Жил в том же самом городе молодой человек из очень хорошей семьи, который вел не совсем скромную жизнь; он достиг возраста мужественности и не слишком торопился покрывать себя краской. «Подождем до завтра», говорил он; а когда наступал следующий день, он снова откладывал решительный шаг. Он мог продолжать так до самой смерти; однако у него был друг почти такого же возраста и сходного нрава. И этот молодой человек, прогуливаясь по центральной улице без единого пятнышка краски на теле, попал под телегу водовоза и погиб в расцвете наготы. Это потрясло второго юношу: я никогда не видел человека, который бы так серьезно намеревался окраситься; и в тот же вечер, в присутствии всего семейства, с подобающей музыкой и с громким плачем, он был окрашен три раза и еще слегка отлакирован. Врач (который и сам был тронут до слез) говорил, что никогда не трудился так тщательно.

Примерно два месяца спустя молодого человека принесли на носилках к дому врача.

«В чем же дело?» — закричал он, как только дверь отворили. «Меня должны были освободить от всех опасностей жизни; и вот я здесь, я попал под ту же самую телегу и сломал ногу».

«Вот это да!» — сказал врач. «Это очень грустно. Но я чувствую, что должен объяснить вам действие моей краски. Сломанная кость — ужасное мелкое происшествие; но она принадлежит к разряду несчастных случаев, в которых моя краска совершенно бессильна. Грех, мой дорогой юный друг, грех - единственное бедствие, которое должен предчувствовать мудрый человек; именно от греха я помог вам уберечься; и когда вы испытаете соблазн, вы расскажете мне новости про мою краску».

«Ах!» — сказал молодой человек. «Я этого не понимал, и это кажется не слишком утешительным. Но я не сомневаюсь, что все делается к лучшему; а пока я буду вам крайне обязан, если вы поправите мою ногу».

«Это не по моей части», сказал врач. «Но если ваши носильщики доставят вас за угол к хирургу, я уверен, что он сможет помочь».

Примерно три года спустя молодой человек явился снова. Он примчался в дом врача в крайнем волнении. «Что же это?» — кричал он. «Я должен быть свободен от бремени греха; а я только что совершил подделку документов, поджог и убийство».

«Вот это да!» — сказал врач. «Это очень серьезно. Снимите одежду немедленно». И как только молодой человек разделся, врач осмотрел его с головы до пят. «Нет!» — воскликнул он с немалым облегчением. «Ни один слой не поврежден. Не стоит унывать, мой молодой друг, ваша краска так же хороша, как новая».

«Боже всемогущий!» — закричал молодой человек. «Но какая же тогда может быть от нее польза?»

«Ну», сказал врач, «я полагаю, что нужно объяснить вам характер действия моей краски. Она не совсем предотвращает грех; она вместо этого уничтожает болезненные последствия. Это имеет значение не столько для нашего мира, сколько для следующего. Действие ее не касается жизни; короче говоря, я вас подготовил к смерти. И когда вы соберетесь умирать, то расскажете мне много нового про мою краску».

«Ах!» вскричал молодой человек. «Я этого не понимал, и это кажется не слишком утешительным. Но я не сомневаюсь, что все делается к лучшему; а пока я буду крайне обязан, если вы поможете мне загладить зло, которое я принес невинным людям».

«Это не по моей части», сказал врач. «Но если вы отправитесь за угол в полицейский участок, я уверен, что это поможет вам справиться с проблемой».

Шесть недель спустя врача вызвали в городскую тюрьму.

«Что же это такое?» — кричал молодой человек. «Я буквально пропитан вашей краской; я сломал ногу и совершил все мыслимые преступления, и меня должны завтра повесить; а пока страх настолько велик, что я даже не нахожу слов для его описания».

«Вот это да!» — сказал врач. «Это и впрямь удивительно. Хорошо, хорошо; возможно, если б вы не были окрашены, вы были бы напуганы еще сильнее».

Как только ребенок начинал говорить, на него надевали кандалы; мальчики и девочки, играя в свои игры, двигались как осужденные преступники.

