидент уже ревнует нас к этому Ковальскому. Обиделся. Имеет чекист право обижаться?

Обиделся? Шувалов подумал, что в словах его сотрудника есть доля правды. Почта из Центра приходила в резидентуру раз в неделю. Радиосвязь и телеграф использовались только для передачи самых коротких сообщений. Да самый опытный чекист, когда он сидит в Вене уже третий год, утрачивал представление о том, как быстро меняется положение в СССР и задачи ОГПУ.

Даже резидент, которого обязаны информировать обо всем, что происходит в стране и внутри ОГПУ, быстро терял нить. Что уж говорить о помощниках резидента, которым он некоторые телеграммы из Центра просто не имел права показывать. В результате между Центром и резидентурами возникала отчужденность, которая мешает делу.

Вот и получалось, что шифровка из Центра с предложением прислать нового человека воспринималась с обидой: выходит, мы ничего не умеем, раз Москва навязывает нам новичка, который разом всю работу наладит…

Резидентуры считали, что работники центрального аппарата не понимают конкретных условий разведывательной деятельности в стране, и обижались на то, что Центр подозревал сотрудников резидентур в желании делать как можно меньше и наслаждаться комфортабельной заграничной жизнью.