Несомненно, это выглядело еще более жалко и переносилось куда более болезненно в юности. Даже взрослые люди передвигались крайне неловко и часто страдали от язв на ногах.

Когда Джеку исполнилось десять лет, в той стране появилось великое множество чужеземцев. Мальчик видел, как легко они преодолевают огромные расстояния, и это поразило его. «Интересно, как это получается», спросил он, «все эти чужеземцы так быстро передвигаются, а мы должны медленно ползать в наших оковах?»

«Мой милый мальчик», сказал его дядя, вероучитель, «не плачь о своих оковах, поскольку они — единственное, ради чего стоит жить. Несчастны, нехороши, недостойны все те люди, которые не скованы так, как мы. Кроме того, хочу тебе сказать, что это очень опасный разговор. Если ты будешь проклинать свои кандалы, тебе ни в чем не будет удачи; если ты когда-нибудь снимешь их, ты будешь тотчас поражен ударом молнии».

«А почему не ударяет молния в этих чужестранцев?» спросил Джек.

«Юпитер долготерпелив к отсталым», объяснил вероучитель.

«Честное слово, мне хотелось бы оказаться не столь удачливым», сказал Джек. «Ведь если б я был рожден отсталым, я мог бы теперь свободно ходить; ведь нельзя отрицать, что носить железные оковы неудобно и что язвы сильно болят».

«Ах!» — вскричал его дядя. «Не завидуй язычникам! Печальна их судьба!

Ах, бедные души, если б они только познали радости оков! Бедные души, мое сердце тоскует о них. Но истина в том, что они отвратительные, глупые, наглые, жестокие, вонючие скоты, а не люди — ибо что такое человек без оков?

— и тебе не следует касаться их или говорить с ними».

После этого разговора ребенок, встретив на дороге свободных людей, всегда плевал в их сторону и называл их разными словами, которые были в ходу у детей в тех краях.

Но однажды, когда ему исполнилось пятнадцать, он вошел в лес, и язва причинила ему боль. Это был чудесный день, небо было чистым; птицы вокруг пели; а Джек лечил свою ногу. Тут зазвучала другая песня; она казалась куда более веселой, чем обычные песни; в то же самое время послышался звук шагов.

Джек отбросил целебные листья; а потом в зеленой лощине появился парень из его собственной деревни, он прыгал, танцевал и что-то пел; и на траве рядом с ним валялись оковы танцора.

«О!» — закричал Джек. «Ты сбросил свои оковы!»

«Ради Бога, не говори своему дяде!» заплакал парень.

«Если ты боишься моего дяди», ответил Джек, «отчего ты не боишься удара молнии?»

«Это всего лишь старые сказки», ответил юноша. «Их просто рассказывают детям. Многие из нас приходят сюда, в лес, и по ночам танцуют вместе, и ни с кем ничего не случается».

Это навело Джека на множество новых мыслей. Он был серьезным парнем; он не хотел танцевать; он носил свои оковы и терпел свои язвы без единой жалобы. Но ему не нравилось, когда обманывали его или кого-то еще. Он начал прятаться в укромных уголках дороги, поджидая путешествующих язычников, чтобы в сумерках, оставаясь невидимым, беседовать с ними; и они были очень рады побеседовать с любопытным юношей и поведали ему немало интересного.

Ношение оков (сказали они) не было повелением Юпитера. Это было приказание бледнолицего существа, волшебника, он обитал в той стране в Древнем лесу. Он был подобен Главкусу, который мог принимать любой облик, но все-таки его всегда можно было узнать; ибо когда его собирались убить, он кулдыкал как индюк. У него было три жизни; но лишение третьей будет его погибелью; в тот миг его колдовской дом исчезнет, оковы падут и деревенские жители возьмутся за руки и станут танцевать как дети.

«А в вашей стране?» — спрашивал Джек.

Но при этом путешественники единодушно прерывали его; так случалось, пока Джек не начал подозревать, что на земле не было ни единого счастливого уголка. А если он существовал, то его обитатели оставались дома; и это было вполне понятно.